Точно так же, основываясь на опыте наших действий, мы поведем доказательство и в отношении обычая, и примеры этого приводятся теперь. Пусть кто угодно вспомнит свою жизнь со времени своего детства: он обнаружит, что во многих своих делах он легко ввел в обычай ложь и зло. Ибо постоянство в благе и истине есть — в силу человеческой слабости — мать пресыщения, поэтому ничтожный человек находит удовольствие в [том] разнообразии полезного, которое ему представляют суждения авторитетов, к которым он изначально примкнул; иначе обстоит дело со злом, ложью и тем, что Вредно для него самого и для других. Ведь во многих делах испорченность человека усердно оберегает то, что противно истине и благополучию (иначе дело обстоит разве что в случае, когда особая благодать и милость Божия поддерживает немногих совершенных), и человек не испытывает пресыщения, продолжая греховные деяния, и не легко обнаруживает отвращение к различным [бесполезным или вредным] вещам. А если некто с юношеских лет приобщен к истине жизни и науки при том, что во многих деяниях он сохраняет несовершенство и находит в нем удовольствие, то совершенство чаще становится для него источником печали: ведь оно услаждает немногих, причем, прежде всего, — в полноте добродетелей и знаний. И потому юность мало кого способна оградить от заблуждений, да и старость с большим трудом приходит к совершенству в чем-либо.

О толпе имеется такое же суждение. Ведь подавляющее большинство рода человеческого всегда ошибалось в отношении истины о Боге, лишь немногие, т. е. христиане, обрели ее: и мы знаем, что народ христианский несовершен, ибо это показывает немногочисленность святых. То же касается и философского учения: толпа всегда была лишена философской мудрости, и это доказывается малым числом философов. И, конечно же, всегда оставалась несовершенной основная масса философствующих. Ибо из всех знаменитых [людей] только Аристотель со своей школой получил, согласно суждению всех мудрых, имя Философа, поскольку он, сообразно возможностям своего времени, обстоятельно изложил все части философии. Но и он, как будет достаточно ясно показано далее, не достиг пределов мудрости.

Но сколь бы шатким ни был авторитет, он носит благородное имя, и обычай с большей силой подталкивает к греху, нежели он. Но мнение толпы сильнее этих двух. Ибо авторитет лишь привлекает, обычай связывает, а мнение толпы организовывает и поддерживает упорствующих [в заблуждении]. Ибо обычай — это вторая натура, как утверждает Философ в книге О памяти и воспоминании[64] и в книге Проблемы[65], а потому причиняет большее зло, нежели авторитет. Поэтому Философ в X книге Этики примыкает к суждению Иеремии о коже эфиопа[66], говоря, что «трудно или невозможно обратиться к благу тому, кто через обычай закоснел во зле». И Саллюстий в Югуртинской войне[67] высказывает суждение Соломона, когда говорит, что «где проводили юность, там проводят и старость».

И конечно, мнение толпы куда дурнее [двух] других [язв]. Ибо, как говорит Сенека в III книге Декламаций «толпа, единожды пришедшая в движение, сохранить умеренность не может». И вследствие этого Иоанн Златоуст в Толковании на Евангелие от Матфея утверждает, что «[невежды] объединяются, чтобы многочисленностью [своей] подавить того, кого они не могут превзойти разумом». И должно быть ясно понято, что невежественная толпа не только с большей силой побуждает ко злу, чем две другие [язвы], но [при этом] глупа и куда дальше отстоит от цели мудрости. Ибо [хотя] отдельные люди вводят для себя в обычай пример совершенства, для толпы достаточно того, чтобы она не впадала в заблуждение. В самом деле, ни в каком состоянии Церкви не требовалось, чтобы ее совершенства держалась толпа. Ибо и среди монахов немногие укрепляются в средоточии ее совершенства, а множество блуждает по периферии. И так же обстоит дело со множеством мирян, что мы ясно видим собственными глазами. Ибо толпа не восходила с Моисеем на гору, и присутствовать при преображении Христа было допущено не все множество учеников, но только трое особо избранных. И хотя толпа следовала за проповедовавшим Христом — учителем совершенства — в течение двух лет, она потом оставила Его и в конце кричала «Распни!». В самом деле, толпа не может удерживать никакого совершенства; о, если бы она хотя бы не впадала в заблуждения в жизни и в научных занятиях!

И то же, что мы видим в истине веры, мы наблюдаем и среди учителей философии. Ибо мудрецы всегда были отделены от простонародья и открывали тайны мудрости не всему миру, но только основной массе философствующих. И поскольку мудрецы из числа греков, собираясь на ночные бдения, имели возможность для бесед о мудрости в отсутствие толпы, то Авл Геллий пишет в книге Аттические ночи о ночных мудрых беседах, на которые аттические мудрецы, т. е. афиняне, собирались, чтобы избежать толпы. И там же он пишет, что «глупо давать ослу салат, если ему довольно и чертополоха», говоря о толпе, для которой достаточна простая, грубая и несовершенная умственная пища. И, как учит книга Драгоценных камней, не следует метать бисер перед свиньями, ибо тот, кто распространяет тайное среди толпы, принижает величие [великих] вещей, и не остается тайн, если о них знает толпа. Также и Аристотель в книге Тайная тайных[68] пишет, что «тот, кто сделает общедоступными тайны природы, нарушит небесную печать».

Потому-то мудрецы, хотя и открывали в [своих] писаниях корни тайн мудрости, не предоставляли все же основной массе философствующих ее цветы и плоды. Ибо они или умалчивали [о них], или скрывали за образным изложением и многими другими способами, о коих ныне говорить не стоит[69]. Ведь, по словам Аристотеля из книги Тайная тайных и его учителя Сократа, «мы не записываем на пергаменте тайны наук, чтобы они не стали доступными для толпы». В самом деле, мудрейшие и опытнейшие часто обнаруживают в книгах древних величайшие сложности. И когда Философ подразделяет «возможное» в I книге Топики, он отделяет толпу от мудрых, ибо называет «возможным» то, что кажется [таковым] или множеству, или мудрым; под «всеми» же понимаются совместно и толпа, и мудрые, следовательно, под «множеством» понимается толпа, поскольку неразумная толпа не принадлежит к сообществу мудрецов.

И так случается с толпой не только по причине ее собственной глупости, но и потому, что ее начальники, волей коих она движима во всех делах, по большей части отличаются слабостью и бессилием [разума], а потому склонны к заблуждениям и становятся причиной несовершенства. Поэтому-то невежественная толпа никогда не достигает совершенства в мудрости: ибо ей неизвестно, как пользоваться вещами благороднейшими, а если она иногда случайно и достигает их, то все обращает во зло. Потому-то по справедливой воле Божией, ей недоступны пути совершенства, и хорошо то деяние по отношению к ней, которое удерживает ее от заблуждения. В самом деле, само имя толпы показывает все то, о чем сказано выше, и все авторы называют толпу невежественной и неразумной. Невежество же состоит в заблуждении и несовершенстве, а потому толпе свойственны заблуждение и несовершенство. Ведь много званых, но мало избранных для обретения истины Божественной, равно как и философской. Поэтому философ и говорит во II книге Топики, что надо придерживаться мнения меньшинства, но говорить то, что говорит большинство[70], ибо высшим благоразумием считается иногда подражать глупостям толпы, особенно когда она в гневе.