— Джон вчера был?
Лес мог ответить: "Сара им интересовалась", или "Получил от Фло открытку. Она в Испании", или "Филу не на кого оставить собаку", или решительно — "Аде здесь не место".
На Роде была зеленая блузка, шерстяная кофточка и твидовая юбка, на ногах добротные туфли, но лицо, как отметил Чатти, изменилось. Исчез печальный джордж-элиотовский взгляд. Густые черные волосы острижены лесенкой, словно их хозяйку, не без ее согласия, проволокли сквозь густые заросли — другими словами, она выглядела помолодевшей. Прекрасные карие глаза лучились победно и даже чуть-чуть беспечно. Лес с недоверием и обидой пялился на всякую новую женщину в клубе и едва кивнул, когда Чатти их знакомил, но Рода не обиделась. Она села и, деловито осмотревшись, сказала: "Убиться можно — какая прелесть". Старомодный оборот вызвал у Чатти лирическое настроение.
— Расскажите-ка мне, кто есть кто, — сказала она.
— Лес сегодня явно не в духе, — извинился Чатти за хозяина. — Он выискивает тех, кто забыл преподнести ему подарок ко дню рождения. Когда-то он был актером.
Озираясь, Чатти и Рода принялись шептаться, как все другие. Чатти подумалось, что вечер пройдет спокойно, и он заговорил о своей ферме. Он смотрел в ее глаза и видел стаи скворцов, аллеи, окаймленные вязами. Рода слушала, не перебивая, затем внезапно сказала:
— Значит, вы не будете ставить фильм по книге Кристины.
Чатти нахмурился. Он умел утешать отвергнутых актрис и любовниц, примерно представлял, как вести себя с отвергнутыми авторами, но совершенно не знал, то делать с родственниками отвергнутого автора.
— Как ни печально, — сказал он, — но лучшие фильмы ставят по плохим книгам, а не по хорошим.
Взгляд Роды посуровел.
— Это неправда, — спокойно и уверенно сказала она. Теперь ему подумалось, что предстоит выслушать лекцию на темы морали. Но он опять ошибся. Она была либо слишком уверенной, либо абсолютно не уверенной в себе, чтобы что-то доказывать. Он заказал ужин. Поиск истины был приостановлен огромной порцией снетков, которыми деловито и в полном молчании занялась Рода. У него от такой рыбешки могла бы тут же разыграться подагра.
— Ужасно неприятно отказывать друзьям, — сказал он. — К тому же явно в самый неподходящий момент. Знаю, у них и так несчастье, брат при смерти или умер. Кристина, кажется, в Тулузе, на похоронах?
Рода бережливо и аккуратно доела последнюю рыбку и залпом выпила бокал белого вина. Он отметил рачительность первого действия и непринужденность второго.
— Об этом-то я и хотела с вами поговорить, — сказала она.
Лес крикнул какой-то девице:
— Привет, дорогая. Где Стивен? Его Эндрю ищет.
— Стивен, — зашептал Чатти, — забыл про день рождения Леса.
Но Рода уже потеряла интерес к "убийственнопрелестной" стороне клуба.
— Она не в Тулузе, — сказала она.
— Видимо, я спутал — в Париже? — спросил Чатти.
— Брат Кристины не умирал. У нее нет никакого брата.
— Как это нет! — воскликнул Чатти. Брат в его памяти был неотделим от Кристины. Он прекрасно помнил, как она рассказывала ему об этом отставном флотском офицере, жившем на юге Франции и занимавшемся виноделием, называла его "главой семьи". От этих слов веяло чем-то старинным: основательным достатком, семейными советами, опекунством, завещаниями, фамильным серебром и тому подобным. Он отлично помнил и фразу, и особенно тот тон, эдакая снисходительная почтительность, каким она перечисляла заслуги и достоинства своего брата. Такое можно было вычитать только в романах. Слышать эти слова наяву значило заново переживать целый кусок забытой истории, камнем влетевшей в окно из далекого прошлого.
— Поль! Глава семьи! — сказал Чатти.
Поймав изучающий взгляд Роды, он почувствовал себя менее уверенно.
— Возможно, я путаю ее с Анной. У кого-то из них точно был брат. Дело-то давнее, — сказал он.
— Не знаю, кто такая Анна, — сказала Рода, — но абсолютно уверена, что у Кристины брата нет.
Чатти сник, поняв по взгляду Роды, что та знает правду.
— Может, это из рукописи, — сказал он. — Рассказ о той девушке и ее брате.
— Рукописи не читала, — как ножом отрезала Рода.
Чатти стал пересказывать сюжет, но она его перебила:
— Семью она себе выдумала.
— Но ведь она родом с севера? — спросил Чатти. — Откуда-то из Йоркшира. Сама сказала за обедом. Мать умерла, отец погиб во время бомбежки. Остался только брат.
— Мать действительно умерла, — сказала Рода, — но отец и мачеха живы. И никакого отношения к северу не имеют. Они там и близко не бывали. Живут они в двух шагах от вас, на другом конце Бата. У них там небольшой трактир.
В глазах Чатти разноцветными бабочками замелькали кружевные розовые и белые шляпки из гардероба Кристины, а в ушах зазвучал ее голос: "Нет, я из Йоркшира. Вы меня путаете с Анной".
— Я навестила их, — сказала Рода. — О Кристине они много лет ничего не слышали. Отец когда-то торговал семенами. Потеряли ее из виду, когда она уехала учиться в Париж. Даже не знали, что она замужем. Ее девичья фамилия — Тилль. Делами в трактире заправляет сестра, славная девушка, но трактир — прескверный. Отец потихоньку пропивает доходы. Сказал: "Передайте этой девчонке, если она здесь появится, не миновать ей ремня".
Официантка принесла камбалу для Чатти и говядину по-бургундски для Роды. Ну и аппетит же был у нее! Очередное блюдо вновь затормозило поиск истины. Чатти уставился в свою тарелку.
— Неплохо, — наконец сказала она. — Ешьте же, а то рыба совсем остынет. Где они живут, я узнала от директрисы местной школы. Я член попечительского совета. Она сказала, что Кристина была у них самой способной ученицей.
Чатти поставил себе за правило верить всему, что ему говорили, но сейчас не верил даже рыбе на тарелке. Она была приготовлена целиком, и он не решался к ней притронуться — мало ли что там окажется внутри. Он заставил себя думать о Париже. Тотчас память воскресила плотный черный свитер, спущенные чулки, тетрадь с лекциями на столике кафе.
— Не могу поверить, — сказал Чатти. — Знаю, сотни девушек уходят из дома… Бегут в Париж…
— Дом в Лондоне продан, на картины наложен арест. Ронни теперь живет у нас. Слава богу, бросил ее наконец.
— Обидно, — сказал Чатти.
— Фильм, — сказала Рода, — был ее последней надеждой. За эти десять лет она растранжирила более ста тысяч фунтов из денег Ронни. Сто тысяч.
Рода преображалась на глазах. Исчезли кудрявые веточки, обрамлявшие задумчивое лицо сельского ботаника. Перед ним сидела представительница огромного семейного треста.
— Где она сейчас? — спросил он.
— В частной лечебнице, — зло сказала она. — Мне ли не знать, куда я ее отправила.
Чатти отложил нож и вилку. Печальный вид рыбы действовал на него удручающе.
— Бедная Кристина, — сказал он, глядя в тарелку.
— Бедная Кристина! — громко повторила Рода, словно обращалась ко всему залу. Спокойное овальное лицо перекосилось, легкий сельский загар побурел. — Вы хотели сказать: бедный Ронни. Она его разорила.
— По тому, как они жили, этого следовало ожидать, — сказал Чатти. — Думаю, Ронни знал, что делает. А что он говорит?
— Еще десять дней назад он ничего о ней не знал, ровным счетом ничего. Все было ложью — от начала до конца.
Слово "ложью" Рода прокричала.
Завсегдатаи "Блёстки" навострили уши и радостно переглянулись. Скандал! Все было выдержано в лучших традициях клуба. В зале сразу стало по-домашнему уютно. В такие моменты враждующие стороны обычно требовали спиртного. Лес взошел за стойку и приготовился выполнить заказ. Рода понизила голос.
— Все ложь, — тихо сказала она. — Чистейший вымысел.
— Ронни-то должен был знать, — сказал Чатти. — Как он догадался?
— Догадался не он, а я. Ронни ничего не знал. Ровным счетом ничего. А у меня возникли подозрения, еще когда они приехали к нам перед женитьбой; мне претила в ней даже манера говорить.
