Сказать по всей строгости, Эрис и на органе играл весьма посредственно — технически сносно, но совершенно бездушно. Впрочем, это, по крайней мере, не так резало слух: в музыке он не фальшивил, как в жизни. На Джима снова навалилась усталость и чувство ложности и ненужности того, на что он тратил своё время и душу. Разочарование и досада на себя были так тяжелы, что не хотелось даже дышать.
— Думаю, нам с вами очень пошли бы диадемы, — сказал вдруг Эрис. — Я был недавно в ювелирном магазине и видел там очень красивую пару — просто чудо. На них узор из крошечных голубых феонов.
— Ты хочешь пойти со мной к Кристаллу? — спросил Джим, поражённый такой откровенностью. — Несмотря на все мои проблемы?
Эрис присел к нему на колени. Играя его волосами, он сказал:
— Ах, это неважно… Проблемы разрешатся, всё будет хорошо, вот увидите. Я готов идти с вами к Кристаллу хоть немедленно, ваша светлость. Я буду всё делать для вас — всё, что захотите. Только одного не заставляйте меня делать: рожать детей.
Джим нахмурился.
— Ты не любишь детей?
— Терпеть не могу, — откровенно признался Эрис. — Вся эта возня с ними — такая тоска, такие хлопоты! В жизни есть много вещей получше этого.
— Например? — спросил Джим, предугадывая ответ и, откровенно говоря, уже не желая его слышать.
— Например… Ну, например, прокатиться по магазинам, потусоваться в клубе. — Эрис шаловливо провёл пальцем по плечу Джима, улыбнулся, заиграв ямочками на щеках. — Заняться любовью. Но — не забывая о противозачаточных средствах!
— Понятно, — усмехнулся Джим. И спросил, чувствуя бессмысленность дальнейшего разговора: — А ты не задумываешься о том, что после тебя ничего не останется, если ты не произведёшь на свет хоть одного сына?
Эрис сморщил носик.
— Ну, ваша светлость, не будьте занудой! В мире и без меня этого добра хватает.
— Какого добра? — не понял Джим.
— Ну, детей, — ответил Эрис.
— Что ж, если ты не хочешь иметь детей, никто тебя и не заставляет. — Джим пошевелился, намекая, что хотел бы встать. — Пусти-ка, дружок, я хочу выпить.
Он встал, рассеянно плеснул в стакан ещё глинета, но не притронулся к нему. Вести дальнейший разговор с Эрисом ему не хотелось. Он устал. От неловкого молчания его спас Эннкетин, вошедший с докладом о том, что обед подан. Джим из вежливости спросил Эриса:
— Не хочешь ли остаться на обед?
Эрис охотно согласился. Но обед этот оказался, по-видимому, не таким, какого он ожидал: за столом царила грустная атмосфера. В присутствии Эриса волновавшие всех темы — состояние Лейлора и судьба Илидора — не обсуждались, и разговор выходил вымученным, жидким, каким-то фальшивым. После обеда Эрис поспешно убрался, пробормотав какие-то формулы учтивости.
Джим побывал в больнице у Лейлора. С ним поехал Серино — для моральной поддержки. При виде своего сына, лежавшего в капсуле жизнеобеспечения, под прозрачной крышкой, Джим чувствовал в горле солёный ком, но к глазам слёзы не шли, и от этого сердцу было ещё больнее. Когда-то весёлые, блестящие и живые глаза Лейлора были закрыты, улыбчивые губы сомкнуты, тело опутано трубками и проводами. Врач не мог сказать ничего утешительного.
— Мы делаем всё от нас зависящее. Остаётся только ждать и надеяться.
Свою невыносимую боль он мог поведать только Бездне, только она могла понять его без слов. Выйдя поздним вечером на балкон, когда все уже легли спать, Джим устремил взгляд в молчаливые глубины и безгласно изливал в них свою муку. Бездна слышала и понимала, но не отвечала. Обращался он и к Творцу, вспоминая слова полузабытых молитв, которые он учил в детстве. По-альтериански их воспроизвести было трудно, и он произносил их на том языке, на каком учил:
— Отче наш, сущий на небесах… Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя…
Едва эти слова были им произнесены, как на его глазах выступили тёплые слёзы: они наконец прорвались из саднящего сердца и полились солёными ручьями по его щекам. Нельзя было сказать, что от этого ему стало заметно легче, но бесслёзная боль была всё же мучительнее. Опустившись на колени на холодные шахматные плитки балкона и держась руками за парапет, он бормотал мокрыми от слёз губами:
— Господи, Господи, зачем Ты меня оставил?..
Звёзды молчали, их свет преломлялся, дробился и искажался в солёной пелене между его ресниц.
Хорошая новость всё-таки пришла: Эсгин очнулся. Он был пока ещё слаб, но уже стало ясно, что худшее позади. Джим видел его ребёнка в прозрачном боксе — маленького, слабенького, худого, с морщинистой кожей, чрезвычайно крикливого. За недоношенным крошкой нужен был особый уход, и ещё некоторое время он должен был оставаться в натальном центре.
— Теперь всё будет хорошо, — проговорил лорд Райвенн со вздохом облегчения, глядя на внука с умилённой улыбкой.
— Да, всё будет хорошо, — эхом повторил Джим. И добавил: — Господин Пойнэммер сказал, что нужно поговорить с Раданайтом, чтобы он отозвал обвинение. Он сказал, что король это может.
— Да, он прав, — кивнул лорд Райвенн. — Это, пожалуй, единственный выход. Ты хочешь, чтобы я поговорил с ним?
Джим вздохнул.
— Да, отец, так было бы лучше. Сам я не решаюсь обратиться к нему… Может быть, тебя он послушает.
— Хорошо, дорогой, я встречусь с ним, — пообещал лорд Райвенн.
Серино сидел рядом с Эсгином, держа его руку в своих. В его глазах сияла любовь и нежность, а Эсгин слабо улыбался ему бледными губами. Потом Серино сменил Альмагир, который так переживал за жизнь сына и внука, что в его волосах в считанные дни засеребрилась седина. Он спросил, как Эсгин хочет назвать малыша, и тот проронил:
— Зелхо… В честь милорда.
— Значит, Зелхо Эсгин Серино Райвенн, — проговорил растроганный Альмагир. — Звучит прекрасно, мой дорогой.
Лорд Райвенн отправился к Раданайту, чтобы обсудить возможность снятия с Илидора обвинения в покушении. Джим очень волновался за исход этой встречи, хотя старался не показывать своего беспокойства. Он хотел навестить Илидора в изоляторе, но его не пустили к сыну, сказав, что обвиняемым в государственных преступлениях свиданий с родными не положено, — даже г-н Пойнэммер ничего поделать с этим не мог. Всё общение было возможно только через адвоката, и г-н Пойнэммер стал как бы связующим звеном между Илидором и его семьёй. Джим попросил его передать Илидору, что ими предпринимаются все меры для его освобождения; Илидора, в свою очередь, волновало состояние Лейлора, но Джим пока не мог сообщить ему ничего утешительного. Состояние Лейлора оставалось прежним — стабильно тяжёлым.
Тем временем лорд Райвенн вернулся из Кабердрайка с удручающими новостями.