Король встал и отошёл к окну. Джим тоже был вынужден подняться, но он плохо держался на ногах. Мучительное молчание длилось, как ему показалось, целую вечность. Когда Раданайт обернулся, в его взгляде была горечь.

— Джим, я вовсе не хочу, чтобы ты умолял. Плохое же мнение у тебя обо мне, если ты, идя на эту встречу, полагал, что я хочу поглумиться над тобой, выбить из тебя слёзы и унизить. Почему ты считаешь меня жестоким чудовищем, способным испытывать удовлетворение от чьего-то горя? Я готов с радостью исполнить любую твою просьбу, но только если она подкреплена твоей дружбой и привязанностью. Если же обратиться ко мне с просьбой так унизительно для тебя, если для этого тебе требуется переступить через себя, при этом не испытывая ко мне никаких добрых чувств, — прости, но такую просьбу мне будет трудно исполнить… Мне больно, Джим.

Колени Джима подломились — не оттого, что он хотел испить чашу унижения до дна, а скорее от охватившей его физической слабости. Силы окончательно покинули его после двух бессонных ночей и невыносимых дней, проведённых в моральных терзаниях, от долгого ожидания в приёмной и от этого непостижимого поведения Раданайта, который вдруг раскрыл Джиму свою душу. Раданайт не торжествовал, не упивался его слезами, он был горек и печален, и Джим не мог ему ничего противопоставить. Опустившись на зелёно-бежевый ковёр и не вытирая льющихся по щекам слёз, он пробормотал:

— Прости меня, Раданайт… Прости, если я обидел тебя и причинил боль. Я сам не знаю, почему выросла эта стена между нами… Мне нечего сказать. Прости меня, если я в чём-то виноват. Пойми… Лейлор в коме, неизвестно, выживет ли он… Илидору грозит тюрьма и позор. А я бессилен им помочь. Мне больше некого просить… Раданайт, прошу тебя, если это в твоих силах, помоги.

Нет, не так он хотел держаться, но в нём уже не осталось ни гордости, ни достоинства — он был сломлен. Если Раданайту приятно видеть его унижение, если его потешит это зрелище — пусть. Джиму было уже всё равно. Он закрыл глаза, а слёзы всё катились из-под его сомкнутых век. Когда он их открыл, Раданайт стоял перед ним побледневший и потрясённый, глядя на него почти с ужасом.

— Джим, зачем ты так! Встань немедленно! — воскликнул он, бросаясь к Джиму. Поднимая его с пола и усаживая на диван, он проговорил тихо и возмущённо: — Этого ещё не хватало!

Водворив Джима обратно на диван, он сам опустился перед ним на колени, молча стискивая его руку в своих. Он ничего не говорил, просто смотрел на Джима с болью и нежным укором, и Джим, не выдержав его взгляда, разрыдался, заслонив лицо одной рукой — другую сжимал Раданайт.

— Ну, разве нельзя было обойтись без этого, малыш? Ты же знаешь, я всё для тебя сделаю, стоит тебе сказать только слово.

— Нет, Раданайт, не знаю, — горько, сквозь рыдания пробормотал Джим.

— Знаешь, знаешь, — сказал Раданайт с грустным вздохом. — Вы можете из меня верёвки вить — ты и Лейлор. Я не могу видеть твоих слёз, Джим, успокойся! Я просто в шоке… — Раданайт покачал головой. — Никогда, слышишь? Никогда больше так не делай. Чёрт, я сам готов рыдать!

Был ли Раданайт действительно взволнован, или же он был просто хороший актёр, Джим не знал, да и не очень хотел знать. Всё ещё немного бледный, Раданайт присел рядом на диван и поцеловал запястье Джима.

— Разумеется, то, что сейчас произошло, не выйдет за стены этого кабинета, — сказал он. — Ты просто потряс меня, малыш… Скажу тебе правду: я отказал отцу и настоял на твоём личном приезде только для того, чтобы с тобой увидеться. Ведь просто так ты бы ко мне ни за что не приехал.

Джим только всхлипнул.

— Но я никак не мог предположить, что ты до такого дойдёшь, — проговорил Раданайт, укоризненно качая головой. — Кажется, мы с тобой оба в чём-то переборщили. — Он взял Джима за подбородок и повернул его лицо к себе. — Джим, ну, не плачь! Ты мне сердце на части рвёшь.

Он встал, морщась и потирая себе грудь слева. Из встроенного в стену шкафчика он достал хрустальный графин с маилем, налил две рюмки.

— Нам обоим надо успокоиться.

Залпом проглотив свою порцию, вторую он протянул Джиму.

— Выпей, малыш.

Джим послушно выпил густую золотистую жидкость с многогранным вкусом, вытащил из протянутой ему Раданайтом упаковки носовой платок и промокнул слёзы. Раданайт присел за свой стол, положив перед собою руки и сцепив пальцы замком. За этим просторным столом, в большом кресле, в сверкающей короне на голове, с королевской цепью на груди и на фоне альтерианского флага он производил очень внушительное впечатление: он был облечён властью. Неужели это был тот же самый Раданайт, с которым Джим много лет назад бегал по дому, играя в прятки? В это было трудно поверить. Теперь перед Джимом был король Альтерии, серьёзный, умный, строгий и сдержанный, ведающий всеми делами государства, очень занятой, почти недосягаемый, и Джим вдруг неожиданно для себя испытал что-то вроде уважения и восхищения.

— Раданайт, ты просто молодец, — проговорил он с застенчивой улыбкой. — Я тобой очень горжусь.

Король тоже улыбнулся — открыто, почти по-детски, и Джим на мгновение увидел в нём прежнего Раданайта, своего старшего брата, который учил его кататься на левитационных коньках в развлекательном центре. Опустив на миг глаза, Раданайт проговорил мягко:

— Джим… Разумеется, я сделаю всё, о чём ты просишь. То, что ты сделал сейчас, потрясло меня. — Он вздохнул и покачал головой. — Наверно, эта картина ещё долго будет стоять у меня перед глазами… Я чувствую себя виноватым. Я не смогу простить себе твоих слёз. — Раданайт сдвинул брови и смотрел на свои сцепленные руки, лежавшие на столе. — Поверь, я не желаю зла Илидору и не виню его. Когда-то я и сам был молод и горяч…

Помолчав мгновение, Раданайт поднял на Джима взгляд — спокойный и ласковый.

— Ну, теперь, когда мы с тобой немного взяли себя в руки, можно и поговорить, — сказал он, кладя руки ладонями на стол. — Ты хочешь, чтобы я выступил в суде с ходатайством о переквалификации действий Илидора и признании случившегося не покушением на меня, а незаконной дуэлью?

— Да, мне этого хотелось бы, — пробормотал Джим.

— Я всё понимаю, — кивнул Раданайт. — Он твой сын, твоё сердце болит за него.

— У него есть друг, его зовут Марис, — тихо сказал Джим. — Они очень любят друг друга. Пожалуйста, Раданайт, пощади их, не разлучай.

Голос Джима снова дрогнул, и Раданайт нахмурился.

— Джим, прошу тебя, держи себя в руках… Если ты опять начнёшь плакать и упадёшь на колени, — Раданайт приложил руку к груди, — моё сердце не выдержит. Оно уже и так порядком потрясено этой сценой.

— Хорошо, Раданайт, я не буду, — прошептал Джим покорно и печально. — Извини.

— Извинения приняты, — проговорил Раданайт с улыбкой и откинулся на спинку своего большого кресла. — Вот что, малыш… Я, конечно же, сделаю всё от меня зависящее. Я выступлю в суде и отзову обвинение в покушении на меня. Учитывая то, что в результате этого поединка никто не пострадал, всё дело может обойтись для твоего сына лишь условным наказанием. Ну, если не считать ущербом то, что мне пришлось сменить причёску, — добавил Раданайт с улыбкой, дотрагиваясь до коротко подстриженных волос.