– Вот теперь я все понял, Михаил Дмитриевич, – улыбнулся Гродеков. – А то… Ну, согласитесь, странно. Приехал знаменитый боевой генерал, которого тут ожидают, как спасителя и защитника, и вдруг – сплошная плац-муштра. И что же солдат думает? А солдат думает, что Белый генерал малость того. Пардон, сбрендил Белый генерал, Михаил Дмитриевич, вот как солдат думает.

– Ну и пусть думает, – проворчал Скобелев; он был искренне расстроен, поскольку более всего дорожил солдатским уважением. – Все перетерпим ради того, чтобы солдат в первом бою радостно удивился. И получим целых два удивления: текинцы удивятся и испугаются, наши – удивятся и возликуют. Поэтому с завтрашнего дня – строевая подготовка четыре часа в день для пехоты и сопровождающей её артиллерии. Как к высочайшему смотру.

– Может, пустить такой слух? – предложил полковник Гродеков. – Мол, ожидается прибытие члена августейшей фамилии.

– Не надо, – подумав, сказал Скобелев. – Тогда прозрения не будет: «Так вот ради чего нас в жарищу гоняли!» Прозрения и восторга, ведь и то и другое нам очень даже пригодится при штурме Геок-Тепе, Николай Иванович. Очень даже.

С той поры как генерал Скобелев, так и его начальник штаба полковник Гродеков ежедневно гоняли солдат и покорно следовавшие за ними артиллерийские упряжки по четыре часа с часовым перерывом на чай и отдых на двух разных плацах. Шагистика начиналась в шесть утра, но Михаил Дмитриевич вместе с адъютантом вставал в четыре и шёл на какую-либо из ротных кухонь. Там он пробовал свежую выпечку хлеба и лично наблюдал за заправкой котлов. Поскольку у этих посещений никакой системы не было, то генерала с трепетом ждали во всех ротах одновременно, почему как интенданты, так и кашевары всегда невероятно тщательно отмеряли положенные порции. Питание солдат резко улучшилось, а Баранов еле таскал ноги от ежедневного недосыпания. Солдаты продолжали ругать сбрендившего командующего, офицеры изощрялись в остротах, но дело шло заведённым порядком.

Пока к Михаилу Дмитриевичу не примчался вконец расстроенный Млынов:

– У меня угнали две тысячи лучших верблюдов.

– Кто?.. – взревел Скобелев.

– Знал бы кто, сам бы управился.

– Ты всю кампанию мне срываешь, Млынов. – Генерал очень расстроился. – Выяснить и доложить!

– Слушаюсь, Михаил Дмитриевич.

Два дня бывший капитан разыскивал на базаре хитрого старика, через которого шла связь с Тыкма-сердаром. Если кто и мог сейчас помочь Млынову найти угнанных верблюдов, так только сердар.

– Заплати ещё раз полцены, и верблюды к тебе придут, – хитро улыбнулся старик.

– Значит, шантажирует Тыкма-сердар? – хмуро спросил Скобелев, когда Млынов доложил ему об этом разговоре.

– Да его же люди и угнали верблюдов, – вздохнул капитан. – Жаден он больно, Михаил Дмитриевич. Всегда готов лишнюю шкуру с барана содрать.

– Придётся платить.

– Нет уж, – решительно сказал Млынов. – Сердару только поддайся, он через две недели то же самое учинит.

– Что же ты предлагаешь?

– Объявите об угоне и арестуйте туркменских старейшин и кадиев[62]. Только не трогайте на базаре старика в двухцветном тельпеке: это родственник Тыкма-сердара, моя единственная связь. И предупредите старейшин, что отправите их на Кавказ, если верблюды не будут возвращены.

Решение об аресте ни в чем не повинных аксакалов далось Скобелеву непросто. Он всегда уважал местные традиции, старался не нарушать их, но делать было нечего. Об угоне было объявлено, старики арестованы и для вящей убедительности переправлены на флагманский пароход под наблюдение капитана Макарова. И через три дня все угнанные две тысячи верблюдов вернулись на скотные дворы.

– Гез-каглы не на того сверкнул своим грозным оком, – сказал старик Млынову при первой же встрече.

– С ним нельзя шутить, так и передай сердару, старик. Если верблюды пропадут ещё раз, все наши договорённости станут недействительными. Запомнил?..

На обоих плацах по-прежнему ежедневно гремели оркестры, и сотни солдат в насквозь пропотевших рубахах покорно занимались бесконечными перестроениями. Больше всех доставалось артиллеристам, потому что им множество раз на дню приходилось по команде разводить своих битюгов за спины расходящихся рот, одновременно разворачивая орудия в сторону предполагаемого противника. Вскоре Скобелев заменил команды на звуковые сигналы: оркестры внезапно смолкали, а трубы начинали играть атаку.

– Запутаются они, – вздохнул Гродеков. – Может быть, поручить ротным командирам делать отмашки саблей?

– Пыль, – кратко пояснил Скобелев. – А после первых же орудийных залпов – дым. Вот тогда они действительно запутаются, Николай Иванович.

– И все же, Михаил Дмитриевич, солдаты устали безмерно. А господа офицеры глупеют от нашей муштры на глазах. Настаиваю на недельном отдыхе. Категорически настаиваю. У меня трое солдат в лазарете после теплового удара.

Всерьёз обеспокоенный Николай Иванович был готов настаивать на отдыхе вплоть до официального письменного рапорта. И, зная упрямство Скобелева, загодя написал его, чтобы тут же и вручить, если добром уговорить не удастся. Но, к его удивлению, Михаил Дмитриевич сразу же согласился с его доводами.

– Согласен. Баня, десятидневный отдых, двойная винная порция. Только распорядитесь, чтобы вместо водки солдатам давали вино: по такой жаре вино полезнее. А вот нас с вами, уважаемый Николай Иванович, этот отдых не касается.

– С адъютантами будем маршировать? – усмехнулся полковник Гродеков.

– Пришла мне тут в голову одна идейка… – озабоченно вздохнул Скобелев. – Странная такая идейка и пока не очень-то уловимая, что ли. Чтобы в ней с полной ясностью разобраться, придётся нам самим, Николай Иванович, на местность поглядеть. Возьмём казаков, четыре конных батареи, а там и сообразим, есть ли толк в моей идейке или так, мечты одни… Через два дня выступаем.

– Куда, Михаил Дмитриевич?

– А я и сам ещё не знаю, – простодушно улыбнулся Скобелев. – Там видно будет куда.

Однако, просидев полночи над картами, неожиданно уточнил:

– Соберите в Красноводске, Чикишляре и Михайловском две-три роты из нестроевых и тыловых солдат, а также из местных милиционеров. Вооружите их, как положено, и поручите толковым, а главное, инициативным офицерам.

– Стало быть, разобрались в собственной идее? – усмехнулся начальник штаба.

Скобелев развернул карту, ткнул пальцем:

– Бами. Сколько от него до Геок-Тепе?

– Сто двенадцать вёрст, Михаил Дмитриевич.

– Сто двенадцать. Три перехода, а можно и в два уложиться. Если очень постараться.

– Можно и в два. Если в ночь выйти. Только ночью в тех местах текинцы хозяева.

Генерал походил, подумал. Спросил вдруг, развернувшись перед Гродековым на каблуках:

– Если бы вы, полковник Гродеков, обороняли Геок-Тепе, вы бы укрепили Бами?

– Разумеется. Передовой опорный пункт…

– Вот это мы и должны проверить, Николай Иванович.

– Что проверить? Их укрепления?

– Их образ мыслей, Гродеков. Это куда важнее.

К Бами приблизились без особых приключений. Текинцы наблюдали за продвижением отряда, Скобелев несколько раз отдавал распоряжения казакам атаковать, но текинские разъезды уходили, не принимая боя. Это озадачило Гродекова:

– Заманывают нас, выражаясь солдатским языком.

– Возможно, Николай Иванович, все возможно, – вздохнул Скобелев. – На дорогу внимание обратили?

– Хорошая дорога.

– Все полсотни вёрст хорошая, от самого Кизыл-Арвата. По такой дороге не только конные обозы – даже пушки пройдут. Отличное место для базы, полковник.

– Далековато возить, Михаил Дмитриевич.

– Из вашего тяжкого вздоха следует вывод: тянуть первую железнодорожную ветку от Красноводска до Кизыл-Арвата. Вот я и поеду строителям хвосты накручивать, а вы, Николай Иванович, завтра, от силы послезавтра Бами возьмёте теми силами, что у вас под рукой.