Фрэнки покачала головой.

— Вы слишком скромны. Я ресторанный бизнес знаю вдоль и поперек — как все дети у нас в семье. Мы выросли в задних помещениях заведения Гранателли. И мне известна история бурного успеха «Овального мяча». А такое бывает только тогда, когда глава заведения хорошо делает свою работу.

Он посмотрел на нее теплым, благодарным взглядом.

— Спасибо, Фрэнки.

Прибыл официант с чашками охлажденного супа, и после первого пробного глотка Фрэнки быстро съела его до последней капли.

— Не знаю, из чего приготовлен этот суп, но, хотя это точно не тортеллини, все равно замечательно вкусно.

Они засмеялись, а потом настала его очередь задавать вопросы:

— Сколько у вас в семье детей, Фрэнки?

— Шестеро. Я третья по счету. Самая старшая — София, я вам сегодня о ней рассказывала. Она давно замужем, у нее уже трое детей, а сейчас она ждет четвертого. Родители считают, что после Софии — она у нас идеальная дочь — форма для отливки у них сломалась.

Она наморщила нос и скорчила гримасу, а он улыбнулся.

— Следующим идет мой брат Ник — это тот, который собирается жениться. Ему двадцать девять лет. Ник всегда был образцовым сыном в семье, как София — образцовой дочерью. Маме с папой лучше было бы на них и остановиться, потому что дальше иду я. Мне двадцать шесть, и я никому не могу служить образцом, можете мне поверить. Но зато потом идет Карло, которому двадцать четыре. Карло учится на священника, — добавила она со смесью гордости и непонимания в голосе. — Мне в жизни не понять, как это мой трудноуправляемый младший братец решил стать священником. Вы бы видели, что мы с ним вытворяли, когда были маленькие. Потом идет Винни, — продолжала она. — Ему двадцать два. Он играет в рок‑оркестре — полный антипод Карло. Но с Винни все в порядке, несмотря на то что у родителей от него болит голова. У него великолепный деловой склад ума. Малышка у нас в семье — Паола, ей девятнадцать. Она учится в колледже и всех сводит с ума — меняет приятелей каждую неделю, грозится вступить то в Корпус мира, то в Союз молодых коммунистов. Даже у меня бывают моменты, когда я беспокоюсь за Паолу.

— Похоже, все они отличные ребята, — заметил Эрик. Он с большим вниманием прислушивался к каждому ее слову. Он надеялся по‑настоящему близко познакомиться с этими людьми — из‑за Фрэнки.

На смену супу им принесли салат из шпината. Официант снова наполнил вином их бокалы и ушел.

— А у вас большая семья, Эрик?

Он опять улыбнулся ей мягкой, ласковой улыбкой и покачал головой.

— Я был приемным ребенком. Матери не помню. Она была матерью‑одиночкой и отказалась от меня, когда мне стукнуло три года. Я рос довольно трудным ребенком и до того, как стал подростком, сменил что‑то около семи семей, куда меня принимали. К тому времени я разболтался и сделался почти неуправляем. Вероятно, именно футбол не дал мне стать малолетним преступником. Один из наблюдавших за мной социальных работников записал меня в юниорскую команду, и я получил футбольную стипендию в колледж. С того времени футбол стал моей жизнью, а товарищи по команде — моей семьей. — Он пожал плечами. — Возможно, благодаря этому я и не попал в тюрьму.

— О, Эрик, это так ужасно. Мне очень жаль. — Она потянулась через стол и крепко пожала его руку. — Я даже представить себе не могу, каково это — расти одному, не зная любви родителей… — Услышанное ошеломило и ужаснуло ее, но в то же время возбудило еще больший интерес к нему.

Похоже, из него все равно получился замечательный человек, несмотря на столь тяжелое детство. Ко всем другим чувствам, которые он вызывал в ней, теперь прибавилось уважение.

После этого разговор перешел на более легкие темы. Фрэнки рассказывала смешные случаи из жизни гастролирующих трупп, а Эрик — всякие пикантные истории о своих друзьях по спорту и о поклонницах, которые исступленно преследовали их. К тому времени, как был съеден экзотический шоколадно‑сливочный десерт, Фрэнки поняла, что раньше никогда и ни с кем столько не смеялась.

За кофе до нее вдруг дошло, что оба совершенно забыли об изначальной цели их встречи — постараться составить меню, которое могла бы одобрить Тереза. Она собралась было напомнить об этом, но потом решила, что не стоит. Этот вечер таил в себе некое волшебство, которое ей не хотелось разрушать.

Было уже поздно, когда они вышли из ресторана. Дождь перестал, и над головой ярко светили звезды.

— Вот уже почти и лето, — заметил Эрик, усаживая ее на низкое сиденье машины с такой осторожностью, словно она была фигуркой из драгоценного фарфора.

Фрэнки нравилась его галантность. Большинство мужчин больше не утруждают себя этими приятными для женщин мелочами.

— Мы могли бы поехать в какой‑нибудь клуб и немного потанцевать, — с надеждой в голосе предложил Эрик, садясь на водительское место.

Фрэнки ужасно хотелось согласиться. Интересно, что она будет чувствовать, оказавшись в его объятиях? Но она знала, что завтра утром ей нужно будет очень рано встать и бежать в мастерскую, чтобы закончить недоделанную сегодня работу.

— Мне очень жаль, но не могу. Завтра у меня тяжелый день. Мой бизнес не настолько еще процветает, чтобы я могла нанимать работников, так что мне приходится являться до открытия и оставаться после закрытия магазина, чтобы было что продавать. Да еще и заказы — я буквально завалена ими из‑за свадьбы.

Он кивнул и несколько секунд молчал, позволив мощному двигателю работать вхолостую.

— В свое время у меня было такое чувство, будто я женат на своем ресторане, — сказал он наконец. — Но приходит время, когда твое дело может обойтись без тебя. Главное — суметь определить этот момент.

— Ну а мое не может, — коротко сказала она. — Во всяком случае, пока. — И еще очень долго не сможет. Пока она не выплатит долг отцу — весь, до последнего цента и с процентами.

Точная сумма долга вспыхнула у нее в мозгу, словно неоновая реклама, чуточку омрачив удовольствие от приятно проведенного вечера. Она поймала себя на том, что ей хочется все рассказать Эрику, скрыв только наиболее болезненные моменты этой истории. Что‑то в нем есть такое, что заставляет ее инстинктивно доверять ему. Обычно она не откровенничает так с людьми.

— Понимаете, мой отец, Дом Гранателли, был против того, чтобы я открывала свое дело, — начала она. — Он не мог взять в толк, почему я не берусь за ум и не выхожу замуж, как это сделала София. Или, если уж мне так нужна карьера, почему бы не выбрать его ресторан? Работы там столько, что хватит на всю семью, и он всегда говорит нам, что открыл ресторан именно как семейное дело. А теперь мы все разбежались в разные стороны и занимаемся чем‑то другим, и это его огорчает.

Она не рассказала Эрику о долге. Просить у отца денег на «Сумасшедшего Шляпника» было очень неприятно. Она бы ни за что не стала этого делать, если бы хоть один из многочисленных банков, куда она обращалась, дал ей кредит — пусть даже под любой непомерный процент, какой им только вздумалось бы заломить. Но ей везде отказали. Так что отец остался ее последней надеждой.

Но, одолжив в конце концов нужную ей сумму, он сразу же сделал именно то, чего она больше всего боялась: рассказал обо всем дяде Вито и дяде Сэлу, те сообщили новость ее теткам, которые поведали о ней… всем остальным родственникам. В течение недели весь клан Гранателли оказался в курсе бизнеса Фрэнки, во всех его деталях, точно так же, как всегда был в курсе событий ее жизни.

Эта фамильная привычка все пересказывать вызывала у Фрэнки припадки ярости. Почему ее родственники не могут хотя бы иногда подержать языки за зубами? — в трехтысячный раз спрашивала она себя. Почему для них нет ничего святого?

Голос Эрика прервал ее мысли:

— Значит, теперь вы хотите доказать отцу, что можете добиться успеха в своем деле?

— Да, что‑то в этом роде, — сказала она, и он больше не заговаривал об этом.

Общаться с ним было легко и приятно. Может, сейчас самое время изложить ему цели, к которым она стремится, подчеркнуть, что в ее мечтах нет места замужеству и двум‑трем славным ребятишкам?