Картина Фрирза открыто, швами наружу, сшита из двух материй — хроники (крупное зерно, смазанные кадры, репортажная съемка и проч.) и камерной психологической драмы, срежиссированной, сыгранной и запечатленной на пленку с предельной тщательностью и запредельной точностью: ни одной лишней детали, плана, реплики. На замысел работает каждая интонация, каждое движение лицевых мышц. При этом, по мере развертывания сюжета, такая отчетливая картинка обретает нежданную глубину.
После первых охов, ахов с грелками и в халатах (известие о гибели Дианы приходит ночью), когда становится ясно, что происшедшее для семейства — неприятность, но никак не повод для горя, Виндзоры удаляются в свою шотландскую резиденцию Балморал охотиться на оленей. Мальчиков-принцев нужно отвлечь от газетно-телевизионной шумихи, и вообще им лучше побыть на воздухе.
Если вдуматься, цинизм редкостный: отвлекать детишек охотой на кого бы то ни было, в то время как тело их матери (тоже ставшей, по сути, жертвой охоты со стороны папарацци) еще не предано земле. Но никто не вдумывается. Это в порядке вещей. Тут — вековая аристократическая традиция жестокого равнодушия ко всему, происходящему за пределами круга избранных. Этакий непременный английский чай в пять часов под тентом, невзирая на мучимых зноем туземцев.
Охота в дни траура, покойный, загородно-твидовый, невозмутимый стиль жизни в старинном шотландском замке для Виндзоров — норма. Ненормально то, что бьющееся в истерике общество не желает оставить их в покое. И вот уже специальный комитет принимает решение о проведении похорон по королевскому ритуалу (“с полным фаршем”). Елизавете остается только растерянно согласиться. “Но это же сценарий моих похорон!” — возмущается столетняя королева-мать (Сильвия Симз). Вот Блэр (Майкл Шин) трезвонит в неурочное время, отвлекает от вечернего чая, намекает на бучу в газетах… “У тебя чай остыл”, — сочувствует принц-консорт (Джойс Кромвелл). Семейство стоически пытается не отступать от привычного распорядка. И только карикатурно-трусливый принц Чарльз (Алекс Дженнингс) признается матери, что боится пули, и просит пойти навстречу требованиям толпы. Елизавета вздыхает: принц Уэльский никогда не отличался королевскими добродетелями.
И все же в чем в данном случае заключается королевская добродетель? Иначе говоря, в чем суть монархии?
Для мужа королевы все просто: мы по определению самая высокопоставленная семья в Англии и не обязаны ни к кому прислушиваться.
Для королевы-матери тоже: твоя власть от Бога и народ тебе не указ.
Сама Елизавета в растерянности. Она не знает ответа. Проведя почти пятьдесят лет на троне и абсолютно безупречно все это время исполняя обязанности монарха, она впервые не понимает: зачем? Она всегда руководствовалась не чувством, а долгом. Ей никогда бы в голову не пришло публично, как Диана, сетовать на неверность мужа (хотя, насколько можно понять, поводы были), развестись, завести любовника, позировать перед камерами, эпатировать истеблишмент… Она никогда не делала то, что хотела. И все это самообуздание, мучительная самодрессировка длиною в жизнь только для того, чтобы народ вдруг возненавидел ее за вполне понятную сдержанность в дни смерти разведенки принцессы? Но Диана уже давно не член королевской семьи! И ее смерть, похороны и прочее — частное дело Спенсеров. При чем тут она, Елизавета II?!
Однако конфликт между нацией и королевским домом нарастает. И вот уже лопоухий мальчишка Блэр предъявляет ей ультиматум: семейство должно вернуться в Лондон, флаг над дворцом должен быть приспущен в знак траура, королева выступит с заявлением и примет участие в похоронах. Иначе он ни за что не ручается, стихийные волны народного горя сметут монархию.
В смятенных чувствах королева отправляется к месту охоты за поддержкой членов семьи. И тут суть конфликта в очередной раз (вначале — семейная драма, затем — социальная) меняется, и на экране начинает звучать вдруг в полную мощь универсальная тема природы. Королевский джип глохнет посреди неглубокой реки; выбравшись на берег и отвернувшись от зрителя, несгибаемая старая леди плачет от бессилия и отчаяния, а за ее спиной вырастает прекрасный, крупный, грациозный олень.
Большинство из тех, кто писал о “Королеве”, решили, что благородный олень — символ монархии, затравленной поп-культурой и СМИ. Но мне почему-то почудилось, что олень — это Диана. Недаром самый запоминающийся и неожиданный ее образ в фильме — фотография, где Диана в бирюзовом купальнике сидит, свесив ноги, на рее чьей-то роскошной яхты. Такое же большое, грациозное, сильное тело. Та же свобода. Диана — вольное, не поддающееся дрессировке животное в образцовой конюшне вышколенных до полного автоматизма Виндзоров. Она посмела быть живой, непредсказуемой, непосредственной там, где это категорически не приветствовалось. За это ее любили простые британцы. Этим она раздражала двор. И вот — явилась королеве, затерянной в пустынном пейзаже, в виде оленя. Ну, или просто старушка почуяла в статном животном то, что неизменно и ежечасно подавляла в себе, — свободное дыхание жизни. Так или иначе, явление оленя пробивает в душе королевы многолетнюю броню аристократической сдержанности, и перед нами — совершенно другая Елизавета: распахнутые глаза, лицо без маски, на щеках — слезы… Издалека слышатся выстрелы. Королева гонит животное: иди отсюда, кыш, кыш! Царственный олень спокойно стоит и смотрит…
Нет, его убьют не члены королевской фамилии. Как не они убили Диану. Спустя недолгое время олень, забредший в соседнее поместье, станет жертвой “платного гостя” — главы некоего инвестиционного фонда. Узнав про это, Елизавета, полностью презрев этикет, едет в последний раз посмотреть на убитое чудо. Заросший травою двор. Древняя каменная ротонда. Выскакивает егерь: “Ваше величество…” — “Нет-нет, никому не надо докладывать… Я просто хочу взглянуть на оленя…”
Он вздернут за ноги посреди круглого зала. Из шеи сквозь специальную решетку стекает кровь. Рядом на столе — голова с царственными рогами. Дырочка от пули. Потухший взгляд… “Надеюсь, он не мучился… Мои поздравления вашему гостю”, — выдавливает из себя Елизавета. Чудовищная, бьющая по нервам жестокость насильственной смерти тут уже не скрыта от сознания спасительным покровом аристократического охотничьего ритуала. Впечатление такое, словно королева нашла в себе мужество попрощаться с Дианой в морге, во время вскрытия.
После этого королева сдается. Позволив себе что-то почувствовать, Елизавета идет навстречу чувствам толпы. Королевское семейство возвращается в Лондон. Королева выходит к народу, идет вдоль заваленной цветами дворцовой ограды, читает записочки: “Мы тебя любим!”, “Они убили тебя!”… Пересилив себя, оборачивается к толпе, стоящей за ограждением. Подходит к девочке с букетом цветов: “Давай я помогу тебе, положу их”. — “Нет”, — говорит девочка. Долгая пауза, словно пощечина. “Это вам”, — ребенок отдает букет королеве и делает книксен. И вот уже современные молодые девицы за ограждением приседают в реверансе одна за другой. Господи, как же непостоянна толпа!
Дальше все как по нотам. В черном платье и жемчугах, стоя перед телекамерами на бархатном красном помосте, королева произносит на всю страну отредактированные в канцелярии Блэра слова сочувствия и скорби. Миллионная толпа на подступах к собору св. Павла. Проплывает гроб, накрытый государственным флагом. Собор наполняют знаменитости: Паваротти, Бой Джордж… Брат принцессы говорит прочувствованную речь, и толпа взрывается аплодисментами. Даже Блэр смущенно аплодирует, даже его жена… Овации в соборе, в момент похорон? Елизавета только недоуменно трет переносицу рукой в черной перчатке.
Финал. Блэр приходит на очередную еженедельную аудиенцию. Сияет, как пионер, который только что перевел старушку через дорогу. Старушка холодна как лед. Она совершенно не рада тому, что произошло. Народная ненависть оставила в душе незаживающую царапину. “В один прекрасный день, — говорит она Блэру, — они точно так же возненавидят вас. И это тоже произойдет совершенно неожиданно”. А дальше в сопровождении своры собачек корги королева и премьер-министр спускаются в парк, беседовать о реформе народного образования. Социальный механизм продолжает функционировать в прежнем режиме. Для британцев сохранена возможность жить в той же стране, где родились их деды и прадеды, не такой же, но той же . И ради этого монархам приходится иной раз поступиться принципами и отречься от кастового, семейного и просто человеческого эгоизма. Работа такая.
