«Вот, товарищ командир, документы принес по истории гражданской войны». Он посмотрел на меня как на дурака и говорит: «Молодец, сунь их вон туда, в общую связку, под обложку верхнего дела. Приедем на место, разберемся…» Ну, я взял, да и сунул впопыхах — а домой пришел, оказалось, что не все. Вот то, что вместе с этим письмом моим найдете, — позабыл, оставил. Спрятал в свой стол, под газету, запер ящик, а ключ в подпечъе сунул. Там же, Стешка, и колечко твое лежало, которое я тебе после фронта подарил.
В сорок пятом живой приехал и бумаги эти с колечком достал. Чего, думаю, с бумагами делать? Опять хотел сжечь, да жалко стало. А тут как раз Васька Ермолаев с фронта пришел — один из всех братьев живой остался! — зазвал погулять. Вот тут-то я и вспомнил про схоронку, которую мне его отец указывал, еще аж в 1919 году.
Не иначе, как сам Михаил Петрович ее и сладил. Ежели вы мою писанину читаете, так уж знаете, где и что. Долго возиться не надо, Ермолаев, бывало, от полиции за минуту прокламации прятал, как рассказывал. Ну, а я, пока все за Победу доливали, и того быстрее успел. И так они эти бумаги пролежали еще порядком. В газетах не писали, чтоб в Бузиновском лесу чего-то находили. А я слыхал, что там в войну все минами заставили, теперь то ли запретную зону сделали, то ли еще чего-то.
Я так думаю, что до конца этого, 1969 года не дотяну. Все раны болят, сердце уже еле тюкает, а лечиться лень. Все одно не вылечат, а помучат много.
Письмо это положу туда же, куда и дневник беляка. А лет через пять-десять домишки эти снесут. И глядишь, Вася Ермолаев, когда на новую квартиру поедет, схоронку эту найдет. Ежели сумеете сдать государству, может, 25 процентов вам выпишут. Мне, окромя фанерной пирамидки со звездочкой ничего не надо. Делитесь по справедливости, Ваське тоже отделите, не жадничайте. Особо, Стешка, это тебя касается. И не вздумай мне крест наладить, я их с войны не выношу. Это своему Крохмалеву-пьянице, как подохнет, можешь хоть свастику выставить, а мне звезда нужна. Пусть привернут покрепче, чтоб молодые дураки не сковырнули. Ну, прощайте, лихом не поминайте, не корите, на могилу не плюйте.
Ваш отец, дед, прадед Егор Данилович Демин, персональный пенсионер местного значения, участник империалистической, гражданской и Великой Отечественной войн. 12 ноября 1969 года».
На самом последнем листочке обнаружилась грубая, примитивная схемка, сделанная той же шариковой ручкой.
— Вот это уже совсем интересно, — сказала Света. При этом она как-то непроизвольно повернула колено и прижала его к Никитиному. Правда, очень ненадолго, но у Ветрова опять участился пульс.
На схемке был изображен корявый квадратик, на котором рука Егора Даниловича неровно написала: «Хутор (б.)».
— Надо думать, что «(б.)» означает «бывший», — заметил Никита. Света кивнула.
К квадратику было пририсовано сбоку несколько маленьких прямоугольничков.
От не правильной формы овала к этим прямоугольничкам тянулась стрелка, а в самом овале было написано: «Крыльцо». В углу, пониже квадратика, обозначавшего хутор, была стрелочка с буквами С и Ю. Понять, что это «север» и «юг», было нетрудно.
Почти точно на север от «крыльца» тянулся пунктир, вдоль которого было помечено расстояние «100 м». Пунктир упирался в извилистую линию, на которой Егор Данилович написал:
«Ручей» и поставил стрелку, обозначавшую направление течения. Пунктир же продолжался вверх по течению ручья, повторяя все его изгибы, и упирался стрелкой в нечто, напоминавшее по форме высунутый язык. На «языке» имелась надпись: «Бугор». А в правой стороне листка имелась стрелка с надписью «До Моск. шоссе — 10 км (примерно)».
— Схемка, конечно, не больно четкая, — заметил Никита. Света встала из-за стола и сказала:
— А мы сейчас взглянем на настоящую карту и посмотрим.
Она перешла за свой директорский стол, включила компьютер и планшетный сканер. Никита перенес бумаги на ее стол и уселся рядом.
— Сперва сканируем вашу картинку, — сообщила она, заложила рисунок Демина в сканер, нажала клавишу, пощелкала немного «мышью», и вскоре копия рисунка появилась на экране монитора.
— Теперь выведем карту… — Рисунок убрался, раскрылись очередные «чемоданчики» «Windows-95», и на экране появилась топографическая карта. Как прикинул Никита, примерно двухкилометровка по масштабу.
— Теперь посмотрим, — сказала Света, — что у нас тут имеется. По-моему, это вот здесь!
Она подвела курсор к одному из квадратов в середине карты, увеличила его изображение раза в четыре, а затем воспроизвела рисунок Демина (только не черными линия ми, а белыми) и как бы наложила его на увеличенный квадрат карты.
— Между прочим, не так уж и неточно, — с некоторым удивлением заметила Света, указывая на экран. — Этот бугор в форме языка… Вам не кажется, Никита, что он выглядит на здешнем рельефе как что-то инородное?
— Не знаю, — пожал плечами Ветров, — может быть, я не специалист…
— Я тоже не специалист, но у меня такое впечатление, что этот бугор — искусственного происхождения.
— А под ним сорок возов «злата-серебра»? — иронически произнес Никита.
— А почему бы и нет? Вы не верите в легенды?
— Знаете, Светлана Алексеевна, нас в университете учили, что фольклорные источники — вещь крайне неточная и процент отражения в них исторической правды очень мал. Сорок возов — это целый железнодорожный состав, между прочим, вагонов десять, наверно. Ну, может быть, восемь… Кстати, а это у вас новая карта?
— Совсем недавняя. Сделана на основе спутникового фотоснимка. Максимум два-три года назад.
— У вас хорошие связи, должно быть.
— Сейчас за деньги можно все сделать. Света убрала дневник Евстратова в сейф и повернулась к Ветрову.
— А теперь, Никита, давайте поговорим серьезно.
— Давайте… — пробормотал тот, как-то сразу сообразив, что вообще-то после того, как они все посмотрели и мило побеседовали, он стал совершенно ненужным и, может быть, даже вредным балластом, от которого желающие полететь высоко обычно избавляются…
— Скажите, вы думали, когда шли сюда, что можете не вернуться? Только по-честному?
— Ну, Фарид мне сказал, что вы не простая женщина… — произнес Никита. — Но он убедил, что другого шанса у меня нет. Разве только уехать в какой-нибудь другой город, выбросить паспорт и жить как бомж.
— Он вас не обманул. Хрестный, если вам объясняли, что это за фигура, никого не прощает. Даже если б узнал, что вы не виноваты в смерти Сергея Корнеева. Вы взяли те бумаги, за которыми он охотился. Вы много знаете о кладе Бузуна, а он о нем мечтает. Да и коллеги Люсиного возлюбленного — друзья Юрика, постараются вас в гроб загнать. Так что насчет последнего шанса — все верно. И в принципе ваш друг Газпром, подсказав вам обратиться ко мне, практически отплатил вам за то, что вы спасли его в Чечне. Вы со мной согласны?
— Надеюсь, что смогу согласиться, если вы меня не уничтожите через пять минут… — произнес Никита. — Дневник и карта теперь у вас, я вам не нужен. Так что теперь все зависит только от вашего милосердия. Это я понимаю. Но деваться мне некуда — как решите, так и будет.
— Верно, как я решу, так и будет. И я очень хочу, чтоб мое решение мне не повредило. Вы меня понимаете?
— Наверно, понимаю… — глухо сказал Никита.
— По-моему, не совсем. Мне кажется, что вы думаете: вот сидит алчная, злая и хитрая баба, которая получила все, что хотела, и теперь может спокойно отделаться от меня, потому что больше с меня взять нечего. Верно?
— Не совсем так, — произнес Никита, хотя на самом деле Света довольно четко изложила его точку зрения. — Я не считаю вас злой и алчной, и не хитрой, а умной. Хотя по правде сказать, трудно различаю, где кончается ум и начинается хитрость. Особенно у женщин. Просто вы играете по правилам этого мира. И если играть по ним до конца, то я вам — обуза. И даже опасная обуза, потому что меня ищут. Пожарные, правда, пока нет, но милиция — наверняка. И Хрестный ищет, раз вы уже две его банды перехватили… А потом, через неделю, если я не вернусь домой, меня еще и родители искать будут, хотя, наверно, это для вас опасности не представит. Но все это создает вам сложности. И по логике вещей — опять же, если четко по правилам — нас с Люськой надо убрать, а машину — разобрать продать, утопить, где поглубже… Я не говорю, будто уверен, что вы так обязательно поступите, но могут быть обстоятельства, которые вас заставят так поступить…
