Если совсем недавно “Последние” звучали со сцены как разговор о современном терроре, то кокоринские “Последние” звучат рифмой к современной ситуации во власти. Этот спектакль опасен и ожесточен, он социален в прямом смысле слова. Насилие и коррупция, приобретаемые за счет стяжательства знаки престижа, лежащие в основе полицейского сыска, — это что-то очень сильно напоминающее нам дела из свежих газет. Когда дети Коломийцева заговаривают о том, что власть начала укорачивать свободу и готова показать “крепкую руку государства”, эти проартикулированные, подударные слова звучат особенно сильно. Горький фиксирует то настроение филистерства, когда граждане готовы поддержать и одобрить зачаток государственных репрессий. Это время сворачивания свобод.

Вообще спектакль оправданно наступателен. Острая музыка Гии Канчели, выстреливающие диалоги, ритм гонки, нервная атмосфера перед обрушением фундамента. Спектакль с первых секунд не оставляет зрителю надежд. Кокорин даже в матери, в Софье (Марина Ильичева), не видит успокаивающего начала и ее “виноватит”. На темных одеждах детей видны следы светлых ниток. Рваная одежда плохо, коряво подшита. И это не только метафора разлезающейся одежонки, но и прямой упрек матери — это ее хозяйство, ее недосмотр. Мать все время упрекает отца в том, что тот, пьяный, уронил девочку с рук, сделав собственного ребенка инвалидом. Иван Коломийцев отвечает тем же: а может, и ты это сделала, раз пила вместе со мной. Вины у Горького хватает на всех.

“Последние” Вячеслава Кокорина — прекрасный ансамблевый актерский спектакль, режиссер за короткий срок сумел собрать и подтянуть труппу. Спектакль полон библейских “напоминаний”, и прежде всего Кокорин выстраивает на религиозной символике конфликт двух братьев, Ивана и Якова Коломийцевых, — замечательные, полные мужества и страсти роли Леонида Ремнева и Евгения Калабанова. Это вечная борьба за первородство, борьба нутряная, и в ту и в другую сторону безжалостная. И опять-таки виноваты все. Кокорин поставил очень беспощадный спектакль, с присущей Горькому гневливостью.

За миграциями режиссера Вячеслава Кокорина надобно хорошенько следить. В то время, когда институт художественного руководства претерпевает свои не лучшие времена, Кокорин умело организует в городах, которые его “взяли”, грамотную театральную среду — сказывается педагогический навык. Нижнему Новгороду повезло необыкновенно с “приобретением” Кокорина — длительное время нижегородские театры оказывались за пределами большой фестивально-гастрольной жизни российской провинции, были не слишком заметны. С приходом Кокорина Нижегородский ТЮЗ обновил свой директорский состав, стал выступать как проектный театр, и более того — станет в сентябре 2007 года основной площадкой для очередного фестиваля “Реальный театр” — обстоятельства сложились так, что форум Олега Лоевского переезжает из Екатеринбурга в Нижний.

Эта ситуация, на которую с риском пошли местные власти, на самом деле может оказать самое существенное влияние на театральный климат “Дальнего Подмосковья” — территории вокруг Москвы, на две-три области, которые традиционно отставали от большого мира, жили в лучшем случае “рекордами своего двора”. Смещение крупнейшего и авторитетнейшего фестиваля российской провинции в сторону центра должно каким-то образом поддержать регион с вяло текущей театральной жизнью. Театральная карта России сегодня весьма клочковата: традиционно и логично сильны столичные театры, успешно действуют уральские и сибирские театральные города, пытаются не отстать Поволжье и национальные театры. Гораздо хуже ситуация с театром на юге страны, на Дальнем Востоке и вот здесь, от Смоленска до Костромы, от Пскова до Курска. “Реальный театр” — как фестиваль сильный, магнетический и влиятельный — может эту инертность расшатать.

Все могут короли!

Фильмы “Королева” Стивена Фрирза и “Последний король Шотландии” Кевина Макдональда объединяют не только упоминание монархического титула в названии, фамилия сценариста Питера Моргана, полудокументальная основа и то обстоятельство, что исполнители заглавных ролей Хелен Миррен и Форест Уиттакер в этом году получили “Оскара”. Обе картины — о судьбах “людей империи” после ее распада; и конкретно — Британской империи.

В центре “Королевы” — Елизавета II в тяжелые дни после гибели принцессы Дианы. Герой “Последнего короля…” — угандийский диктатор Иди Амин, присвоивший себе, помимо прочего, титул шотландского монарха и даже имевший наглость претендовать на пост главы Содружества наций, занимаемый, как известно, Елизаветой II. Белое и черное. Лицевая и оборотная сторона империи. Благородная старая леди, из соображений хорошего тона не желающая разделить истерический траур британцев по “народной принцессе”, и чернокожий каннибал, посаженный на трон англичанами и потопивший Уганду в крови.

Впрочем, лицевая и оборотная сторона есть и в той, и в другой картине.

Главная “фишка” “Королевы” — не обстоятельства гибели Дианы (Фрирз не идет дальше общеизвестного, сама Диана предстает только в кадрах хроники, а версию о причастности к трагедии королевского дома режиссер оставляет в покое). И не стихия народного горя (тут тоже в основном хроника или ее имитация: горы цветов у дворцовой ограды, свечи, рыдающие люди и проч.). А скрытый от посторонних глаз быт монархического семейства.

Быт, надо сказать, очень своеобразный. На дворе 1997 год. В королевском дворце — допотопные телефоны со шнурами и старомодные телевизоры… Королева ездит на древнем джипе (зачем новая машина, если эта в полном порядке?), носит шляпки и платья по моде 50-х годов. То есть двор по-прежнему живет в эпоху до окончательного распада империи. И, глядя на все это, начинаешь кое о чем догадываться.

Империи, ясное дело, нужен император/императрица. Только мистика богопомазанности и личной власти способна сплавить воедино территории, разбросанные по всему миру, и людей, живущих кто в каменном веке, а кто — в индустриальном. Поэтому именно королева Виктория, а не какой-нибудь Дизраэли или Гладстон была символом прекрасной эпохи, когда над Британской империей не заходило солнце. В пору правления Елизаветы II империя рухнула. Территория и население государства за несколько десятилетий сократились едва ли не на порядок. И Бог знает, куда бы занесло эту страну, если бы королева в Букингемском дворце по-прежнему не предлагала очередному коленопреклоненному премьер-министру возглавить правительство, не ездила бы (возя с собой тонны платьев) с официальными визитами по странам Содружества, не давала бы бесконечные приемы, обеды и ужины в соответствии со строго соблюдаемым ритуалом. Иными словами, монархия в нынешней Англии выполняет роль драгоценного социокультурно-психологического балласта. Ее назначение — пребывать в неизменности, и королевский двор, возможно, даже не отдавая себе отчета, живет так, словно за истекшие пятьдесят лет в стране ничего не произошло. Новые веяния игнорируются.

Новым веянием как раз оказалась Диана — принцесса массмедиа, дружившая с поп-звездами и модельерами-геями, превратившая королевскую жизнь в нескончаемое скандальное шоу. За что и была отторгнута царствующей фамилией. Но безвременная гибель принцессы все же принудила Виндзоров заглянуть в календарь. Жизнь изменилась? Да неужели? Благородная сдержанность теперь не в чести? Людям нужны только гламур и слезы? И они давят на нас, чтобы мы приняли участие в этом пошлом спектакле? Какой ужас!.. Что вы говорите? Кризис? Сам институт монархии под угрозой? Да нет, мы, конечно, пойдем навстречу. Но ради чего?

Вот это “ради чего?” и есть основной вопрос фильма. Вопрос не только о смысле данного конкретного компромисса, не только о смысле монархии, но и смысле человеческой жизни, целиком принесенной в жертву королевским условностям и ритуалам.