Около дверей постоял, прислушиваясь. Мертвая тишина. Тогда было иначе: всё ходуном ходило, свистело и хрипело, как в дымоходе во время сильного ветра.

Зубрицкий осторожно толкнул дверь. Опять постоял, слегка пригнувшись и повернув голову ухом к щели. Ни звука. Открыл дверь пошире. Протиснулся в нее, сделал по комнате пару шагов и замер.

Некоторое время он тупо озирался.

Спальня своим сверхскромным убранством напоминала ритуальную камеру с жертвенным алтарем в виде покрытого серым покрывалом примитивного лежака или операционную палату интенсивной терапии в начальный период реконструкции, то есть тогда, когда из нее вынесено всё, кроме больничной койки.

Столь нищенское, прямо-таки спартанское убранство спальни или гнездышка разврата, как называл этот суровый полигон любви сам Тит, объяснялось глубоко продуманной бесчеловечной идеологией Лёвина, большого любителя поэкспериментировать в области как стандартных, так и нестандартных разновидностей половых отношений.

Оригинал Лёвин, на основе богатого сексуального опыта, утверждал, что любая женщина, если её хотя бы на минуту заманить в его казематную спальню, безропотно и беззаветно даст кому угодно, хоть Минотавру, только бы ее выпустили оттуда живой.

Садистский талант Лёвина цвел мутным цветом уже несколько десятилетий и, по мнению Зубрицкого, должен был увянуть каким-то необычным образом. Что, по все видимости, и произошло, злорадно подумал старина Гарри, видя, что в спальне никаких следов не только Тита, но и его страшной визитёрши нет и в помине.

К чудесам привыкаешь с трудом, подумал старина Гарри. Но после того как Рогнеда превратила Лёвина в гнома величиной со стограммовую гирьку, а затем опять в шестипудового здоровилу, он уже ничему не удивлялся. И потом, Зубрицкий некоторым образом был человеком науки. Вспомнив об этом, он решил, по возможности спокойно и взвешенно, проанализировать ситуацию.

То, что в спальне никого нет, было ясно как день. Чтобы совсем уж окончательно в этом убедиться, старина Гарри на всякий случай заглянул под кровать и в стенной шкаф.

Кровать была низкая, и под ней могла уместиться зверюга не крупнее крысы, а стенной шкаф был под завязку забит грязным бельём.

Прошептав "с нами Крестная сила", Зубрицкий приблизился к окну. Заперто. Шпингалеты опущены. Если парочка эвакуировалась через окно, то кто в таком случае закрыл окно изнутри? Он встал на цыпочки — окна в спальне были расположены высоко — и глянул вниз. Узрел дно далекого двора, крыши легковушек и песочницу, возле которой вяло суетился микроскопический дворник с метлой в руках.

Мог ли Тит со своей врачихой, пока старина Гарри упивался сериальными страстями и вспоминал своих почивших жён, выйти из спальни, проскользнуть незаметно по коридору мимо гостиной и покинуть квартиру? Вряд ли. Да и куда бы он пошел, небритый, нечесаный, в засаленном халате и шлепанцах на босу ногу? Хотя, говорят, один ненормальный тип, срывая аплодисменты весёлых зевак, в таком виде недавно разгуливал по Садово-Каретной.

Стоя перед кроватью, старина Гарри, чтобы что-то сказать, потрясенно изрёк:

— Чистый сюр, мать его за ногу.

Когда Зубрицкий вернулся в гостиную, он первым делом решил позвонить Герману или Рафу, но, проклиная себя за разгильдяйство, вспомнил, что оставил мобильник дома.

Попытался припомнить хоть какой-нибудь телефон. Когда-то он помнил наизусть невероятное количество нужных и ненужных телефонных номеров. Но сейчас у него в мозгах вертелся только номер его автомашины. Причем не нынешней, а предыдущей.

От напряжения голова загудела. Зубрицкий принялся шарить по квартире в поисках какой-нибудь записной книжки. Не нашел.

Позвонить по обычному телефону в милицию?

Он набрал 02. И с удивлением услышал голос с сильным восточным акцентом.

— Дежурный по городу лейтенант Инакомыслишвили слушает.

Зубрицкий растерялся. Ну, как он будет сейчас объяснять этому лимитчику, что в центре Москвы из собственной квартиры бесследно исчез не только знаменитый писатель Тит Фомич Лёвин, с которым он, Зубрицкий, не далее как три часа назад вел дружескую беседу о триппере, Бенджамене Бриттене и краковской колбасе, но вместе с ним исчезла еще и какая-то мужеподобная тетка, выдававшая себя за врача-венеролога…

— Инакомыслишвили слушает, — повторил лейтенант. В его голосе слышалась усталость горца, только что преодолевшего трудный перевал.

— Говорит друг писателя Тита Лёвина, — сказал старина Гарри и, решив для солидности щегольнуть своим ученым званием, добавил: — профессор Гарри Анатольевич Зубрицкий.

— Продолжайте, — вздохнул кавказец.

— Хочу сделать заявление…

— Не возражаю, — согласился лейтенант.

— Дело в том, что Лёвин исчез.

Старина Гарри сделал паузу, он был уверен, что блюститель порядка набросится на него с расспросами. Но ожидаемой реакции не последовало, трубка безмолвствовала.

— Лёвин исчез! — отчаянно выкрикнул Зубрицкий.

— Да-да, слушаю вас, продолжайте, — безучастно произнес лейтенант.

— Я говорю, исчез при таинственных обстоятельствах великий писатель земли русской…

— Вах-вах! — расстроился милиционер. — Солженицын потерялся, да?

— Нет! — рассердился Зубрицкий. — Исчез не Солженицын, но тоже, понимаете…

— Как исчез, откуда исчез, когда исчез? И говори медленней, дорогой…

— Понимаете, дорогой, — проникновенно произнес старина Гарри, стараясь говорить по существу, — пришла, протопала, на мужика похожая, в белом халате… А у него триппер. И Лёвин тю-тю… Из своей квартиры…

— Давно?

— Примерно три часа назад.

— Такие заявления не принимаем, дорогой.

— Почему?

— Прошло слишком мало времени. Может, он у вас в очень длинной очереди за пивом стоит, этот ваш великий писатель, а мы тут напрасный тарарам, понимаешь, поднимем… Вот если бы он исчез неделю назад, или труп его нашли, тогда другое дело…

— Не вешайте трубку, лейтенант! — взревел старина Гарри. И тут же услышал короткие гудки.

Тогда упорный Зубрицкий позвонил в городскую справочную. Узнал номер правительственной приемной. Час убил на то, чтобы подобраться к референтам премьер-министра. Каким-то чудом ему удалось связаться с одним из его помощников и изложить суть дела.

— Пропал ближайший друг председателя правительства! — взывал старина Гарри.

— Спокойно, товарищ, спокойно, — было слышно, как помощник листает записную книжку, — как, вы говорите, ваша фамилия?