Не берусь судить, что увидели таксисты в моих глазах, но отстали они от меня на удивление быстро. Я смотрел по сторонам, кидаясь на всякую молодую особу, которая внешне походила на Яну. Упустил! Всех упустил! Мне хотелось рвать волосы на голове от досады. Попадись мне профессор сейчас под руку, не ручаюсь, что смог бы показать пример сдержанности и уважительного отношения к старшим.
И тут я словно на столб бетонный налетел. На дальнем краю платформы, куда подъезжали юркие, как голуби, микроавтобусы, стремительно разбухала толпа. Люди стояли плотным кольцом, озабоченно глядя в середину круга. Два врача с чемоданчиками, в халатах небесного цвета, стремительно врезались в гущу зевак. Перед ними нехотя расступались, и врачам приходилось расталкивать людей локтями… Все, опоздал! Я обмер. Пристыженная душа словно сжалась в комок. «Я ничтожество! Из меня такой же телохранитель, как из бегемота служебная собака. Я сгубил профессора…» Отравленный этими мыслями, я пошел к толпе. Круг расширялся, появившийся на месте события полицейский приказывал всем отойти на пять шагов. Я уже видел врачей, присевших на корточки у распластанного на асфальте тела. Они были неподвижны, как групповая скульптура, посвященная медикам. Оба чемоданчика были раскрыты, и мелкие предметы из стекла и никелированного металла блестели, словно россыпь алмазов.
Я приблизился к людям. Кот не вовремя мяукнул, и несколько человек обернулись на меня. Должно быть, меня приняли за врача – благодаря голубой джинсовой рубашке и переноске, похожей на медицинский чемоданчик. Передо мной образовался узкий проход. Я с усилием сделал еще пару шагов. Врачи заслоняли собой лежащего на асфальте человека, мне были видны только его ноги в коричневых туфлях да высохшая, неестественно желтая рука; врач гладил ее, шлепал по ней ладонью, чтобы взбухли вены. Другой наполнял шприц прозрачной жидкостью из ампулы… Профессор жив?
Я кого-то толкнул, но это не вызвало возмущения; мое поведение было естественным, наполненным настоящим состраданием, что всегда легко отличить от любопытства.
– Что с ним? – спросил я.
Врачи не ответили. Из тонкой иглы в вену вливалась жизнь, и нельзя было отвлекаться. Я склонился над ними и увидел того, кто лежал на асфальте… Изможденное лицо с нездоровой желтизной. Разомкнутые губы, покрытые подсохшей сукровицей. Неряшливые седые пряди, закрывающие уши… Это не профессор.
Я попятился назад, сгорая от стыда, словно незаконно занял чье-то место, словно напрасно заставил зевак сострадать мне и бесцеремонно присвоил их высокие чувства… Это не профессор. Какое счастье!
И я снова побежал по платформе, заглядывая в лица, в автобусы и такси. Однажды я видел на рынке красивого персикового спаниеля с ошейником и поводком. Жалобно поскуливая, пес бегал между прилавков. Поводок волочился за ним, люди наступали на него, не замечая. Пес заглядывал всем в глаза, нюхал обувь, метался из стороны в сторону и все никак не мог найти хозяина. Я сам себе напоминал подобного спаниеля. Только искал я вовсе не хозяина… Как мне потом жить, если с ним что-либо случится? Как я буду носить в своей душе груз невыполненных обещаний?
Я чувствовал, что так долго продолжаться не может, что назревает беда. Камеры наружного наблюдения вперились в меня своими стеклянными глазами. Служба безопасности аэропорта уже наверняка наплодила парочку версий: то ли сумасшедший с кошачьей клеткой носится среди машин, то ли террорист с бомбой, замаскированной под кота… Таксисты поглядывают на меня недоброжелательно – я отпугиваю клиентов. Надо остановиться, вытереть пот со лба и признаться себе, что не по Сеньке шапка оказалась. За двумя зайцами мне не угнаться, особенно если зайцев днем с огнем не сыщешь…
Стоп! А это кто?
Я остановился перед запыленным «Пежо», поставил на багажник переноску, сам оперся о крышу локтями. Метрах в пятидесяти от меня, через дорогу, у мраморной вазы с лохматым цветком, стояла Яна… Я протер глаза. На глянцевую крышу авто с моего лба капал пот. Кот начал скрестись внутри своего пластикового домика, белые усы вылезли наружу сквозь мелкую решетку… Погоди, дорогой, дай мне допеть свою песню…
Без сомнения, это была Яна. Она стояла на бордюрном камне в легком весеннем пальто цвета спелой малины, из-под которой выглядывал подол черной юбки, в нелепой кепке с большим выгнутым козырьком. Не голосовала, не крутила головой, а просто стояла, как манекен, рекламирующий малиновые кепки. И все-таки она кого-то ждала, но без нервов и тревоги, как человек, уверенный в том, что очень нужен, подобно бриллианту в золотой оправе, валяющемуся на дороге: рано или поздно, но все равно найдут, подберут, пыль сдуют, в самый лучший карман сунут…
Не спуская глаз с Яны, я подхватил переноску и пошел напрямик, через запруженную машинами дорогу. Скорость движения здесь была не велика, и я надеялся, что я со своим мохнатым другом не попаду под колеса. И все-таки перед каждой полосой мне приходилось останавливаться. Мне истошно сигналили, выхлопной дым затмевал свет фонарей и рекламных щитов. Пытаясь привлечь к себе внимание девушки, я принялся размахивать свободной рукой. Большинство водителей отреагировали на этот жест так, будто бы я голосовал. Рядом со мной немедленно образовалась пробка. Машины перегородили мне путь. Я несколько раз крикнул Яне, но без всякой надежды, что она меня услышит. Даже если бы услышала, то вряд ли бы обратила на меня внимание – ее девичья память не сохранила моего светлого образа, там только певец Дэн чувствовал себя вольготно.
– Проваливай отсюда, придурок! – рявкнул на меня полицейский, выглянувший из окна автомобиля.
Не ручаюсь, что я точно перевел его фразу и блюстителю порядка я показался именно придурком, но его физиономия была перекошена от злости. Дабы не усугублять ситуацию, я ответил ему по-русски: «Без базара, командир!» и, сильно рискуя, перебежал на следующую полосу.
Отсюда до Яны было уже всего ничего, и если бы я трепетно не любил животных, то можно было бы кинуть в девушку переноску, чтобы заставить ее обратить на меня свой взор. Но тут, как назло, перед ней остановился синий микроавтобус со шторками на окнах и закрыл Яну собой. Я был готов поклясться, что Яна не голосовала, она вообще не смотрела на проезжающие мимо машины, и микроавтобус остановился именно потому, что приехал сюда именно за ней.
– Стой! Стой! – закричал я, тщетно пытаясь преодолеть последние метры – как назло, на крайних полосах было особенно много машин, и мчались они как сумасшедшие. Синий микроавтобус включил правый поворотник. Сейчас он отчалит, и тогда я уже потеряю Яну навсегда. Мое нетерпение перевалило через все допустимые границы. От избытка чувств я двинул ногой по проехавшему мимо «Ситроену». Водитель высунул в окошко кулак с оттопыренным кверху средним пальцем. Мимо, как болид, промчался мотоциклист. За ним следовало такси. Водитель, сжалившись надо мной, притормозил. Я уже был готов ринуться вперед, как увидел, что на обгон такси пошел черный «Мерседес» со сверкающими зеркальными стеклами. То ли его водитель был слепой, то ли маньяк-убийца – стремительно набирая скорость, машина неслась прямо на меня. Отступить назад я не мог, побежать вперед тоже… Мой ужас длился недолго. Не желая быть сбитым этой касаткой на колесах, уже чувствуя щекой жар капота, я со слепым отчаянием прыгнул к газону.
Будь я горным козлом, то наверняка отделался бы только легким испугом. Но мне не хватило прыткости. Я хоть и отскочил от горячего передка «Мерседеса», не позволив себя раздавить всмятку, но машина все-таки задела мое бедро. Удар был сильный, жестокий, и меня буквально выкинуло на траву. От боли потемнело в глазах. Переноска, взлетев в воздух, упала рядом со мной крышкой вниз.
Некоторое время я катался по газону и корчился, как футболист, симулирующий перед судьей. Когда боль немного утихла и я вновь обрел способность соображать, негодяйский «Мерседес» благополучно скрылся в потоке машин, как, собственно, и синий микроавтобус, поглотивший мою недосягаемую Яну.
