"Здравствуйте!", — суховато и вместе с тем с какой-то дружеской приязнью поздоровался президент. Это была мнимая приязнь профессионального политика, который за годы общения с людьми научился внушать к себе симпатию, не прилагая к этому никаких усилий. "В России случилось великое событие". Таково было начало речи, которую он обдумывал все последние дни, после того, как вернулся из Протвино, где поговорил с бывшим мертвым Чебутыкиным. Молодой физик Вермонт, сделавший открытие, произвел на него очень хорошее впечатление, директор института Лоренц-Валиулин, академик с усталым мудрым лицом, показался ему настоящим русским ученым, достойным встать в один ряд с Капицей и Ландау. И вот теперь, чувствуя за своей спиной этих честных, преданных науке людей, видя перед собой застывшие в выражении страшного внимания дородные, брылистые, спесивые, бритые лица соратников, он ронял точные и жесткие слова в гробовую тишину зала.
"Это великое открытие недаром сделано в России. Россия вновь, в очередной раз, сказала миру свое слово. Наши предки не раз спасали мир от разнообразной чумы… Теперь России пришло время спасти мир от смерти".
"Открытие, сделанное молодым ученым, имя которого навсегда будет вписано в историю, меняет все основы человеческой жизни. Об этом нам еще расскажут философы и ученые. Предстоит большой диспут, мы будем его свидетелями и участниками. Но у нас с вами тут не ученый совет, а кабинет министров. И мы должны сделать все от нас зависящее — и даже больше, и еще много больше — чтобы открытие Ильи Александровича Вермонта было использовано с максимальной пользой для всех граждан России".
"Мы входим в эпоху великих преобразований с устойчивой политической системой, состоящей из тоталитарных демократов, коммунистов и власти, которая, по счастью, независима от них. В ближайшее время требуется напряженная работа по перестройке всех сфер хозяйства. Ничто больше не останется прежним. Ни государственные органы, ни бизнес не смогут — у них просто не получится! — действовать так, как они действовали еще две недели назад. Изменился человек. Изменилось его представление о жизни и смерти. Смерть стала одним из способов жизни. Все это означает, что нам придется, и придется немедленно, в самые краткие сроки, по-другому посмотреть на все, что мы делаем".
"Мы много говорили об инновациях. Мы с вами здесь много обсуждали вопрос о том, как сделать нашу экономику диверсифицированной, как освободить ее от многолетней зависимости нефтяной трубы. Я напомню вам, что вопрос финансирования работ в области фундаментальной науки в последний раз обсуждался тут не далее как три месяца назад. И вот наши усилия принесли плоды, хотя, конечно, мы не ожидали, что прорыв будет столь огромным, столь масштабным. Мы получили сейчас в руки, как говорится, такого козырного туза, что наше преимущество в мировой экономике на сегодняшний день становится неоспоримым. Мы имеем то, чего не имеет никто. Но мы не должны, так сказать, прошляпить нашего козырного туза".
Дальше президент перешел к конкретным вопросам. "Прежде всего мы должны сделать так, чтобы открытие Вермонта, принадлежащее, конечно, всему человечеству, работало прежде всего в России, для России, на пользу граждан России. Это означает, что в ближайший месяц на первый план выходит работа патентного ведомства, которое должно со всех сторон защитить великое открытие от разных видов интеллектуального воровства и плагиата. И сделать это надо в самые краткие сроки.
Во вторых — и я уже имею по этому поводу совместное предложение Минфина и Министерства образования — мы должны прямо сейчас резко, не в разы, а в десятки раз увеличить финансирование работ, ведущихся в Протвино, а также в смежных отраслях науки. И деньги эти должны прийти на счета не через месяц или полгода, как это у нас бывает, а завтра же, а лучше сегодня". Президент внимательно посмотрел на министра финансов, любившего засовывать гулявшие сами по себе миллионы в министерские загашники, и продолжал говорить, перекладывая листочки. "Потому что мы пока имеем одиночный случай возвращения мертвого в мир живых, а нам, как мне рассказали ученые в Протвино, предстоит создать систему переходов между двумя мирами — мостики между жизнью и смертью, так сказать, — наладить этот процесс, создать для него свод правил, сертифицировать его, сделать его частью народного и государственного быта. Может, имеет смысл подумать и о ГОСТе в отношении смерти. Стоит вопрос о создании министерства, которое будет отвечать за загробный мир. Мы решим этот вопрос в ближайшее время".
"Все, что было вчера привычно и не подвергалось сомнению, сегодня вступает в процесс резких перемен. Это неизбежно. Мы все должны быть к этому готовы. Медицина, которая веками старалась отдалить смерть от человека, теперь, в новых условиях, получает новые задачи. В чем они? Мы должны перестроить наше здравоохранение таким образом, чтобы оно не отдаляло смерть, а сделало ее легкой, быстрой и приятной. Министерство социального развития должно подумать о санаториях и народных здравницах, которые мы в ближайшие годы, видимо, начнем строить по ту сторону жизни. С инвестициями проблем не будет. Уже сейчас ко мне поступили предложения от консорциума, в который вошли самые крупные финансисты не только из России, но и из других стран. Они предлагают инвестировать фантастические средства в освоение потустороннего пространства. Естественно, предполагается, что инвесторы получат преференции и смогут приватизировать не только сами переходы, но и большую часть того мира. Я хочу сразу сказать, — президент поднял глаза и обвел взглядом всех присутствующих, причем особенно внимательно посмотрел на группу мужчин слева от себя, с трудом вместивших свои хорошо откормленные тела за столы, — что мы этого, конечно, не позволим". Эти мужчины были олигархи с примкнувшим к ним Чубайсом.
"Хватит, мы уже все настрадались и от залоговых аукционов, и от той приватизации, которая была в девяностые годы. Больше такого не будет. Приватизировать загробный мир и превращать смерть в частную собственность мы никому не позволим. Тот мир, как и этот, принадлежит нашему народу, и наш народ должен получить все блага и преимущества, связанные с тем, что смерти больше нет".
2.
Генерал армии Затрапезников, сидя в своем кабинете, просматривал оперативную сводку за сутки. Синие шторы на окнах были задернуты, снизу доносился приглушенный шум автомобилей на Лубянке. В Протвино все спокойно. Охранителев знал свое дело: сжал город кольцами кордонов и к каждому ученому в институте приставил по бдительному человеку с правом доступа ко всем документам, включая электронные. И по некоторым сведениям, полученным из приватных бесед с сотрудниками института, выходило, что не все тут чисто. Академик Лоренц-Валиулин якобы отдал распоряжение начать эксперимент, зная, что в некоторых местах подземной трубы есть неисправности. Затрапезников не разбирался в физике, да и в других науках он тоже не разбирался. Он не считал это нужным для директора спецслужбы. Нужным было то чутье на события, которое он имел, и то чувство устойчивости и стабильности, которым он был наделен, как живой человеческой ватерпас.
Он чувствовал стабильность нутром. Всю огромную, великую Россию, все зреющие в ней возмущения и крамолы этот человек с мятым лицом и холодными глазами чуял нюхом, как пес. Выражение "Русью пахнет" для него не было ни поэзией, ни метафорой. Здесь, в этом кабинете, за этими синими тяжелыми шторами, в этих стенах, где до сих пор по ночам бегал на кривоватых ножках в кирзовых сапогах маленький безумный Ежов и ходил с лоснящимся жирным лицом, сияя стеклами пенсне, окровавленный Берия, он несколько лет назад нюхом почувствовал, что на Дальнем Востоке зреет измена. И правда, расследование показало, что два офицера Тихоокеанского флота продавали в японские газеты сведения о брошенных у пирсов старых подводных лодках. Потом был случай, когда он нюхом почувствовал, что в среде ученых зреют неправильные настроения — и правда, тут же обнаружились многочисленные случаи продажи технологий двойного назначения китайцам. Но чем больше он внюхивался и вчувствовался в огромную страну, лежащую во все стороны от никогда не спящего здания на Лубянке, тем тяжелее ему становилось жить и тем более истончались его нервы и его нюх. Он боялся что-то не почувствовать, что-то упустить и о чем-то не узнать вовремя. Теперь он понимал, что вся предыдущая жизнь была только обострением и тренировкой нюха и подготовкой к испытанию, которое началось в тот час, когда президент позвонил ему и своим спокойным, твердым, чуть ироничным голосом сообщил, что смерти больше нет.
