Недавно получил письмо от А. А. Бунделя, в котором тот извещает, что машинистка отказывается перепечатывать рукопись «Мои воспоминания». Она заявляет, что прежде, чем перепечатывать, рукопись необходимо отредактировать и перебелить. Я думаю, что она права. Сам я слеп, а наваливать эту лишнюю ( подчеркнуто в оригинале. — В. С. ) нагрузку Вам на плечи я считаю с моей стороны чистейшим безобразием. И я предлагаю так: перевяжите веревочкой папку с рукописью, и пускай она пока хранится до лучших времен либо у Вас, либо у меня, а там, может быть, и блеснет какой-либо просвет. Во всяком случае, дорогой Валерий Николаевич, не огорчайте меня и делайте то, о чем мы с Вами говорили на прощание, и не тратьте времени и сил на посторонние дела. Шлю привет Вашим и моим друзьям-студентам.
С. Четвериков.
Подписано рукой Сергея Сергеевича.
Конечно, я не стал откладывать ничего в дальний ящик, засел за работу, просмотрел заново рукопись, подправил некоторые неясные слова, и другая машинистка смогла перепечатать рукопись.
Перед самым 1959-м Новым годом я получил новогоднюю открытку от обоих братьев:
С НОВЫМ ГОДОМ!
Дорогой Валерий Николаевич.
Шлём Вам оба новогодние приветы и поздравления, а вместе с ними и наши наилучшие пожелания на 1959 год!
Вы давно молчите, и мы не знаем, как складывается Ваша жизнь и как идут дела. Устроилась ли как-нибудь сносно Ваша личная жизнь? И хватает ли Вам времени на все Ваши разнообразные занятия? — Крепко жмем Вам дружескую руку!
С. Четвериков и Николай Четвериков (тож).
Собственноручные подписи обоих братьев; Сергей Сергеевич подчеркнул свою подпись сплошной чертой, как он это обычно делал.
Через несколько дней я приехал к маме в Горький и в первый же день приезда был, конечно, у Сергея Сергеевича. Я привез с собой перепечатанную рукопись и вручил первый экземпляр машинописи ему, чему он был несказанно рад. А мне тем временем пришла в голову новая идея: хотелось каким-то праздничным событием отметить рождение новой работы Сергея Сергеевича (пусть и пока в количестве четырех экземпляров, но я был уверен, что рано или поздно его важные воспоминания прочтут и многие другие люди).
Я решил устроить чтение вслух воспоминаний, и он с радостью с этим согласился. В его квартире 6 января 1959 года наступил торжественный вечер.
Я пригласил доцента ГГУ П. А. Суворова, Николай Сергеевич — доцента мединститута Т. Е. Калинину и аспиранта-биофизика Горьковского университета Н. Н. Солина, пришли также мои друзья — студенты горьковских вузов В. А. Брусин (математик, тогда студент ГГУ, позже профессор и заведующий кафедрой), И. А. Чечилова и В. Шевцова (обе из Горьковского мединститута). Сергей Сергеевич, взволнованный и будто светящийся изнутри, встал с кровати и сел в вольтеровское кресло с высокой спинкой, стоявшее в его комнате у стены рядом с дверью. Николай Сергеевич приготовил всем чай, я поставил рядом с собой настольную лампу с зеленым абажуром и начал читать. Не скрою, я очень волновался в тот вечер. Я ловил себя на том, что в наиболее трогавших меня местах голос мой дрожал. Это был действительно исключительный в жизни вечер, навсегда врезавшийся в память.
В первый вечер я читал, наверное, около часа, а потом заметил, что и для Сергея Сергеевича эта торжественная встреча с прошлым оказалась очень волнительной. Поняв, что я дошел лишь до середины текста, я предложил прерваться на сегодня и собраться снова завтра в то же время, чтобы завершить без спешки чтение. Эти два вечера наверняка надолго запомнились всем присутствовавшим.
Роль отца и семьи в формировании взглядов
С. С. Четверикова
Многие годы, когда я вспоминал наши встречи с Сергеем Сергеевичем, я размышлял о том, какие факторы могли повлиять на формирование его взглядов, как он стал таким глубоко и самобытно мыслящим ученым, оказавшим большое воздействие на биологию. Могло показаться, что многое произошло в его судьбе спонтанно. И вдруг неожиданно, спустя почти полвека после наших встреч, я познакомился с книгой отца Четверикова — Сергея Ивановича, изданной в эмиграции и недавно перепечатанной в России [5] . Из ее чтения я понял, что получил ответы на многие непонятные вопросы. Мне представляется важным поделиться этими сведениями, так как они помогают понять генезис взглядов и устремлений С. С. Четверикова.
Отец Сергея Сергеевича — Сергей Иванович — стал буквально легендарной личностью в истории России. В детстве и отрочестве он отдавал все силы музыкальному образованию и игре на фортепиано, добившись больших успехов в этом, пытался сочинять музыку и не помышлял о занятиях бизнесом. Но когда в 1871 году скончался отец, владелец знаменитой Городищенской суконной фабрики (в советское время — фабрика имени Свердлова Щелковского района Московской области), он в двадцать один год взял в свои руки управление этим огромным предприятием и блестяще с ним справился. Он не просто расширил производство, доведя число работающих на фабрике до 730 человек в 1890 году, не только разнообразил ассортимент тканей до едва ли не наивысшей в Европе отметки — более двух тысяч рисунков тканей — и перенес в Россию новые технологические линии. Попутно он занялся мериносным овцеводством и преуспел в этом. Эта сторона его деятельности была особенно показательной.
В течение десятилетий российская промышленность по изготовлению высококачественного сукна зависела от ввоза шерсти овец-мериносов из-за рубежа (лучшей считалась австралийская шерсть). Затем российскими промышленниками было инициировано тонкорунное овцеводство на Северном Кавказе, и главными зачинщиками и управляющими этим делом были члены семьи Алексеевых, которым принадлежала крупнейшая Даниловская камвольная прядильня, снабжавшая сырьем для производства сукна всю Россию. Они же содержали на Кавказе стадо тонкорунных мериносовых овец в почти 60 тысяч голов.
Но славились Алексеевы не только умением вести бизнес. Члены этого семейства были высокообразованны, связаны дружбой с интеллектуалами в Европе, дети говорили на трех главных европейских языках, музицировали, играли домашние спектакли. Один из членов семьи — Константин Сергеевич Алексеев — основал новую театральную труппу в Москве, культивировал в ней демократические (сегодня сказали бы — либеральные) порядки и старался увести игру актеров своей труппы от холодного лицедейства и манерничанья к правде жизни, к воплощению на сцене реальности. Он стал известен всему миру по своему сценическому псевдониму — Константин Станиславский.
Другим виднейшим в обществе лидером стал Николай Александрович Алексеев, служивший директором фирмы «Товарищество Владимир Алексеев» и одновременно ставший крупным общественным деятелем Москвы. В 1885 году он был впервые избран городским головой Москвы, был затем избираем трижды на эту должность и был на ней до 13 марта 1893 года, когда его смертельно ранил сумасшедший недоброжелатель. Н. А. Алексеев вошел навсегда в историю Москвы тем, что преобразовал лик города. Его стараниями была завершена современная планировка транспортных сетей города с радиальными магистралями и Садовым кольцом, построены Городские ряды (называемые ныне ГУМом), превзошедшие Гостиный двор в Петербурге, открыто около 30 городских училищ, на его деньги была построена получившая после его смерти имя Алексеева крупнейшая клиника для душевнобольных (Канатчикова дача), он же руководил возведением здания Московской городской думы. При его деятельном участии было завершено строительство Мытищенского водопровода, без которого Москва попросту погибала от нехватки воды. Именно он начал и завершил сооружение городской канализации, на его собственные средства были возведены две водонапорные башни у Крестовской заставы, несколько зданий школ и училищ. Он был славен огромной по размаху благотворительностью, поддержкой деятелей искусства, прежде всего музыкантов и театральных режиссеров. Он был другом Николая Рубинштейна, братьев Третьяковых (именно стараниями Алексеева Третьяковская галерея была передана в собственность Москвы) и других выдающихся людей в культурной среде старинной русской столицы. Сам он неизменно отказывался получать полагающуюся ему как городскому голове немаленькую зарплату и передавал все заработанные им по службе средства на благотворительные цели.
