Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– Извините, господин префект, я не понял вас.

– Я не имею права ни позволить, ни запретить, – туманно повторил префект.

– Как?

– Я все сказал, господа.

Струков недоумении повернулся к Пономарёву:

– Вы поняли, что он имеет в виду?

– Хитрит, – пожал плечами Пономарёв. – Нас мало, а турецкие мониторы ходят по Дунаю.

– Что будем делать?

– Чего он бормочет-то, начальник ихний? – нетерпеливо спросил Захар.

– Через город не пускает.

– Ну, так я задами проведу, эка беда. Задами-то, чай, можно, не его власть?

– Молодец! – облегчённо рассмеялся Струков. – Веди.

– А вот направо, через выгон.

– До свидания, господин префект, – Струков вежливо откозырял. – Полк, рысью!..

Префект молча обождал, пока полк не свернул с дороги, огибая город. Потом снял шляпу, вытер платком лоб, сказал офицеру, вздохнув с облегчением:

– Догадались, наконец.

Полк беспрепятственно обогнул Галац, вновь вернулся на дорогу. Отсюда хорошо был виден Дунай и пристань Галаца, вся в дымах от множества пароходов. Пароходы разводили пары, торопливо разворачиваясь, уходили вверх и вниз по реке.

– Турки, – сказал Захар. – Слава Богу, броненосцев нет. Быстро мы добрались, не ожидали они.

Струков перевёл полк на крупную рысь. Десять вёрст скачки – и за поворотом открылись станция Барбош и длинный железнодорожный мост через Серет.

– Цел, слава Тебе, Господи! – вздохнул Струков. – И охраны нигде не видно.

– Да тут её сроду не было, – усмехнулся проводник.

– Первой сотне спешиться! – скомандовал полковник. – На ту сторону бегом, занять оборону!

Казаки первой сотни, бросив поводья коноводам, прыгали с сёдел. Срывая с плеч берданы, бежали по мосту на ту сторону Серета. Командир сотни, добежав первым, замахал руками, подавая знак: его казаки, рассыпавшись, уже занимали оборону.

– Слава Богу! – Пономарёв снял фуражку, широко перекрестился, и за ним закрестились все казаки. – Поздравляю, казаки, перед нами – Турция.

– Ошибаетесь, полковник, – негромко поправил Струков. – Перед нами Болгария.

2

В то время как казаки 29-го Донского полка спешно занимали оборону вокруг захваченного в целости и сохранности Барбошского железнодорожного моста, в Кишинёве на Скаковом поле в присутствии императора Александра II заканчивалось торжественное молебствие по случаю подписания высочайшего манифеста о начале войны с Турецкой империей.

Батальоны вставали с колен, солдаты надевали шапки, священнослужители убирали походные алтари. Многотысячный парад и толпы местных жителей хранили глубокое благоговейное молчание, подавленные торжественностью и значимостью происходящего. Лишь изредка всхрапывали застоявшиеся кони, да неумолчно орали воробьи, радуясь ясному солнечному дню. Государь и многочисленная свита сели на лошадей и отъехали в сторону, освобождая середину поля для церемониального марша назначенных к параду войск. Стоя в строю Волынского полка перед своей ротой, капитан Бряной ощущал, что искренне взволнован и умилен, что его сомнения и неверие куда-то делись, что цель его теперь проста и ясна. Он повторял про себя запавшую в память строку из манифеста: «Мера долготерпения нашего истощилась…» – и удивлялся, что не чувствует в себе ни иронии, ни раздражения, которые всегда возникали в нем при чтении выспренних монарших слов. Сейчас он верил, что перед Россией едва ли не впервые в истории поставлена воистину благороднейшая задача, решение которой зависит уже не от воли всевластного повелителя. Решение это зависело теперь от всей России, от всего народа её, а значит, и от него самого, капитана Брянова. Он вспомнил вдруг своего деда, тяжело раненного под Смоленском, отца, погибшего на Чёрной речке в Крымскую войну, и с гордостью подумал, что идёт отныне по их нелёгкому пути. Пред этим ощущением померкло даже его собственное волонтёрское прошлое, даже личной отвагой заслуженный им в Сербии Таковский крест[31].

Торжественно и звонко пропели трубы кавалерийский поход. Первыми развёрнутым строем на рысях поэскадронно двинулись через поле кубанские и терские казаки, отряженные в этот день в собственный Его Величества конвой. Под сухой строгий рокот сотен барабанов сверкнули на утреннем солнце вырванные из ножен для салюта офицерские клинки: 14-я пехотная дивизия генерала Михаила Ивановича Драгомирова начинала торжественный марш. Ряд за рядом, рота за ротой шагала она через Скаковое поле, ощетинившись тысячами штыков, и капитан Брянов, печатая шаг, шёл впереди своей роты раскованно и гордо.

Следом за последним, Минским полком 14-й пехотной дивизии шли два батальона, солдаты которых были одеты в новое, непривычное для русской армии обмундирование: в меховые шапки с зелёным верхом, чёрные суконные мундиры с алыми погонами, перекрещённые амуницией из жёлтой кожи, в чёрные же шаровары и сапоги с высокими голенищами. Появление их в парадном марше вызвало бурю восторга в толпе зрителей, и даже император совсем по-особому поднял руку в знак приветствия: то шли первые два батальона болгарских добровольцев. Кого только не было в их рядах: безусые юнцы и кряжистые, поседевшие отцы семейств, студенты и крестьяне, торговцы и священники, покрытые шрамами гайдуки и бывшие сербские волонтёры с Таковскими крестами на чёрных новеньких мундирах. Шла не только будущая народная армия свободной Болгарии – шёл её завтрашний день, и поэтому так восторженно встречали первых ополченцев жители Кишинёва.

И было это 12 апреля 1877 года. Впервые после разгрома Наполеона Россия вступала в войну за свободу и независимость других народов.

3

– А жаль, князь, что дела в Сербии закончились столь поспешно, – вздохнул генерал свиты Его Величества Михаил Дмитриевич Скобелев, любовно огладив пшеничную, старательно расчёсанную на две стороны бороду.

Он стоял у окна, заложив за спину руки и привычно развернув украшенную орденами грудь. За окном сиял весенний кишинёвский день, и в каждой луже дробилось солнце, а в стекле отражался сам генерал свиты Его Величества. Князь Насекин молча наблюдал за ним, утонув в глубоком продавленном диване. В гостиничном номере было тускло, холодно и сыро; князь привычно мёрз и кутался в шотландский плед.

– Да, жаль, – ещё раз вздохнул генерал. – Ей-богу, князь, плюнул бы на все и укатил бы к Черняеву. А там пусть судят: семь бед – один ответ.

– Любопытная мысль, – лениво усмехнулся князь. – Если солдат – слуга отечества, то генерал – слуга правительства. Вы слушаете, Скобелев? Отсюда следует, что если солдат-бунтарь принадлежит суду, то бунтарь-генерал принадлежит самой истории. Я правильно вас понял, Михаил Дмитриевич?

– С меня моей славы хватит, – ворчливо буркнул Скобелев, не оглядываясь.

– Фи, Мишель, – вяло поморщился князь. – Когда-то в далёкой юности мы поклялись говорить друг другу правду. Кстати, вы помните, где это случилось?

– Париж, пансион Жирардэ, – улыбнулся Скобелев. – Прекрасная пора юного вина, юных женщин и юных желаний. Потом мы почему-то решили стать учёными мужами и оказались в университете. Без юных женщин и юного вина.

– Вас с колыбели изматывал бес тщеславия, генерал. Если братья Столетовы пошли в университет за знаниями, я – по врождённому безразличию, то вы – лишь в поисках лавровых венков.

– Что с вами, князь? – обеспокоенно повернулся Скобелев, впервые перестав разглядывать самого себя в оконном отражении. – Вы, часом, не больны?

– Наоборот, Мишель. Я выздоравливаю.

– Странно вы говорите, однако.

– Все так, все так. Через год вы переметнулись в кавалергарды, и из всей нашей четвёрки терпеливо закончил в университете один Столетов-младший[32]. Вот ему-то и достанется самая прочная слава, помяните моё слово. И только лишь потому, что он о ней не думает совершенно. А вам всего мало, Скобелев. Мало орденов, мало званий, мало славы, почестей и восторгов толпы. Впрочем, я искренне завидую вашей жадности: она – зеркало ваших неуёмных желаний.

вернуться

31

Этой наградой, учреждённой королём Сербии, чаще всего награждали русских офицеров-добровольцев, воевавших за свободу Сербии.

вернуться

32

Столетов Александр Григорьевич (1839—1896), русский физик, автор классического исследования магнитных свойств железа, трудов по внешнему фотоэффекту; исследовал газовый разряд, критическое состояние и др. В 1874 году основал физическую лабораторию в Московском университете.

Его старший брат, Николай Григорьевич Столетов (1834—1912), был генералом от инфантерии. Он основал Красноводск, руководил Амударьинской научной экспедицией. В период русско-турецкой войны 1877—1878 годов руководил обороной Шипки.

23
{"b":"29091","o":1}