А чтобы еще раз подчеркнуть, что гнев, как всякая страсть — болезненное, мучительное состояние, авва Дорофей обращается к иной параллели, не связанной с развернутой метафорой возгорания пламени из искры. Гнев он сравнивает с раной на теле человека: "…была у него рана, и он приложил пластырь (то есть сделал поклон), и <…> исцелил рану, то есть гнев…".

Метафора разгорания конфликта из "искры" смущения в "пламя" гнева, казалось бы, исчерпана: что может быть страшнее бушующего пламени? что еще может быть после него? Однако авва Дорофей находит меткое соответствие и для последней стадии, для злопамятности: "…как горящее уголье, когда оно угаснет и будет собрано, может лежать несколько лет без повреждения, и даже, если кто польет его водою, оно не подвергается гниению: так и гнев, если закоснеет, обращается в злопамятность…".

Из уже упоминавшегося "медицинского" сравнения страсти с раной преподобный Дорофей также выводит развернутую аналогию. Гнев не может слишком долго держать человека в возбуждении. Даже если он не искоренен совсем, состояние вражды принимает другие, более "спокойные" формы. Тот, в чьем сердце поселилась злопамятность, "…подобен человеку, имеющему рану и положившему на нее пластырь, и хотя он в настоящее время заживил рану, и она заросла, но место еще болезненно; и если кто-нибудь бросит в него камешком, то место сие повреждается скорее всего тела и тотчас начинает источать кровь. То же самое претерпевает и оный человек: была у него рана <…> Но она еще не совершенно зажила; есть еще остаток злопамятности, который составляет верхнее закрытие раны, и от него удобно возобновляется вся рана, если человек получит хотя легкий ушиб".

Единственная цель, с которой авва Дорофей и выстраивает поэтапное развитие страсти, и проводит детальные аналогии — вооружить учеников знаниями, как проще победить искушение: "Вот, вы слышали, что такое начальное смущение и что раздражительность, что такое гнев и что злопамятность <…> Посему и говорю вам: всегда отсекайте страсти, пока они еще молоды…".

"Искусством из искусств" называет преподобный авва Дорофей труд человека над своей душой.

"Какой человек, желая научиться искусству, постигает его из одних слов?", — задает вполне риторический вопрос наставник и сам же отвечает на него: "Нет, сперва он работает и портит, работает и уничтожает свое дело; и так, мало-помалу, трудами и терпением научается искусству <…> А мы хотим искусству искусств научиться одними словами, не принимаясь за дело".

Но без слов тем более не обойдешься. Прежде чем ученик загорится желанием "попробовать" самому, он должен глубоко проникнуться содержанием урока, полностью усвоить (то есть сделать "своим") урок во всех деталях. Современные педагоги-методисты и психологи разрабатывают новые дидактические методы, пытаясь нащупать педагогические технологии, которые бы при минимальном усилии ученика давали максимальный эффект усвоения. И здесь еще раз приходится убедиться, что новое — это хорошо забытое старое. Многие из тех приемов, приоритет открытия которых присваивают нынешние ученые, применял в VI в. авва Дорофей в форме, доведенной до совершенства.

Если подсчитать, сколько же раз на протяжении Поучения о злопамятности авва Дорофей воспроизводит процесс развития этой страсти, то обнаружится весьма солидное число — десять. Этого более чем достаточно, чтобы хорошо его запомнить, даже не прилагая особых усилий. Да и красивое число 10, особенно в то время, когда более, чем сейчас, придавали значение равновесию частей внутри текста, играло свою роль. Однако, зная точно все законы восприятия смысла людьми, чтобы не наскучить им, авва Дорофей все время варьирует четырьмя этапами развития злопамятности. Все четыре этапа вместе он дает только трижды, остальные семь раз недостает какого-то одного или даже двух из них. Так что получается, что смущение и раздражение упомянуты из десяти всего по 7 раз, а гнев и злопамятность по 8 раз. Все эти числа, с точки зрения тогдашней эстетики, также носят печать совершенства.

Если посмотреть на то, какие этапы и когда пропускает автор, то и здесь обнаруживается определенная закономерность. Первый раз, представляя все развитие, он пропускает первый этап — смущение: "мы не только не оставляем раздражительности и гнева, но и предаемся злопамятности".

Второй раз, соответственно, пропускает второй этап — раздражение — и только третий раз авва дает все полностью, но в обратной последовательности, что вполне логично, поскольку сразу определяется степень тяжести каждого из этапов: "…ибо иное злопамятность, иное гнев, иное раздражительность и иное смущение". В четвертый раз он пропускает не только четвертый этап — злопамятность, но и третий — гнев, который, против ожидания, не выпал в предыдущий третий раз: "Смущение же есть то самое движение и возбуждение помыслов, которое воздвигает и раздражает сердце. Раздражение же есть отомстительное восстание на опечалившего". А в следующий, пятый раз, видимо, чтобы все же точно выдержать принятый принцип, он опускает только один последний этап — злопамятность.