Стало еще хуже, стоило мне только вспомнить про дом и родителей. Они ведь без меня сейчас места себя не находят. Волнуются, бесятся, мама плачет, папа сдержано ругается и звонит дяде Игорю, майору милиции. Наверняка меня уже милиционеры ищут! Родители все нервы себе истрепали, а все из-за моего любопытства. А я плетусь по чужому миру, сам не зная куда, ем жареное мясо и веду разговоры на совершенно фантастические темы. Ну и кто я после этого?
Наверняка, все именно так и обстоит. Значит уже и в классе могут знать о моем исчезновении. Сашка непременно посчитает, что я пал жертвой маньяка. Теперь сидит и корит себя за то, что в последние дни был со мной так не справедлив. Все допытывался, и свой нос в мою личную жизнь совал. Так ему и надо, пускай мучается! Да и Синичкина себе места не находит. Все думает, где я, что со мной случилось? И заранее плачет, ожидая худшего, закрывшись с подружками в школьном туалете.
Мысли так и крутились вокруг всего этого. Раз за разом она наталкивались друг на друга, и передо мной неизменно вырисовывались картины того, что происходит дома, с каждым разом становившиеся печальней. От этого мне становилось все хуже, и из глаз начинали литься слезы. Даже хорошо, что я так сильно потею — их не сможет увидеть Алан…
Конечный отрезок пути совершенно не отпечатался в памяти. Последнее, что я помнил — показавшиеся впереди крыши домов. Не исключено, что я вовсе потерял сознание и Алан тащил меня на себе, потому что, вместо воспоминаний о том, как мы дошли до города, и как я оказался в этой комнате, на этой кровати, зияла черная дыра.
Матрац подо мной, судя по ощущениям, был набит какой-то травой. Может быть, поэтому лежать на нем было не очень удобно. Не привычно как-то.
Я легко вскочил с кровати и сделал пару обычных упражнений, чтобы размять мышцы.
На столе я увидел небольшой, запотевший глиняный кувшинчик. Наверняка Алан обо мне позаботился, посчитав, что после пробуждения захочется пить. Мне, честно говоря, еще и жутко есть хотелось — с завтрака так больше ничего не кушал — на обед мы решили не останавливаться. Еды, к сожалению, на столе не нашел, поэтому пришлось довольствоваться малым.
Я подошел к столу и взял кувшинчик в руку, поднес его к носу. Принюхался. Мама всегда смеялась над этой моей привычкой. Я, в обязательном порядке, прежде чем что-либо съесть или выпить, непременно обнюхивал предложенное угощение. В этот раз бзик меня спас — я вовремя понял, какая жидкость содержится в кувшине, и отставил его в сторону. Нет, пить мне, конечно, хотелось и еще как, но не настолько, чтобы я начал пить молоко! Я его с детства терпеть не могу, просто ненавижу. Был бы в кувшине такой же ледяной квас или на худой конец вода — выпил бы без вопросов и еще добавки попросил. Только ни в коем случае не молоко. Я еще не настолько сошел с ума!
Поставив кувшин на стол, я увидел, что мои руки покрывает какая-то мазь. Практически невидимая, и без запаха. После не большего осмотра себя любимого, я обнаружил, что этой же самой мазью, покрыты шея и лицо. Кожа под ней слегка зудела, зато боль от солнечных ожогов, которые я заработал, прогуливаясь, целый день под палящим солнцем, улеглась. Кто-то заботливо обработал открытые участки кожи лечебной мазью. Все же хорошо, что майку так и не снял, а то бы вообще был весь вымазан этим средством.
Моя одежда была аккуратно развешена на спинке кровати. Я быстро влез в джинсы, но футболку надеть так и не решился. Она была мятой, и от нее за милю, наверное, разило потом! Появляться на людях в ней, а сейчас мы вероятней всего прибывали в местной гостинице, стало бы не самой удачной идеей. Поэтому свой выбор я остановил на толстовке. Конечно, для лета она была не самой удачной одеждой, но, к вечеру становилось прохладно, да и комары в этом мире были просто огромными. Если бы вчера Алан не обрызгал нас специальным репеллентом, то утром в нас и крови бы не осталось. Взопреть я в ней не должен успеть, и комары ее не прокусят.
Вышел из комнаты, тщательно притворив за собой дверь. Я попал в узкий коридор прилично освещенный, светильниками на стенах. Под ногами ковровая дорожка, самого не презентабельного вида. Моя догадка о том, что находимся в гостинице, подтверждалась. По обе стороны коридора, через равные расстояния, были расположены комнаты, с небольшими номерками на дверях. Цифры в этом мире были непривычными на вид, но переводчик справился и с ними. Маленькая табличка с номером на двери немного расплывалась, и напротив нее появлялось еще одно изображение — цифра "12", только написанная привычными арабскими цифрами. Самое интересное, что надписи эти появлялись не автоматически. Для того чтобы увидеть перевод, мне было нужно на несколько секунд сфокусировать взгляд на номере.
Пройдя коридор, и так никого не встретив по дороге, я оказался возле лестницы, по которой спустился вниз, на первый этаж.
Внизу обнаружился широкий зал, весь заставленный столами. Под потолком три больших люстры, уставленные горящими свечами — света как раз хватало, чтобы полностью осветить все помещение. Обеденный зал, или ресторан — не знаю, как правильно назвать это место. Судя по прочитанным книгам, меня должны были встретить крики посетителей, запах алкоголя и табака. К тому же, обязательно, по любому пустяку, ежесекундно, должны были вспыхивать драки, в которые бы были вовлечены все посетители, включая огромных гориллоподных охранников. Либо в книгах все сильно преувеличивали, либо мы остановились в лучшей гостинице города, где подобное безобразное поведение считалось моветоном. Все столики были заняты преимущественно мужчинами. Они вели неспешные беседы, негромко смеялись, кушали, пользуясь ножом и вилкой, а вино пили из фужеров. Если кто-то и курил, а таких было меньшинство, то тонкие, изящные деревянные трубочки с хорошим табаком. Дыма минимум — его не хватало, чтобы заполнить все помещение и заставить слезиться глаза всех присутствующих, зато с очень приятным не раздражающим ароматом.
Я начал оглядываться по сторонам, выискивая своего приятеля. Надеялся, что он вкушает ужин и отдыхает, после дня в пути, а не отправился изучать город. Так и оказалось. Алан сидел за дальним от лестницы столиком, и сидел не один, а в компании. Отсюда мне было не разглядеть, его новых друзей.
Лавирую между столиками, я прошел через зал. На меня, в странной для этого мира одеждой, если и обращали внимание, то никак этого не демонстрировали, а большинство так и вовсе игнорировали. По крайней мере, никто не таращился, как на чудо природы, нагоняя неловкость. К слову, одеты все здесь были тоже во вполне привычную одежду, разве что устаревшего фасона. Никаких экстравагантных нарядов, набедренных повязок или разноцветных перьев в волосах. В большинстве своем, легкие брюки и рубашки. На некоторых еще и пиджаки. Одежда совсем не грубая, и не старая — чистая, выглаженная — каждый здесь заботился о своем внешнем виде.
Я подошел к столу и остановился в ожидании предложения присоединиться к трапезе. Алан что-то тихо втолковывал своему собеседнику и меня пока не замечал. Я решил этим воспользоваться и принялся с интересом рассматривать, сидевших за столом людей.
Вместе с Аланом сидели еще двое — мужчина лет сорока-пятидесяти, с практически седыми волосами, и острой, тоже седой, бородкой клинышком. За линзами пенсне скрывались настолько добрые глаза, которые встречаются лишь у героев мультиков. В отличие от других людей в этом зале одет он был гораздо строже. Черный пиджак, из-под которого выглядывала серая жилетка. Белая, накрахмаленная рубашка, и галстук с пышным узлом, в котором притаилась, поблескивая алмазом, заколка.
Вторым, точнее второй, оказалась молодая девушка, лет семнадцати. Она была настолько миленькой, что я никак не мог отвезти взгляда от ее лица. Большие, выразительные, голубые глаза, маленький аккуратный носик, высокие скулы, пухленькие губы — банальный набор слов, который не мог передать и миллионной части того, насколько эта девушка был хороша. И это притом, что косметикой она совершенно не пользовалась — для настоящей красоты, это было излишним. На ней было строгое платье, закрытое, с длинным пышным шлейфом, поэтому фигуру рассмотреть не получалось. Зато был и корсет — верхние части грудей, вздымающиеся при каждом вздохе, пленили меня своей красотой и совершенством, а сердце начало учащенно колотиться где-то в районе ширинки! Чувствовал, что начинаю краснеть, поэтому вновь перевел взгляд на лицо. За несколько мгновений, я изучил каждую черточку на ее лице. Каждый взмах больших ресниц, подбрасывал мое сердце под облака.
