– Спасатели едут, – он вытер пот со лба. – Теперь всё будет хорошо.

Он встал.

– Доктор, куда вы? – почему-то испугалась юная медсестра.

– Проверю, нет ли пострадавших в пожаре. Оставайтесь с пациентом, Оля.

Он шёл мимо людей, потянувшихся навстречу долгожданному поезду. Тело ощущало неподвижность близнеца. Воображение немедленно нарисовало десяток ужасающих сцен, и, сделав несколько шагов, Тур сорвался на бег.

– Ворон! – забыв об осторожности, крикнул он.

Но тайна имени не пострадала: никто теперь не обращал внимания на высокого мужчину со следами чужой крови на сером пиджаке. Среди потрясённой измученной человеческой массы, узревшей конец своим бедам в облике невозмутимых сотрудников МЧС, он больше не был доктором-спасителем и стал одним из сотни пассажиров, волею судьбы оказавшимся на месте крушения.

– Ворон.

Он увидал брата.

– Я в норме, – Ворон оторвал голову от полосатого столба.

Тур воспринял его слова, однако не успокоился, пока не осмотрел близнеца профессионально.

– Ты ни с одним пациентом не чикаешься так, как со мной, – поморщился брат, но сопротивляться не посмел.

– Терпи, осколок вынимаю, – предупредил врач.

Кровь хлынула из глубокой раны и секунду спустя покорно остановилась, повинуясь целительному жару заботливых рук.

– Болит?

– С какой стати? Когда ты мне боль причинял?

– Слушай, давай-ка без бравады! – доктор Полозов повысил голос. – Это что, шутки, по-твоему? – он показал глазами на окровавленное предплечье.

Ворон обезоруживающе улыбнулся.

– Тур, успокойся.

Врач опустил голову. Нервы, вырвавшиеся из-под пресса могучей воли, заставили сердце отбивать в груди лихую чечётку.

– Брат, запомни, – выговорил Тур тихо, – если на моих руках окажутся два тяжёлых пациента и одним из них будешь ты, мне будет глубоко плевать, кто второй.

Ворон привстал, притянул близнеца к себе и заглянул в глаза.

– Ошибаешься. Что бы ни произошло, ты останешься трезво мыслящим врачом. Я это знаю точно, как то, что следом за ночью приходит день, за зимой – весна, а за смертью – жизнь. И я тебя не подставлю. Два как один. Так было много лет, так есть и будет всегда.

Тура передёрнуло. Всё приключившееся сегодня с братом вдруг стало достоянием его собственной памяти как реальное, но не распознанное.

– Я не хотел говорить сейчас, – продолжал Ворон негромко, – но вижу, придётся. Дух человека, которого ты откачивал, пока я торчал в горящем вагоне, пришёл ко мне на помощь.

Брат молчал.

– Ну, хватит. Взбодрись, – Ворон выпрямился. – И давай не будем про «если бы».

– Не будем, – согласился Тур. – В конце концов, бывало и хуже. Я подумал о другом. Снова и снова мы попадаем под влияние той стороны света.

– Наверное, настала пора кое-что признать.

– Мне страшно это признавать, – медленно произнёс Тур и испытующее посмотрел на близнеца. – Как и тебе. Но Лис прав: пока мы стоим, упёршись лбами в собственные ворота, каждый, кому не лень, может безнаказанно дать нам пинка… Я видел заложных на путях. Крушение поезда было не случайным.

– Они заманили меня в вагон, который мог вспыхнуть в любую минуту, и вспыхнул, когда я меньше всего ожидал такой фишки, – в свою очередь сообщил Ворон.

– Почему это происходит?

– Я не знаю. Но мы вернулись на этот свет после… Помнишь Афган?

– Помню, – эхом отозвался Тур. – Но даже если допустить, что мы тогда… – он прямо взглянул на брата, – погибли, почему огонь памяти земной выбрал именно нас, чтобы вернуть на этот свет в новой ипостаси?

Ворон устало передёрнул плечом.

– Понятия не имею. Хотя, если учитывать, чем заканчивались наши детские потасовки, кое-что прояснится. Мы быстро мирились, и ты стирал ладонями наши ссадины и синяки. Я считал это в порядке вещей и удивлялся, почему у других мальчишек фингалы цветут больше недели.

Тур задумчиво усмехнулся.

– Зато под твоим взглядом ходили строем все деревенские собаки.

– Ага. А как я заставил алкаша искупаться в отстойной яме? Батька потом меня отдубасил до потери сознания.

– А меня взгрела мать за то, что не заступился… Странно. Мы с тобой никогда не вспоминали детство. Как будто умышленно отрезали от себя родные корни.

Они умолкли. Мысли продолжали течь в одном русле, и высказываться вслух больше не требовалось.

– Тур, – вдруг сказал Ворон, – не пора ли закончить терапию?

Доктор Полозов спохватился и разжал ладони, сомкнутые на предплечье брата. Края рваной раны заметно подтянулись.

– Скверно, – вздохнул он.

– Брось! Это же не финка под ребром!

– Тогда я держал тебя с первых минут и всю ночь. А сейчас, – Тур оглянулся на спасателей, приступивших к выполнению своих обязанностей, – мне нужно быть в больнице. Минимум треть пострадавших привезут в наше отделение.

– Действуй, близняшка, – подмигнул ему Ворон. – За меня не волнуйся. Мы с Лисом будем ждать тебя дома.

– Только после того, как я наложу тебе повязку. Пойдём-ка к санитарному вагону. И сделай одолжение, не спорь со мной.

Чёрно-белый сон терзал мозг разрозненными обрывками хроники минувших дней – близких и далёких. Отдельные сцены появлялись так, будто под закрытыми веками крутилось документальное кино. Другие, опутанные жестокой фантазией, загоняли сознание в душные провалы, и чёрный огонь, подступая к границам яви, иссушал губы и вытягивал из груди слабые стоны.

Ворон приоткрыл глаза, перевернулся на бок, рефлекторно щадя раненную руку, но так и не проснулся окончательно. Хроника продолжала течь кадр за кадром.

«Вы показали сегодня прекрасные профессиональные качества, – доктор Полозов улыбается молоденькой медсестре Оле, взирающей на него снизу вверх отважными серыми глазами. – Вот моя визитка. Будут проблемы – звоните». Вместо картонной карточки в пальцах брата Ворону чудится змеиная чешуйка, сверкающая золотом в лучах летнего солнца.

«Мы обязаны были вывести их в переход! – кричит Лис. – Как вывели Пашу! А теперь у Пятницы в руках сотни новых заложных…» В поле вспыхивает огненный круг. Исчезает железнодорожная насыпь, вагоны и пятнистые комбинезоны спасателей. Вокруг встаёт тёмный осенний лес. Горит фантомный костёр, а в центре его бьётся рыжий зверёк с облезлым хвостом. Ворон видит свою руку, протянутую в огонь. Два одинаковых голоса: «Гамаюн!», и через стену пламени переходит рыжеволосый юноша. Деревья и поляна превращаются в наполненный людьми зал аэропорта. «Борис. Борис Полозов!» Рыжий парнишка с тощей сумкой на плече замирает, оглядывается и торопливо шагает сквозь толпу пассажиров…

«Не смей соваться в дела Бера!» – ухмыляется изувеченный труп.

Трещит телефон, и не поднятая с рычага трубка шепеляво вещает: «…Он будет лежать на дороге окровавленным куском мяса. Холодный и мёртвый. И ты будешь смотреть на его труп, как на свой собственный»…

«Рядовой Полозов!» – «Брось, сержант. Они неделю друг с другом не разговаривают». – «Взвод! По местам!»… Рёв мотора. Пыль. Раскалённое солнце. Затаившиеся скалы. Горячий воздух обжигает грудь. Вздрагивает каменная земля. Грохот валится сверху. Валится всё: камни, борт БТР, рыжая пыль, солнечный свет, кровавая плоть. Крики замирают в кромешной тьме…

По расчерченному клетками старомодному ковру расставлены оловянные солдатики: войско русских витязей и чужие рыцари в рогатых шлемах. Гремит гонг. Ворон видит себя ярким блондином на белом разгорячённом коне, в золотом шлеме и красном плаще. Солдатики-витязи – послушные одноликие шеренги – поднимаются за спиной, готовые двинуться в бой против чёрной тучи теней, выстроившихся вдоль тёмного леса. Чёрный лидер поднимает меч, и розовое солнце затягивается грозовыми облаками. Сыплются стрелы, гремят щиты, ломаются копья…

Неподвижный лик чёрного лидера – знакомый, но неподлинный – качается под ресницами.

«Один живой! Носилки сюда!»… Один? Бьётся очнувшаяся мысль: почему один?.. На расчерченную белыми клетками площадку падает с неба иссиня-чёрный тюльпан. Гремит металл. Открываются огромные ворота в холодную тьму.