— Они не знают. В Кремле паника, — сказал другой. — Они понимают, что удержать в тайне это невозможно, но пытаются, потому что они в ужасе, что будет с их стабильностью. Они же молятся на свою стабильность. А тут вдруг… какая стабильность, если смерти нет?

— А какая секретность, если они уже заказали трем академическим институтам исследования о последствиях? Человек триста знают, Павловский с Белковским уже строчат аналитику, вот-вот узнает пресса, — сказал третий.

Бурлак откашлялся. У этого человека был дар тяжелой, чугунной значительности. Он умел говорить самые простые или иногда даже очень глупые вещи с таким лицом, что все вокруг послушно замолкали и внимали ему с уважением. И теперь, внимая его кашлю, все тоже замолчали и смотрели на него в ожидании.

— Мы собрались на совещание не затем, чтобы обсуждать павловских-белковских, а затем, чтобы решить, что нам делать в ответственный для страны и народа момент, — сказал он. — Все вы понимаете, что встает вопрос о том, как будет использовано открытие. Режим недаром засекретил информацию: они сейчас там решают, как приватизировать дело. Нефть, газ и бессмертие… Он усмехнулся. — Чубайс уже ездил в Кремль с планом создания нового РАО, в уставный капитал которого войдет система коммуникаций между жизнью и смертью. Нанотехнологию похерили уже, — усмехнулся он своим твердым, негнущимся ртом. — Двадцать пять процентов акций отдать Западу, еще двадцать пять продать олигархату за право после смерти возвращаться сюда на каникулы. Рублевка live! — он хмыкнул с мрачным сарказмом.

— О господи, значит, Фридман с Авеном никогда нас не покинут! — ахнул тот, что отвечал за экономическую политику партии.

— Перестаньте! — воззвал первый секретарь к соратникам. — Вы говорите о мелочах. Нам же сейчас нужен истинно смелый, по-настоящему большевистский план действий!

Лица соратников повернулись к нему. Все ждали.

— Сейчас мы можем одним ударом перевернуть ситуацию, — продолжал Бурлак голосом немыслимой значительности. Он замолчал и некоторое время держал паузу. Тишина стояла в зале. Казалось, даже графин со стаканами насупились, ощущая важность момента. — Вы понимаете, что открытие, сделанное в Протвино, до предела обострит политическую борьбу. Появляются новые ресурсы, о которых наши предшественники не могли даже мечтать. Огромный мир уже ушедших людей… якобы ушедших, — поправился он, — оказывается в нашем распоряжении. Конечно, нужен системный подход… научная группа… фундаментальная наука… которой был так силен Советский Союз, но его развалили!.. времени ждать нет… поэтому я предлагаю… Тут он снова сделал паузу и обвел лица присутствующих тяжелым взглядом. — Я предлагаю десантировать туда группу товарищей, которая разыщет Владимира Ильича Ленина и выведет его к нам.

Установилось долгое молчание. Некоторое время люди за столом, накрытым зеленым сукном, смотрели друг на друга. Действительность или то, что они привыкли считать действительностью, таяла и текла, как мороженое в теплый день. На горизонте замаячил очередной съезд партии, краткое вступительное слово Бурлака, а затем… затем из-за кулис на сцену энергичной походкой выходит человек в скромном куцем пиджачке и поддетом под него старомодном жилете, в рубашке с пристежным воротничком на двух пуговицах и со скромным одноцветным галстуком. Человек обычный, но кажется немножко запыленным, как будто его извлекли из дальнего чулана, где он хранился много лет. Он уверенно встает у микрофона и говорит, чуть картавя и чуть закидывая голову назад: «Товарищи! От имени ЦК партии 1920 года передаю вам братский пролетарский привет!» И зал встает, обрушивая потолок в громовой овации.

Потрясенный этой картиной, один из присутствующих все-таки вымолвил с робостью:

— Но разве ученые уже научились разыскивать в загробном мире конкретных людей и выводить их сюда?

— Не научились. Ну и что? Есть же у нас наш красный академик Март Алфимов, попросим его разработать способ… Если мы будем ждать, то профукаем возможность… Наши отцы и деды ходили же в поиск в тыл врага? Вот и поход в загробный мир на поиски Ильича будем считать таким же ответственным поручением партии!

— Да, но как они попадут туда? — спросил тот, что отвечал в партии за идеологию. — Транспорт в те края не ходит… На каком парашюте мы их туда десантируем, Иван Федорыч?

— Элементарно, — усмехнулся Бурлак. — Это не клуб для богатых, куда пускают только Рому Абрамовича на его белой яхте. Смерть, по счастью, в России пока еще доступна всем, а не только Кудрину с Грефом!

— То есть мы убьем наших товарищей? Умертвим их?

— А вот это демагогия! Пустые слова! Вы еще не поняли, что мы уже третий день живем в абсолютно новой эпохе! Смерти нет, и поэтому убить никого нельзя! Ильич понял бы это в ту же секунду и использовал бы с блеском для успеха пролетарского дела! Неужели вы считаете, что среди преданных партии товарищей не найдется пятерых хорошо подготовленных людей, которые согласятся пройти через пустяковую медицинскую операцию для того, чтобы очутиться в загробном мире? Неужели вы считаете, что в нашем народе уже не сыскать добровольцев, готовых пожертвовать жизнью для того, чтобы спасти Ильича, почти сто лет бесцельно пребывающего в мире мертвых? Я уверен, что конкурс в отряд загробников будет больше, чем в первый отряд космонавтов! Герои в России не перевелись!

И Бурлак снова обвел своих соратников тяжелым значительным взглядом.

4.

Директор ФСБ генерал армии Затрапезников выехал в Протвино, чтобы посмотреть на месте, как идут мероприятия по обеспечению безопасности Института физики высоких энергий и его циклопических, частично подземных установок. Он приехал в Протвино на черном пятисотом "Мерседесе", впереди которого шел черный "Гелендеваген" с охраной, вооруженной бельгийскими пистолетами и израильскими автоматами, а сзади шли два черных джипа "Тойота Лэндкрузер" с порученцами и связью. Мрачная кавалькада — все автомобили с затемненными стеклами — въехала в город под вечер и тут же устремилась к зданию штаба, который размещался в одном из корпусов института. На площади стояли несколько иномарок с высокими антеннами. Перед стеклянными дверями расхаживал боец спецназа в черном бушлате, черном берете, высоких шнурованных ботинках и с маленьким короткоствольным автоматом, висевшим у него на плече дулом вниз. Увидев поднимающегося по ступенькам генерала Затрапезникова с поспешающей вслед свитой, спецназовец отдал ему честь, приложив руку к берету, и замер по стойке смирно, глядя строгими стеклянными глазами в небесную даль.

Генерал Затрапезников в длинном сером пальто и без головного убора быстро прошел по коридору, не обращая внимания на людей, попадавшихся ему по пути. Он их будто сметал своим движением. Люди прижимались к стенам, пропуская мимо себя мужчину с неприятным властным лицом и устремленными в пустоту глазами. Впереди него шли два молодых офицера, сзади еще три. У всех них были глаза овчарок. Еще несколько человек, не смотря по сторонам, поспевали следом, и в руках их покачивались одинаковые черные "дипломаты" с кодовыми замками.

Через пять минут директор ФСБ уже склонился над огромной картой, расстеленной перед ним на длинном столе. На карте с мельчайшими подробностями были изображены берега реки Оки и кварталы города Протвино. Тут были отмели, лесные дорожки, проселки, асфальтированные дороги, отдельно стоящие дома и кладбища и даже сторожки у кладбищ. Красными дугами с черточками были размечены места постоянных застав, перекрывающих все дороги, вплоть до полевых, красными кружочками отмечались пункты дислокации оперативных групп, красным пунктиром были прочерчены маршруты патрулирования. Опершись руками на стол, Затрапезников внимательно рассматривал карту. Люди, собравшиеся в большой зале спешно созданного оперативного центра, стояли вокруг стола в терпеливом молчании, словно ожидая приговора своей работе.

Директор спецслужбы был старый оперативник. Он прошел все лестницы, коридоры и закоулки этой сложной работы. Когда-то в молодости он ходил топтуном за диссидентами, потом сидел в доме напротив американского посольства и руководил подглядкой и прослушкой. Сейчас его глаза испытующе скользили по карте, выпытывая у нее дыры в обороне города. Звонок президента застал его в комнате отдыха, где он, сидя под огромным раскидистым лимонным деревом, выращенным им собственноручно из косточки, по старой привычке разведчика пил напиток вероятного противника, то есть односолодовый американский виски; по старой же привычке, оставшийся еще с советских времен, он встал с бежевой телефонной трубкой в руке и весь разговор вел стоя. Когда он услышал от президента, что смерти больше нет, то прежде всего подумал о том, что президент сошел с ума и возникла чрезвычайная ситуация, не прописанная в служебном регламенте, но он подавил в себе такую мысль как позорную. Голос президента, которого он про себя, в своих мыслях, всегда называл "коллега", был спокоен и холоден. И тогда он понял, что ситуация действительно исключительно серьезная.