— Плохо. Пишу поэму «Плохо». — Расплатился с официантом, поднялся из‑за столика. — Счастливо оставаться!

Оделся в гардеробе, поднялся на свой верхний этаж, отпер дверь номера. Зажег свет, озаривший стол, стул, кресло, кровать, тумбочку с телефоном. Теперь снова нужно было раздеваться, сдирать покрывало с постели, стелиться, переплывать ночь.

—  Это одиночество. — Поймал себя на том, что говорит вслух.

Потянуло к телефону, к Лилиному голосу: «Как ты там, Во- лодик?»

Повесил в шкаф одежду. Подошел к окну. В черном стекле за отражением лица лениво падал на фонари Сумской редкий снежок.

А вчера ночью сумасшедшая метель косо летела за окном тамбура, куда обеспокоенный администратор вышел за ним из купе и застал с попутчиком, как выяснилось, харьковским инженером–металлистом, возвращавшимся из командировки по заводам Урала. Этот бывший участник гражданской войны понятия не имел, с кем он разговаривает.

— То, что сейчас происходит на заводах, шахтах, еще хуже, чем было при царе, — зло говорил инженер, прикуривая одну папиросу от другой. — Раньше хоть зарплату регулярно платили, еда была в магазинах, товары… Видели бы вы, какая грязь, неустроенность. На этом фоне сплошь пьянство, воровство, разврат. В любом совучреждении за взятку сделают что хочешь.

— Владимир Владимирович, четвертый час ночи…

…И теперь он стоял у окна в своем номере. Словно вор, пойманный за руку.

Мысли бежали по кругу, не находя выхода: Лиля, этот инженер с его рассказами, дочка в Ницце, больное горло…

Внезапно, вне всякой связи, откуда‑то извне этого круга, краешком вспомнилась мелодия, услышанная несколько лет назад в Нью–Йорке. Из радиоприемника в номере отеля в паузе реклам прорезались звуки джаза: какой‑то чудный парень, трубач и певец, что‑то пел на английском. Необычайно. Каждое слово выразительно и отдельно. Как ступенька. И при этом все схвачено абсолютно раскрепощенным ритмом. Это был брат по искусству! Единственный. Потом диктор сказал: «Нью–Орлеан джаз. Луи Армстронг».

Казалось, вспомнишь мелодию— вырвешься за этот круг.

В дверь осторожно постучали.

— Входите!

Вошел обеспокоенный администратор.

— Владимир Владимирович, как ваше горло? Завтра последнее выступление. Может быть, спущусь к портье? У них должна быть аптечка. Или вызвать врача?

— Вот что. Пожалуйста, вызовите‑ка мне ту, с обручем на голове. — И жестко добавил: — Только спросите у кого‑нибудь, чтоб без сифилиса.

Хорошо, хоть тут в тумбочке не лежал пистолет с единственным патроном.

Этот человек трижды появлялся в моей жизни. С огромными перерывами. Неожиданно. И с каждым его появлением вдруг обнаруживалось, что совсем рядом существует еще одно измерение бытия…

Поздний декабрьский вечер. Накрапывает дождик. Я стою в конце длинного деревянного причала, опершись о ржавый поручень. За моей спиной засыпает южный город. Чужой. Там меня ждет конурка без окна, раскладушка, электроплитка на табуретке, висящая на проводе лампочка.

Далеко отсюда, в Москве, родители, нормальное жилище, письменный стол, друзья. Сам виноват. Сознательно вырвал себя из обычного порядка вещей.

Стою в плаще с поднятым воротником. Надо мною со скрипом покачивается фонарь. Последний фонарь между сушей и чернотой молчащего моря.

Где‑то напротив, в трехстах что ли милях, Турция. За ней Средиземноморье, дальние страны, Африка…

В жалком кругу света от фонаря видно, как внизу поплескивает вода о замшелые, покрытые водорослями сваи причала, об узкие ступеньки ржавой лесенки. Промозгло, простудно, дождик усиливается. Как всегда жаль расставаться со свежим запахом моря, уходить в свою нору.

Слух улавливает рокот двигателя. Вроде бы приближающийся. Стих. Потом все явственнее заплескали весла.

И вот в круг света вплывает резиновая лодка с мотором. В ней трое— клеенчатые робы, черные пилотки. Снизу смотрят на меня. Один остается на веслах, двое взбегают по лесенке.

Почему‑то сразу решаю: они с субмарины, шпионы, сейчас захватят, увезут.

Один из этих двоих— большой, улыбчивый— успокоительно басит:

— Парень, не бойся. Мы с подлодки. Не знаешь, где сейчас в вашем городе можно купить сигарет?

— И выпивки, Борисыч, — напоминает второй, в косо надвинутой на бровь пилотке.

— Идемте. Доведу до «Гастронома», пока не закрылся.

Потом, ночью, долго не могу заснуть на своей раскладушке. Вспоминаю, как пришельцы из морских глубин купили двадцать пять пачек сигарет «Союз— Аполлон», три бутылки вина и пошли обратно к причалу. К своей лодке, чтобы вернуться на ждущую их где‑то в темноте субмарину. Наверное, с откинутой крышкой люка, куда падают пресные капли дождя и вливается свежий воздух, где ждет команда…

Прошло лет двадцать. В Москве отдельной книгой вышло мое первое большое произведение. Почти сразу читатели начали присылать письма, звонить.

Как‑то позвонила женщина. Сказала, что всей семьей прочли мой роман. Очень просит о встрече. Помню, в воскресенье она и явилась со всей семьей. С букетом роз. С дочкой–старше- классницей, которая с порога вручила мне бутылку отборного армянского коньяка.

Муж–богатырь в синей морской форме имел на плечах погоны с тремя большими звездами капитана первого ранга. В руках он держал продолговатую азиатскую дыню.

Я принял их на кухне, кое‑как устроил застолье. Отвечал на расспросы благополучного семейства. И все поглядывал на бравого моряка. Кого‑то он мне напоминал…

Наконец после второй или третьей рюмки коньяка я спросил: — Любите сигареты «Союз— Аполлон»?

— Не курю, — пробасил моряк. — Завязал. С тех пор как дочь родилась. А что?

Я сказал‑что.

Каперанг был потрясен не меньше меня. Он вспомнил тот дождливый вечер, когда какой‑то парень сопровождал его и сослуживца в «Гастроном» приморского города. Жена и дочь улыбались, слушая нас.

Андрей Борисович, так звали каперанга, рассказал, что он уже давно живет в подмосковном поселке городского типа, расположенном близ большого озера. Руководит Центром управления подводного флота России.

Я изумился:

— И у вас там субмарины по озеру плавают?

— Приедете— увидите, — улыбнулась его жена. — Приезжайте погостить. У нас большая квартира. Вокруг леса. Дочка покажет грибные, ягодные места. Можно половить рыбу. Отдохнете!

Я поблагодарил. Но знал— приглашением не воспользуюсь. Не люблю отдыхать, не умею.

— А вот мой сослуживец Миша Сковородников теперь тоже живет здесь, в Марьиной Роще, — сказал Андрей Борисович, —  работает в Министерстве морского флота. Между прочим, в следующее воскресенье у него дома традиционная встреча. Раз в три года собирается наша компания. Все дослужились до высоких чинов. Хотите принять участие? Будут одни мужики.

— Хочу!

Я надписал им книгу. Они оставили мне номер своего телефона. Вышел из дома проводить гостей. У подъезда стояла черная «Волга». За ее стеклами на заднем сиденье встрепенулась большая овчарка. Каперанг отпер машину, и собака ринулась навстречу.

— Что ж вы ее не взяли ко мне?

— А это мой сторож. Лучшее противоугонное средство, — сказал Андрей Борисович, пристегивая поводок к ошейнику. —  Пяток минут прогуляю Джильду по вашему двору и поедем к себе.

Через неделю под вечер он заехал за мной и повез в Марьину Рощу.

Там в одном из последних оставшихся от дореволюционной Москвы деревянных домов я оказался в компании шести или семи капитанов.

Сначала я, конечно, чувствовал себя чужим на этом празднике мужской дружбы. Тем более, они не виделись несколько лет. Но очень скоро я волшебным образом ощутил себя своим среди этих открытых, мужественных людей.

А к концу вечера дощатый пол стал уходить из‑под моих ног, оклеенные обоями стены расплывались в синем морском тумане…

Нет, я не напился допьяна. Я получил приглашение от одного из гостей— капитана крупнотоннажного судна— совершить кругосветное путешествие!