– Не знала! – Я потряс кулаками и схватился за голову. – Зачем же ты умоляла меня, чтобы я удержал профессора дома? Ты боялась, что он может случайно оказаться утром в этом вагоне!

– Да, боялась, – кивала Яна. – Но я не знала про вагон, про Аточу и платформу!

– А что ты знала? Что?

– Что сегодня утром в Мадриде будет взрыв, – с усилием выдавила Яна. – Но только это. А где именно, мне не сказали…

– «Сказали», «не сказали», – произнес я. – Ты кто, Яна? Ты кто?!

До нее вдруг дошел смысл записки. Она взглянула на бумажку с ужасом, как если бы это было некое отвратительное орудие палача, и крикнула:

– Кирилл, господи! Ты там был?! Ты туда поехал?!

Она схватила меня за лицо и только сейчас стала замечать на нем ссадины и ожоги. Заплакала навзрыд от жалости ко мне.

– Ну как… как после этого жить, – заикаясь и всхлипывая, бормотала она. – Как любить этот мерзкий мир?.. Пойдем, миленький мой, пойдем!

Она потянула меня за руку.

– Куда, Яна?

– Домой. К нам домой. Я буду тебя лечить.

– Я хочу знать всю правду.

– Правду? Да, конечно… Конечно.

– Откуда ты узнала, что сегодня будет теракт?

Она отводила взгляд, убирала с лица мокрые волосы, куталась в отсыревшем, ставшем тяжелым пальто.

– А как же, – едва слышно произнесла она. – Как же я могла не знать, если…

– Ну! Дальше! Что ты тянешь?! – крикнул я.

– …если я должна была сама себя взорвать.

Я чуть не сел в лужу от этих слов. Может, мне почудилось? Сама себя взорвать? Яна должна была себя взорвать?

– Что ты мелешь? – ослабшим голосом произнес я и крепко схватил ее за плечи. – Как это понять?

– Сегодня утром я должна была взорвать себя в центре Мадрида, – спокойно, хорошо понимая смысл того, что говорила, повторила Яна. – Я хочу умереть…

– Хочешь?

– Хотела… Или хочу. Не знаю. Мне не нужна эта жизнь. Я разочаровалась. С меня довольно того, что я прожила. Лучше умереть красиво, чем жить униженной и раздавленной… Лучше быть розой, которую намерены сорвать, чем растущим в навозной куче репейником… – С каждым словом голос ее обретал силу и убежденность. Яна говорила ровно, спокойно, даже с оттенком скуки, как если бы читала знакомый до каждой буквы, до каждой запятой текст.

– Яна, голубушка, – прошептал я, не в силах избавиться от ощущения, что Яна меня разыгрывает, что дурно шутит. – Ты ведь собиралась не просто покончить с собой. Ты собиралась совершить террористический акт. Ты готовилась убить людей. Много людей. Очень много. Зачем тебе это надо?

– Не знаю, – ответила она отчужденно, стремительно погружаясь в свои ощущения и мысли. – Я об этом не думала. Я ждала сегодняшнего утра, чтобы красиво и быстро уйти из жизни.

– Красиво?! – крикнул я.

– Но мой благодетель, мой ангел не приехал за мной. Вместо меня к богу ушел кто-то другой.

– И что теперь?

– Ничего. Я вернулась в жизнь. И не знаю, что буду делать дальше.

Я оттолкнул Яну. Мне казалось, что мокрые волосы на моей разгоряченной голове шипят и испускают пар.

– И кто же этот твой благодетель?

– Не знаю, – пожала плечами Яна. – Какая разница, кто собирался проводить меня к богу? У Харона нет лица. Это просто молчаливый лодочник, который делает свое дело. Он должен был приехать за мной сегодня ночью… О господи, что я говорю…

Мы плелись к дому. Я не ощущал своего движения, не думал о том, зачем я иду к серому холодному дому, сложенному из горного гранита. Я был подавлен и обессилен. Я не знал, что делать дальше.

– Почему ты молчишь? – спросила Яна, часто и шумно вздыхая. Слезы не позволяли ей дышать полной грудью.

– Я не поспеваю за той метаморфозой, которая происходит с тобой, – признался я. – В тебе слишком много действующих лиц. Я запутался. Кто ты сейчас? А кем была вчера? А завтра, Яна?

– Что завтра?

– Кем ты будешь завтра? Чего мне ждать?

– А что ты от меня хочешь?

– От тебя – ничего. Я не хочу потерять тебя.

– Зачем я тебе, Кирилл? – судорожно сглатывая, возразила Яна. – Ты, наверное, ошибся. Не надо было тебе приезжать сюда снова. Это всего лишь мимолетное увлечение, всплеск души. Не принимай меня близко к сердцу, и через несколько дней ты меня забудешь… Тебе придется меня забыть, потому что ничего другого не останется.

– Ты в этом уверена?

– Конечно, – прошептала Яна, вытирая ладонями щеки. – А ты искренне думаешь, что это не так? Надо проще относиться друг к другу. Люди – это лотерейные шарики в барабане: сталкиваются со всеми подряд, трутся, разбегаются и снова сходятся. Так и надо жить, так полезнее для здоровья. Не надо будет резать себе вены.

– Это в реабилитационном центре тебе так запудрили мозги?

– Нет, не запудрили. Наоборот. Я почувствовала себя свободной. Я стала личностью, понимаешь? Я возвысилась над суетой.

– И каким я тебе представялюсь оттуда, сверху?

Я остановился и повернулся к девушке. Яна немного помолчала.

– Целеустремленным и смелым сыщиком, который хочет все знать, – сказала она с некоторым оттенком насмешливости. – И ради этого он может сыграть любую роль, притвориться романтиком, любителем приключений и котов, вскружить голову девушке и заставить ее влюбиться в себя… Только не понятно, зачем он это делает. Ведь девушки нет. Есть только ее бесплотная тень…

Я оставил эту короткую характеристику без комментариев. Мы поднялись по лестнице. Я распахнул дверь, давая волю сквозняку. От его порыва всколыхнулась над распахнутым окном занавеска и скинула на пол горшок с цветком. Горшок раскололся, черная, как молотый уголь, земля рассыпалась по полу. Яна опустилась на корточки и стала собирать землю пригоршнями и выкидывать ее в окно.

Я сел в кресло и, глядя на Яну, начал потихоньку представлять масштаб и чудовищность картины, в которой эта хрупкая девушка была крохотным, едва заметным штрихом. Мне не хотелось верить в то, к чему я шаг за шагом подходил. Мне никак не удавалось сопоставить себя, ничтожного человечка, с громадой зла, которое я нарисовал в своем воображении. Я комплексовал, умалял свои возможности, говорил себе: «Нет, Вацура, это невозможно! Ты не можешь вот так просто, походя наткнуться на столь впечатляющие залежи зла. Ты фантазер, ты слишком много читаешь политических газет с гипотезами, версиями и прогнозами…»

Ах, если бы Яна не призналась мне, что ей было заранее известно о сегодняшнем теракте! Я бы успокоил себя той мыслью, что девчонка просто бредит, красиво лжет, стараясь убедить меня в том, что она вместе со своей абстрактной смертью представляет собой некий монумент – божественно красивый и роскошный; монумент, вызывающий трепет и воплощающий в себе некий высокий смысл.

Я собирался допросить Яну по полной программе. Я твердо намеревался узнать, кто из врачей реабилитационного центра готовил ее к самоподрыву; кто еще из бывших пациентов «Возрождения» полетел в Испанию; какую роль выполнял Богдан Дрозд. И, наконец, как Яна может объяснить, что микроавтобус, который ее встретил в аэропорту, принадлежит литературному клубу Веллса?

Я не спешил с выводами, хотя они настырной толпой ломились ко мне в сознание. Я поклялся себе, что буду спокоен, объективен и ни за что не поддамся искушению поставить точку и сказать: «Мне уже все известно. Осталось лишь найти подтверждение».

– А где Кирилл Андреевич? – вдруг спросила Яна, оглядываясь вокруг. Посмотрела под кроватью, под столом. Я тоже подключился к поиску. Мой пушистый тезка не упустил бы возможности потоптаться по рассыпанной на полу земле, но почему-то не спешил обнаружить себя. Комната была слишком мала для того, чтобы надежно спрятаться, и мы с Яной, одновременно заглянув в шкаф, поняли: кота в комнате нет.

– Может, он успел выбежать через дверь? – неуверенно произнесла Яна и покосилась на распахнутое окно.

Я вышел из комнаты и быстро спустился по лестнице. Яна едва поспевала за мной. Мы молчали, уже не выдвигали никаких предположений и с безропотным ожиданием свершившейся беды смотрели себе под ноги. Свернув за угол дома, я стал зажигать спички. Дождь мгновенно гасил огонь, но можно было успеть разглядеть черные, как нефть, лужи и мокрые, маслянистые комки глины, на которые мы наступали.