Молочаи напоминают осот колючими листьями и одуванчики — желтыми цветочками, дающими семена-пушинки. Их сравнительно легко вырывать, пока они не зацвели, а у цветущего растения корни становятся невероятно упрямыми и цепкими. Если попытаться ограничиться тем, что срывать только цветки молочая, отложив искоренение "на потом", то цветение многократно умножается, и все растение взрывается цветковыми побегами, напоминая многоглавого дракона.

Сныть — самый упорный сорняк; ее подземные побеги, очень хрупкие, распространяются на десятки метров и так легко обрываются при искоренении, что "концов не сыщещь". Практика показывает, что единственный способ покончить со снытью (да и то не за один прием и даже не за один год) — это опрыскать ее гербицидом, что вполне аналогично сжиганию. Беда в том, что гербицид уничтожит и садовые растения, так что их лучше пересадить в другое место, высвобождая поле брани со снытью.

Лебеда не дает подземных побегов, но образует чрезвычайно обширную корневую систему, так что средней величины растение "поедает" почти ведро земли, и очень буйно размножается.

Общее свойство всех сорняков — это оборотная сторона их жизненной силы: они совершенно истощают почву, а не просто заражают ее своими корнями и семенами, и было бы заблуждением утверждать в духе терпимости, что место под солнцем найдется всем и что культурные растения должны сосуществовать с растениями сорными, так как плевелы подобной терпимостью вовсе не отличаются и места под солнцем требуют не для того, чтобы с кем-то сосуществовать, а для себя и только для себя.

…Очень трудно бороться с плевелами, почти так же трудно, как и с грехами. Но только исполнив труд покаяния, испросив искоренения грехов (и потрудившись над искоренением сорняков), мы вправе с особым смыслом произнести слова Господня земля, и исполнение ея, вселенная и вси живущии на ней (Пс 23:1).

Автор этих рассказов — Наталия Дмитриевна Шаховская-Шик, мать пятерых детей, жена священника Михаила (Михаила Владимировича) Шика, расстрелянного в 1937 г. "за активное участие в контрреволюционной организации церковников-нелегалов".

Она была третьим ребенком в семье князя Дмитрия Ивановича Шаховского (внука декабриста Ф.П. Шаховского), земского деятеля, члена ЦК партии конституционных демократов, одного из министров Временного правительства, последние годы своей жизни посвятившего изучению философского и литературного наследия П.Я. Чаадаева (он также расстрелян в 1938 г. в возрасте 76 лет "как участник контрреволюционного заговора").

Наталия Дмитриевна родилась в 1890 г. в с. Михайловском (имении деда) близ Ярославля, училась в Ярославской женской гимназии; в 1913 г. закончила исторический факультет Московских Высших женских курсов и в период с 1912 по 1917 гг. работала в издательстве К.Ф. Некрасова, где опубликовано несколько ее работ — исторические очерки, биография В.Г. Короленко, положительно оцененная им самим; статья памяти А.П. Чехова и др.

После революции она сменила литературную работу на общественную — заведовала культурно-просветительским отделом Дмитровского Союза Кооперативов; затем, поселившись в Сергиевом Посаде, преподавала в местном педагогическом техникуме. За это время она прошла путь от детской веры в Бога, через потерю ее, к новому, уже взрослому осмыслению своей веры, которую пронесла через всю остальную жизнь.

Выйдя в 1918 г. замуж за крестившегося еврея — М.В. Шика, который позднее, в 1927 г., в ссылке принял священнический сан, она первые годы супружества оставалась бездетной, очень тяжело переживала это (врачи ничего не обещали), и появление на свет в 1922 г. первенца — Сергея восприняла как великое чудо, но при этом ей пришлось сделать трудный выбор. Рождение ребенка, по мнению врачей, грозило повлечь за собой новую вспышку туберкулеза, перенесенного ею в 1914-15 гг., и болезнь могла оказаться смертельной. Наталия Дмитриевна, выяснив, что будущему ребенку ничего в этом случае не грозит, категорически отвергла аборт, сказав, что "жизнь за жизнь — это не так уж дорого". И она дала жизнь еще четверым детям.

С чувством благоговения и пристальным вниманием она относилась и к своим, и к чужим детям, записывала (особенно о первых трех) все, что казалось ей важным для понимания их внутренней жизни. Позднее, в 30-е гг. эти записи оформились в маленькие рассказы, которые писались "в стол" и до сих пор нигде не были опубликованы.

Все действующие лица — реальные дети со своими подлинными именами: Никита — сын художника В.А. Фаворского, большого друга о. Михаила; Сережа, Маша, Лиза (Елочка), Дима и Николенька — дети Наталии Дмитриевны и о. Михаила с разницей в возрасте 1,5-2-3 года; Таня и Алеша — дети еще одного друга семьи — священника Сергия Сидорова.

В конце 20-х — начале 30-х гг. Наталия Дмитриевна сотрудничала с издательством "Посредник", переводила и писала для детей и юношества популярные книжки о путешественниках, изобретателях, ученых. Последняя ее книга, написанная вместе с М.В. Шиком, — о Фарадее — была издана трижды: в 1937 г. ("Загадка магнита"), в 1947 г. ("Майкл Фарадей") и в 1968 г. ("Повелитель молний").

Затем Наталии Дмитриевне довелось пережить арест мужа (1937 г.) и неизвестность о его судьбе, бытовые и моральные тяготы немецкой оккупации в городке Малоярославце (октябрь — декабрь 1941 г.). Кроме бомбежек, холода и голода (а семья Наталии Дмитриевны в это время выросла до 12 человек, так как вокруг нее, кроме собственных детей, собрались родные и неродные старушки, бежавшие от московских бомбежек и малоярославецкой бесприютности), было и самое страшное — вызов в немецкую комендатуру и указание явиться с детьми (полуеврейской крови) 24 декабря. Детям (17‑ти, 15‑ти, 13‑ти и 11‑ти лет) грозила отправка в гетто. Никакие справки о том, что ее муж и дети — православные, не играли роли: имела значение только кровь… И что же? 24–26 декабря комендатура не работала — Рождество! В ночь на 27‑е начался обстрел города подошедшими нашими войсками, комендатура спешно выехала, а 1-го января 1942 г. в город вошли наши части. И такие чудеса сопровождали Наталию Дмитриевну всю ее жизнь.

Однако здесь она уже не устояла против своего давнего врага — туберкулеза и умерла в Московском Туберкулезном институте 20 июля 1942 г.

Е. М.

Никиту разбудили в 4 часа утра. Было совсем темно, и он долго не мог понять, зачем надо вставать, хотя мама с вечера и говорила ему, что они ночью поедут на поезд. Поезд шел в 6 часов утра. Днем ли, ночью ли, все равно надо было ехать на вокзал через всю Москву на салазках, потому что ни трамваи, ни автобусы по Москве не ходили.

Был 1919 год.

Никита спросонья сердился и брыкал свою маму ногами. А мама растерянно и жалобно повторяла:

— Ну, Никита, ну Никита же. Ведь дядя Миша за нами приехал.

Мама была очень кроткая и никогда не сердилась, но часто плакала, потому что папа был на фронте.

Никиту все-таки одели, вывели на улицу и усадили на мягкие вещи на салазках.

И когда дядя Миша повез салазки по пустым и сонным улицам, Никита подумал, что ночью ездить лучше, чем днем: все видно, но все другое, на себя непохожее.

Была оттепель, хотя стоял конец декабря. Салазки плохо шли по талому снегу. Дядя Миша часто останавливался и вытирал лоб. Мама подходила сзади и спрашивала:

— Никита, ты не спишь, не упадешь?

Никита отвечал, подумав:

— Не сплю.

В поезде его усадили у окна и он, не спеша, пожевал кусочек черного хлеба, который мама достала из кармана.

— Что, Никита, — спросил дядя Миша, — ты рад опять ехать в Сергиево?

Никита сначала поднял брови, потом открыл рот и опять его закрыл, потом открыл опять и наконец сказал: