— Тебе и так идёт, — улыбнулся Джим сквозь слёзы.

— Ты можешь быть спокоен, — сказал Раданайт. — Я сделаю всё, чтобы твой сын отделался минимальным наказанием. А что касается Лейлора… — Король на миг опустил глаза, а когда снова поднял их на Джима, его взгляд был серьёзен и твёрд. — Моя любовь к нему — не ложь, и я несокрушимо верю в то, что он поправится. И чтобы ты наконец поверил в серьёзность и искренность моих чувств и намерений, я сделаю всё, чтобы поставить его на ноги. И будь я трижды проклят, если сила моей любви не вернёт его к нормальной жизни. Может быть, это убедит тебя не препятствовать нашему соединению у Кристалла.

Джим уловил в его словах скрытый смысл: это было платой за свободу Илидора. Раданайт не сказал этого прямо, но этот подтекст мягко провибрировал в его вкрадчивом, веском, убедительном голосе. Раданайт просто поставил имя Лейлора рядом с именем Илидора, не перекинув от одного к другому никакого логического мостика, но Джим уловил эту связь: она аурой облекала слова короля. Не так уж он бескорыстен, подумалось Джиму. Но в этом и был весь Раданайт.

— Я не в том положении, чтобы возражать, — сказал Джим. — Разве я не понимаю этого? Лишь бы с Лейлором всё было в порядке.

— Всё будет в порядке, уверяю тебя, — сказал Раданайт убеждённо. — Вернуть его поможет только наша любовь и наша крепкая вера в то, что он поправится. Думаю, то и другое у нас есть.

— Спасибо тебе, Раданайт, — проговорил Джим, поднимаясь. — Я очень… Очень признателен тебе за твоё… Твоё понимание…

Какая-то тёмная пелена закрыла от Джима и кабинет, и Раданайта, в ушах жутко шумело, в висках стучал пульс.

— Джим!

Ещё секунду назад Раданайта отделял от Джима огромный стол, а сейчас его между ними больше не было: Раданайт оказался рядом и поддерживал Джима за талию.

— Тихонько… Приляг сюда.

— А можно? — пролепетал Джим.

— Чёрт возьми, нужно! — воскликнул Раданайт, помогая ему улечься на зелёный диван и подкладывая ему под голову диванную подушечку. — Ложись поудобнее, расслабься. Что с тобой? Что-нибудь болит? Малыш, не пугай меня!

— Ничего, мне уже лучше, — прошептал Джим. — Просто немного потемнело в глазах, уже проходит…

— Я вызову врача. — Раданайт подошёл к своему столу и нажал кнопку внутренней связи.

Над столом загорелся прямоугольник светового экрана с лицом секретаря. Раданайт сказал:

— Лангрем, вызовите врача сюда, немедленно.

— Что случилось ваше величество? — спросил секретарь обеспокоенно.

— Не задавайте лишних вопросов, Лангрем, — ответил Раданайт сурово. — Просто вызовите врача. Пусть прибудет как можно скорее!

— Слушаюсь, ваше величество.

Световой прямоугольник исчез. Джим простонал:

— Не стоило никого беспокоить, Раданайт… Я уже лучше себя чувствую.

Раданайт, присев рядом и взяв руку Джима в свои, покачал головой.

— Малыш, ты очень бледный. Ты неважно выглядишь. Я волнуюсь за тебя!

Джим устало закрыл глаза. В голове шумело, пульс всё ещё постукивал в висках, а на душе было скверно и тошно. К чёрту, к чёрту всё, сказал себе Джим. Главное, чтобы Илидора отпустили. А его должны отпустить — после того как Раданайт отзовёт обвинение. Пусть для этого Джиму пришлось стоять на коленях и плакать — пусть. За свободу сына он заплатил бы и не такую цену. И пусть сейчас Раданайт изображает беспокойство и заботу, пусть доиграет свою роль до конца.

— Ваше величество, вы вызывали? — послышался негромкий голос.

— Да, — ответил Раданайт. — Вот пациент.

Джим почти не смотрел на доктора, который обследовал его. Раданайт в это время стоял у окна, скрестив на груди руки и озабоченно сдвинув брови.

— Ну, что? — спросил он.

— В общем, ничего страшного, ваше величество, — ответил врач. — Самое лучшее сейчас — это крепкий, продолжительный сон. Я мог бы сделать инъекцию успокоительного, это улучшит качество сна. Но сначала, если это не трудно, пациента следовало бы уложить в постель.

— Ничего, делайте прямо здесь, — сказал Раданайт. — А в постель он будет уложен, не беспокойтесь.

— Не надо, — простонал Джим. — Мне нужно домой…

— Ты остаёшься, и это не обсуждается, — сказал Раданайт строго и ласково. — Я отпущу тебя только после того, как ты выспишься. Доктор осмотрит тебя ещё раз, и если он найдёт, что с тобой всё в порядке, тебя доставят домой. Доктор, — обратился он к врачу, — делайте инъекцию.

— Ваше величество, — пробормотал Джим. — Прошу вас, не нужно, я должен ехать домой. Мне уже лучше.

— Джим, не спорь со мной, — отрезал Раданайт. — Я всё-таки король.

Инъекция была сделана. Как только врач удалился, Раданайт склонился к Джиму и поцеловал его в лоб.

— Погости у меня хотя бы денёк, — сказал он ласково. — Я ужасно соскучился. — Он потёрся своим носом о нос Джима. — За Илидора не волнуйся, всё будет хорошо.

Уже засыпая, Джим слышал, как Раданайт негромко отдавал приказания секретарю:

— Лангрем, распорядитесь насчёт комнаты во дворце. Самая лучшая спальня для гостей. Ещё нужна пижама и халат. Гостя не беспокоить, он должен спать. Как только проснётся — подать завтрак и доложить мне. Это пока всё, дальнейшие указания будут потом. Да, и вызовите ко мне кого-нибудь из охраны.

Охранник, явившийся по вызову, получил не совсем обычный приказ: взять на руки спящего на диванчике гостя и отнести в комнату, которую укажет секретарь. Приказ короля был исполнен, как всегда, быстро и без шума. Гость был отнесён в спальню и уложен в постель, о чём было незамедлительно доложено его величеству. Король кивнул, поблагодарил и уже через мгновение отдавал новое распоряжение:

— Лангрем, узнайте, кто работает по делу о покушении на меня. Всех ко мне в кабинет, немедленно. Никаких объяснений, просто передайте, что я жду их не позже, чем через час. До этого момента я никого не принимаю. Перенесите мою встречу с господином Хейтором на завтра. Извинитесь, что-нибудь придумайте. Пока не явятся все нужные мне господа, меня ни для кого нет!

— Будет исполнено, ваше величество. Что-нибудь ещё?

— Да, Лангрем. Позаботьтесь о цветах для моего гостя. Когда он откроет глаза, в его комнате должны быть свежие ландиалисы. Букета три-четыре.

— Да, ваше величество. Ещё что-нибудь?

— Пока всё, Лангрем.

Джим проснулся в спальне, которая своей роскошью превосходила самые лучшие комнаты в родовом доме Дитмаров. Она была бело-золотая, с позолоченными статуями в нишах, и сквозь закрытые полупрозрачные занавески пробивался солнечный свет. Джим был переодет в пижаму, на тумбочках по обе стороны кровати стояли великолепные букеты белых и розовых ландиалисов. Джим не сразу сообразил, где находится; в голове слегка звенело, во рту пересохло, и больше всего Джиму сейчас хотелось бы выпить чашку чая.