Рядом со столом для него была поставлена раскладушка с тонким шерстяным одеялом. Иногда он сбрасывал с ног синие китайские кеды и ложился на раскладушку. Он лежал, закинув руки за голову, и своими разъезжающимися, независимыми один от другого, сепаратными глазами счастливо глядел в серый потолок с протянутыми по нему толстыми черными кабелями. За черной эластичной оболочкой он видел красноватую медь. Но он видел не только сквозь вещество, но и сквозь время. Он прикрывал глаза, и тогда во тьме туннеля над его распростертым телом начиналось тихое движение. Вспыхнувшей головкой спички проносился одинокий мю-мезон. Пучок голубых фотонов уносился вдаль и исчезал за поворотом. Движение все усиливалось, и он уже слышал, улыбаясь, его глухой гул. Это гудел тот мир, в который ни одному человеку, кроме Ильи Вермонта, не было доступа, мир стремительно летящих частиц, прочерчивавших черноту туннеля своими резкими бордовыми и фиолетовыми траекториями. Иногда меж тоненьких красных и голубоватых линий, светившихся в глубине туннеля, с тяжелым гудением бомбардировщиков шли белые, круглые, как снежки, бозоны. Вермонт смотрел на их прохождение прямо над собой с улыбкой удовольствия, как на собственных детей. Полежав и отдохнув, он бодро вскакивал, чуть не опрокидывая шаткую раскладушку, которая норовила захлопнуться вместе с ним, и бросался к столу, где его ждал никогда не засыпающий, работающий в режиме перпетуум мобиле ноутбук.
Теперь ему все было понятно. Два мира, тот и этот, догробный и загробный, сливались в один в его длинных уравнениях. Он удивлялся, как такие элементарные вещи не могли понять физики до него. На самом деле, понимал теперь Вермонт, сидя в три часа ночи с довольным лицом в туннеле, мир, конечно, один, и ничего удивительного в появлении Чебутыкина нет. В ближайший год-другой необходимо провести несколько экспериментов, и тогда станут ясны возможности уже не перехода, а слияния двух миров. Нет никакой разницы между здесь и там, жизнью и смертью, живыми и мертвыми. Вермонт с улыбкой удовольствия смотрел на маленькую буковку "лямбда", подставленную им в уравнение, занимавшее восемнадцать строк. В этой маленькой "лямбде" сейчас было все дело. И он снова принимался за работу и с вдохновенным лицом порхал пальцами по клавиатуре своей прекрасной двухъядерной Тошибы.
Теоретическую основу эксперимента он воссоздал за пять дней сидения в туннеле. Еще три ушло на продвижение вперед: Вермонт математически доказал, что жизнь есть смерть, а смерть есть жизнь, они равны между собой, и при вычитании одной из другой получается ноль. Дальше пошло легче. Вермонт, опираясь на закон сохранения энергии и три начала термодинамики, доказал, что при рождении человека в этом мире в него подгружается душа из того. Это просто. Затем он доказал, что человек неумираем — это слово он изобрел и использовал его в своих внутренних монологах — а только подвержен переходу из состояния в состояние, как вода или газ. Сжиженному газу равнозначен умерший человек, который переходит в состояние сгущения самого себя и в таком виде существует в Элизиуме, который, как правильно говорил Чебутыкин, является информационным складом для развития жизни. Или этого не говорил и не мог говорить шофер Чебутыкин, а он прочитал это когда-то в какой-то древней книге? Вермонту это было все равно, он забыл о глупом шофере и допечатывал последние строки своей работы, которая меняла все человеческие взгляды на жизнь, смерть, дух и материю.
В четверг в час дня он наконец покинул туннель. Когда он вышел из тяжелых овальных дверей, в глаза ему со страшной силой и скоростью хлынул яркий ослепительный свет, и он зажмурился. Он уже забыл, что на земле всегда жара и пахнет гарью от горящих вокруг Москвы лесов и шатурских торфяных полей. Он не захотел ехать на лифте, а пошел на пятый этаж пешком. Он шел по лестницам и коридорам института, всклокоченный, в мятой рубашке с грязным воротничком и серыми манжетами, и улыбался всем, кто попадался ему навстречу. Его слава летела впереди него. Он не успел дойти до своего кабинета на пятом этаже, а весь институт уже знал, что гениальный физик совершил новое великое открытие.
2.
По всему городу Протвино веяли красные флаги. Красный цвет особенно сильно сгущался на площади перед институтом. С трибуны, обтянутой красным кумачом, заместитель директора института, академик Федорцев, заменивший арестованного коррупционера Растамовича, произнес речь о величии момента, который настанет через несколько часов. Жители города Противно, послушав его, расходились в тревожном молчании.
В Москве, на Красной площади, уже все было готово к прибытию с того света товарищей Троцкого и Свердлова. Здесь тоже веяли красные флаги. На лобном месте были установлены огромные портреты двух великих деятелей революции. В Кремле для них уже были подготовлены кабинеты, где на столах стояли новенькие ноутбуки Sony Vayo. Это были именные ноутбуки, на крышках которых были выгравированы имена и фамилии их будущих владельцев. Дело в том, что Ильич, который наряду с деятельностью по управлению Россией продолжал изучение современности, стал страстным поклонником высоких технологий. У него было три мобильных телефона, и всех приходящих к нему на прием он спрашивал с задором и всегдашним ласковым прищуром: "А вы, товарищ, мобильником какой фирмы пользуетесь?" Совершенно так же он интересовался компьютерными новинками, читая о них на сайте ixbt.com. Способности Ильича потрясали: он мгновенно превратился в весьма продвинутого пользователя, собственноручно снес со своего ноутбука Windows XP — Винда мастдай, батенька! — и поставил Убунту, с которой и возился в редкие часы отдыха. Он даже кое-что по мелочи программировал на Visual Basic. В эти вечерние часы в Кремле, когда он в одиночестве склонялся над клавиатурой, он казался очень одиноким, и поэтому Академия Наук вышла с предложением вернуть Надежду Константиновну. Ленин отказался с улыбкой: "Рано еще, пусть там посидит, отдохнет… Инессу тоже пока не надо… Троцкий нужнее".
Ход эксперимента был рассчитан на могучем суперкомпьютере Cray, закупленном на деньги, изъятые со счетов олигархов. Используя переменные Вермонта и его теорию меченых ионов, можно было почти со стопроцентной точностью сначала промаркировать отдельного человека в загробном мире, а потом обеспечить его появление в нужной точке пространства. Точкой прибытия революционеров была назначена Красная площадь, напротив Мавзолея был желтой краской нарисован круг, в котором и ожидалось появление товарищей Троцкого и Свердлова. Погрешность составляла плюс-минус десять метров и пять минут времени. Запуск протвинского коллайдера был назначен на полдень.
Утром в этот августовский день Илья Вермонт приколол к лацкану пиджака красный бант. Красными бантами были полны коридоры и кабинеты института. Даже слесари-сантехники в грязных робах и резиновых сапогах, вышедшие из туннеля за четверть часа до запуска установки, имели красные банты, а один из них еще и старый советский значок дружинника. В руках у них были цинковые ведра с водой и разводные ключи, а карманы были набиты резиновыми прокладками и комками пакли. В последний момент в туннеле потекли трубы, и они устраняли протечку, заматывая атомную физику тряпками, орудуя вантузами в отстойниках и вынося воду ведрами. Одновременно они ныли прибегавшему к ним каждые пять минут начальнику АХО, что у них нет новых букс. Это была правда, резиновые буксы временно исчезли в народном хозяйстве, переходившем на работу по плану. Взяв в ларьке на площади по бутылке калужского чешского пива на брата, они теперь устроились на скамейке и наблюдали за суетой на площади.
— Как бегают, гляди, Сулим! — сказал красномордый слесарь с значком дружинника. — Ученые, мля! Ща Троцкий им как бабахнет!
— А что сделает им Троцкий, дядя Боря? — философски спросил молодой татарин Сулим, потягивая холодное пиво.
— Кокнет, — коротко отвечал красномордый. Лицо у него было добродушное, но он любил пугать. — Всех, — он матерился, — поставит к стенке за пять минут, — он матерился, — а в первую очередь, — тут последовал список, в который входили бывший президент России, несчастный Трепаковский, поезд которого революционные рабочие загнали в тупик под Читой, дородный Бурлак, плохо помогавший Ленину, о чем писала газета "Правда", а также начальник ДЭЗа, который мухлевал с субсидиями, выделенными на ремонт теплотрассы в пятом микрорайоне.
