— Не нравится соседство? — смеясь, спросила она.

— Нравится. Очень. Только жарко. Боюсь, вспыхну.

Вера не обиделась:

— Жена потушит.

— А у него нет жены! — крикнула Катя. — Она бы его с нами не отпустила.

— Правда? — спросила Вера.

— Конечно, — подтвердил Геннадий, — Двумя руками держала бы меня.

Они уже, кажется, догадывались, что если он и имеет отношение к институту, то такое же, как они сами, поэтому под вечер стали относиться к нему как к равному. Помог и сам Геннадий. Когда снова возник разговор о жене, он закричал шутливо:

— Девочки! Так вы бы прямо спросили: есть у меня жена или нет? Отвечаю прямо: нет! Вот кого-нибудь из вас возьму.

— Ну, это еще надо подумать! — Вера посмотрела на него, перешла на экзаменаторский тон: — Скажите, а это какой лес? Вот этот, справа?

— Этот? — Геннадий посмотрел на деревья, мелькавшие справа, почесал всей пятерней затылок. — Это? По-моему, это очень хороший лес для прогулок с будущей женой.

— Хороший! — передразнила Вера и даже кончик языка высунула. — Это сосново-березовый лес с папоротниковым травостоем. Ясно? Подлеска почти нет.

— Ну? — удивился Геннадий. — Скажи ты! И подлеска нет? Это хуже. Это просто очень плохо. Какой же лес без подлеска? Сколько работаю с ботаниками — не встречал. Надо же… Травостой папоротниковый, а подлеска нет.

— А вы давно работаете с ботаниками? — спросила Вера и хитро посмотрела ему в глаза.

— Я? — Он взглянул на часы, начал загибать пальцы на одной руке, потом на другой. Девочки удивленно смотрели. — Я? Ну, если вычесть то время, которое я потратил на обед, то уже около половины!

— Половины? Какой половины? Чего половины?

— Суток! — вздохнул горестно и тяжело Геннадий. — Скоро юбилей будем праздновать. Суточный.

— Фи! — сказала Вера. — А мы-то думали…

Елену Дмитриевну Воробьеву за время дороги он узнал мало — она ехала в кабине, виделись лишь утрами во время сборов, в короткие дневные привалы и вечерами. Вначале Геннадию показалось, что лицо Воробьевой портят очки в пластмассовой оправе. Но увидев ее без очков, понял, что ошибся. Без очков еще резче выделялся нос на худом мужском лице. Не придавали ей привлекательности и редкие волосы, зачесанные назад, ровно подстриженные на уровне плеч. А походка у Воробьевой была широкая, мужская.

И, кроме того, показалась она ему гордой и недоступной, с такой не разговоришься, не поболтаешь, а он, зная, что «экспедиция — не легкая прогулка в обществе девушек», — так Буров сказал, — все же хотел провести время веселее.

Он сидел у правого борта. На поворотах, когда машина резко кренилась в сторону, Вера валилась на него, рыжие волосы касались его щеки. Он, изображая испуг, прижимался к борту, а она смеялась.

Когда надоедало глазеть по сторонам, тюки из-за спин перебрасывали к кабине, освобождая место для того, чтобы прилечь. Сидящие в середине Нина и Вера клали ноги на кабину, а Геннадий и Катя — на передний борт.

Однажды в таком положении вздремнули. Машины остановились. Заглянул Корешков.

— О! С комфортом едете! А чтой-то мне, братцы, тоже хочется свежим воздухом подышать. Меняю лучшее место в кабине на худшее в кузове. Кто согласен?

— Только не я! — быстро сказала Вера.

— Ну, разумеется, — улыбнулся Виктор. — У вас же на двоих один плащ.

— Это от пыли, — Вера сдернула плащ с ног Геннадия и перетянула к себе. Когда она его укрыла — не почувствовал. Спал, значит.

На одной из стоянок девушки остались в кузове, а Геннадий, побродив по лесу, собрал пышный букет огоньков.

— Держите!

— О! — удивилась Вера. — Кому?

— Тебе, конечно, — ответил он, хотя, собирая цветы, не думал, для кого.

— Спасибо! — Вера спрятала лицо в цветах, волосы упали на букет и почти слились с ярко-оранжевыми огоньками.

Елена Дмитриевна видела, как он шел из леса, и, улыбаясь, глядела на него. Но когда он протянул цветы Вере, лицо ее приняло прежнее невозмутимое выражение. «А ей, наверное, никто не дарит цветов», — подумал он.

На следующей стоянке цветов поблизости не оказалось. — Но Геннадий забрался поглубже в заросли и все-таки нашел полянку с огоньками. Ему уже сигналили, ого ждали. Он подошел к кабине.

— Вам, Елена Дмитриевна.

Она по-детски улыбнулась, обнажив белые зубы.

— Если цветы дарить всем — они обесцениваются. — Но букет взяла, сказала: — Благодарю…

А в кузове, на том месте, где он всегда сидел, лежали подвядшие огоньки.

Остаток дня Вера молчала. Отказалась от всякой его помощи. За ужином не села рядом. Спать ушла сразу же.

— Яблоко раздора привело когда-то к войне, — сказала Елена Дмитриевна.

— Что-что? — спросил Корешков.

— Миф. Разве не знаете? — засмеялась Воробьева.

Виктор ничего не понял, он же ехал в другой машине.

На всякий случай сказал:

— Ясно. — И добавил: — Заливай костер, Геннадий. Спать пора.

— Была когда-то и я такой, — сказала Воробьева.

— Какой? — не понял Геннадий.

— Вот такой! — Кивнула на палатку, где скрылась Вера. — Наивной школьницей.

— Вы и сейчас не бабушка.

— Да, но и не девочка, которую можно подкупать цветами.

Геннадий от неожиданности не удержал над костром ведро, оно перевернулось; пепел взлетел клубами и осел на его лицо, на лицо Елены Дмитриевны. Она вскочила.

— Ой, Гена! Что вы в самом деле?! — Потом сказала спокойно: — Пойдемте. Вам же завтра рано вставать, чтобы успеть свои дела сделать, да еще девочкам помочь укладывать спальники.

Спальный мешок надо свернуть туго-туго, чтобы он легко входил в чехол. Девушки, да и Елена Дмитриевна с трудом справлялись со спальниками. Он уловил в ее словах укор: девушкам помогаете, а мне… Да, пожалуй, редко ей помогали в прошлые годы, если рядом были девушки привлекательнее. А они, конечно, были.

Утром, свернув свой спальник, он подошел к Елене Дмитриевне.

— Вам помочь?

— Мне? — удивилась она. — Ну что ж… Пожалуйста… — Втолкнули вдвоем спальник в чехол. — А если бы не подсказала, сами не догадались бы?

— Я туго соображаю, — серьезно ответил Геннадий. — Понимаете, у меня шейные позвонки удлиненные, поэтому мысли долго идут.

— А откуда они у вас идут? Ну, ладно. И на том спасибо!

В Макаровском отряды расположились в пустующем здании школьного интерната. День устраивались, затем начались выезды в «поле».

Обычно Олег Григорьевич работал с толстушкой Катей, Геннадий — с Еленой Дмитриевной, но строгого прикрепления лаборантов к научным сотрудникам не существовало. Раза два оставался Геннадий в районном сельхозуправлении, калькировал карты угодий хозяйств, с которыми у отряда был договор на определение запасов диких зеленых кормов. Занималась этим и Катя, однажды они вместе корпели над картами, а Буров и Воробьева работали в поле вдвоем.

У отряда Корешкова были свои задачи, Геннадий не интересовался — какие. На всех ботаников он смотрел как на людей, собирающих цветочки и листочки.

Геннадий в первые же дни заметил, что отряд Корешкова всегда возвращается на базу раньше. Девушки быстро разбирали гербарий, наскоро ужинали и, еще не успевал отряд Бурова выгрузиться из машины, бежали в кино. Катя грустно смотрела им вслед. Олег Григорьевич всегда находил ей занятие до позднего вечера. Однажды Геннадий предложил:

— Пусть Катя идет в кино. Я разберу гербарий.

Олег Григорьевич взглянул куда-то мимо него, хмуро сказал:

— Каждый должен выполнять свои обязанности и не надеяться, что их выполнят другие. Ты — за нее, я — за тебя, а за меня кто?

Он как-то и Корешкову сказал Недовольно:

— Балуешь ты своих. Не отдыхать приехали…

Елена Дмитриевна вступилась за девочек:

— Нельзя на все лето оставить их без кино. Мы пока не в тайге, среди людей живем.

— Но вы же не идете, — не поворачиваясь к ней, сказал Буров. — Хотя могли бы…

— Мне не с кем. Вы же меня не приглашаете.