Чатти поднес бутылку к бокалу Роды, затем налил себе.

— Потребовалось время, — сказала Рода. — Вы знали ее дольше, чем мы, — продолжала она. — Когда-либо она говорила или делала…

Она запнулась. Увидела, как лицо Чатти, испещренное болезненными морщинами, разгладилось и на нем резко проступило новое выражение. А она уже было собралась его обличать. Поиск истины заходил слишком далеко. Тон нравственного превосходства в голосе Роды значительно поубавился. Он вдруг вспомнил постскриптум в ее открытке: "Фамилия профессора — Дюкро". Стало быть, охота шла уже тогда.

— Мистер Чаттертон, — сказала она. — Я люблю своего брата. Он для меня — все. И так будет всегда. С детства мы были близки друг другу. Он добрый человек, а это, согласитесь, в наши дни редкость. Я бы жизнь за него отдала. А ее я раскусила сразу. Его легко обмануть. Дело не в деньгах, а в том, что она с ним сделала. Такое не прощается. Я люблю своего брата больше всего на свете.

Сколько раз Чатти приходилось слышать слово "любовь" от девушек, в глазах которых стояли бусинки слез, от девушек, цедивших его сквозь плотно сжатые зубы, от девушек с искривленными от бешенства ртами. Он гладил им руки, предсказывал судьбу, рассказывал выдуманную историю своей любви. Как ни странно, наиболее эффективным средством утешения была печальная история о девушке, с которой он познакомился в Швейцарии, в санатории; у них обоих было вырезано по легкому. Ах, как они сочувствовали ему! Забывали о своем гневе, и их глаза, смотревшие на него с суеверным блаженством, как на некий талисман, прояснялись, оглядывали комнату и были готовы заново ринуться в свой вечный поиск.

Но Рода была из другого теста. Ее пристальный взгляд не молил о помощи. Это был хладнокровный взгляд человека, одержимого одной страстью. Такой взгляд не изменится и двадцать лет спустя. Она не только любила. Она была отомщена. Она не сдавалась, пока не вернула себе брата. Чатти жалел, что финал этой борьбы за любовь выглядел столь безобразно.

— Хотя все это, согласен, странно, но у меня нет оснований не доверять вам, — сказал Чатти. — И сто тысяч фунтов — действительно крупная сумма.

— Дело не только в деньгах, — сказала она.

— И все же, если подумать, никто ведь не пострадал. Для Ренни это был лучший период его жизни. Он явно обожал ее…

— Его надули.

— …покупал ей дома, появлялся с ней в свете, наслаждался сенсацией, осыпал ее Ренуарами и шляпками. С ее складом ума она бы до сих пор сидела на ступеньках Британского музея, заглатывая наспех купленный дешевый бутербродик. Ему нравилась роль благодетеля. Она, конечно же, далеко не красавица. Ронни сам ее сотворил.

— Она его обманула.

— Думаю, он все знал, — сказал Чатти. — До нее ему, видимо, жилось не очень весело. А от скуки можно на многое закрыть глаза и на многое решиться.

— Она такой сноб. Этот акцент! — сказала Рода.

— Скорее, точна даже в мелочах, — сказал он. — Все ученые таковы. А к акценту можно привыкнуть. Как в театре.

Он видел, что раздражает ее.

— Похоже на сказку, — сказал он. — Ронни взмахнул волшебной палочкой…

На миг ему показалось, что она его сейчас ударит. Он чуть отклонился назад и продекламировал:

Это было последней каплей. На глаза ее навернулись слезы.

— Вы неверно цитируете, — сказала она сдавленно. — Там по-другому: "Взяв меду в дорогу и денег немного". Ее выдали ссылки на различные стипендии, которые она получала. По ним я и определила, кто она, — продолжала она с горечью.

Чатти все стало ясно. Он не хотел больше иметь дело с этой ходячей добродетелью, готовой из чувства мстительной ревности насмерть заклевать свою невестку. Его будоражило желание видеть перед собой Кристину, а не Роду. Он даже несколько раз кашлянул, чтобы выкашлять это желание, но не смог.

— Диана, — позвал Чатти затурканную официантку, имевшую обыкновение оставлять блюдечко с непогашенной сигаретой у входа на кухню, — если ты мне принесешь пачку сигарет, я на тебе женюсь.

— Вы, мистер Чаттертон! — ответила она. — Вот праздник-то будет.

— Умираю, хочу курить.

Официантка заметила слезы Роды, и лицо ее вытянулось от любопытства. "Блёстка" обожала слезы. Сигареты были мигом доставлены. Чатти поставил пачку на стол и с каким-то упоительным сладострастием впился в нее глазами. Сквозь слезы Рода разглядела сигареты.

— Вам нельзя! Не смейте! — строго сказала она.

Чатти взял пачку и поднес к носу.

— Соблазнительно до чертиков, — сказал он, притрагиваясь к ней губами и кладя обратно на стол. Слезы Роды мгновенно высохли. Никогда еще в практике Чатти не было случая, чтобы пачка сигарет так быстро положила конец слезам.

— Дети у них есть? — спросил Чатти.

— Нет — к счастью.

— А может, отсюда все беды? — предположил Чатти.

Добродетель от негодования даже речи лишилась.

В это время, намеренно не замечая Роду, к их столу подошел Лес.

— Как дела у Карво? — спросил он. — Его Мэгги разыскивает.

— О господи! — вздохнул Чатти.

— Кто такая Мэгги? — спросила Рода, когда Лес отошел.

— Это длинная история. Сугубо интимная. Как-нибудь в другой раз. Меня больше интересует Кристина. Надо признать, она отлично сыграла роль.

— Что за чушь вы несете, — сказала Рода. — Наступает время, когда сочувствию приходит конец. Я иногда думаю о ней. Должно быть, ужасно в течение многих лет жить в вечном страхе, что тебя в конце концов разоблачат.

Удовлетворение в ее голосе неприятно поразило Чатти. У него пропало желание пытаться обворожить ее.

— Не думаю, чтобы совесть ее беспокоила, — сказал он весело. — Думаю, она вообще ничего не боялась. Отсюда и мое замечание об отлично сыгранной роли. Она ее знала назубок. Ей нравилось играть, каждый раз добавляя новые штрихи. Такое может себе позволить лишь истинный профессионал! В общем, довольно банальная история, но какой потрясающий успех! Как все продумано! А какая память! И надо было заставить Ронни все это полюбить.

— Теперь все кончено, — сказала Рода. — Она его навсегда потеряла.

— Верно, — сказал Чатти. — Но истинная беда в том, что она потеряла Поля.

— Вы с ума сошли, — сказала Рода. — Неужели вам не ясно, что его никогда не было.

— Да, знаю. Она его придумала. Еще хуже. Она потеряла своего единственного друга.

Чатти был рад видеть, как безупречная Рода смешалась.

— Вы хотите сказать, что не одобряете моих действий, — сказала она.

— Вы делали то, что вам подсказывала ваша совесть, — сказал Чатти.

— Чувствую, что я вам явно не по душе, — сказала она. — Неужели ни у кого уже не осталось чувства морального долга? Вы были с ней знакомы. Я считала своим долгом все рассказать вам. Это единственное, что мною руководило.

Рода взяла сумочку.

— Диана, любовь моя, — позвал официантку Чатти. — Кажется, мне нужен счет.

Пока Чатти расплачивался, оба молчали, затем Рода сказала:

— Спасибо за прекрасный вечер. Приезжайте к нам как-нибудь. Ронни будет рад.

— Сто тысяч фунтов? — спросил Карво. — Кто тебе сказал?

— Клотильда, — сказал Чатти. — Сторонница папы. Помнишь альбигойцев…

— Но мы же от них отказались, — сказал Карво.

— Знаю, — сказал Чатти. — Мне вспомнилось бегство любовников через Пиренеи вместе с Клотильдой, которая докопалась до истины и из ревности выдала их инквизиции. Рода Джонсон. Еще одна трагедия в моей жизни. Я заглянул в душу добродетельной женщины, чего никогда не следует делать.

Карво пропустил это мимо ушей.

— Вот если бы этот сюжет дать шведам, — осторожно начал он, — они бы сделали отличный фильм.