На третий день Яворский, наконец, откланялся, а буквально через неделю Клара поняла, что не того боялась: Ляля не собиралась ни замуж, ни рожать, ни даже переписываться со своим новым знакомым – все было гораздо хуже. Она твердо решила вернуться на родину далеких предков и начать там новую жизнь. Но сначала – для того, чтобы осуществить свою идею на пять с плюсом – быстро разбогатеть. Как? Очень просто – найти хотя бы один из тех кладов, которые еще остались в Карпатах, окольцовывающих Трансильванию.
Ляля скрупулезно изучала историю тех мест, так что кому и знать про заговоренные клады, как не ей; а поскольку их семья оттуда родом, золото, что лежит в этой земле, принадлежит им по праву рождения. И не волнуйся, тетечка, Яворский пообещал, что все будет по закону, а он только поможет получить как можно больше денег – совершенно легально, просто у него хорошие связи везде где нужно. Но самое главное даже не это. Как только они найдут свой настоящий дом, с жаром говорила Ляля, звякая о блюдце ложечкой для варенья, все эти несчастья, которые уже сотни лет преследуют их семью, прекратятся. Навсегда – вот увидишь, тетечка.
Сколько безумных, бессонных ночей Клара провела после того разговора, помнила только она одна. Она то молилась, то проклинала бога, который уничтожил почти всю ее семью, растоптал ее собственную жизнь, а вот теперь отнимает единственное, что еще осталось – Лялю. Как, как это могло случиться, что жажда растреклятого золота проклюнулась в ее крови?! Через сотни лет, вопреки войнам и переездам, которые, говорят, хуже войны, особенно для старинных родов, назло всем народным властям, советам и наветам, золото, черт знает кем и когда закопанное в безымянных горах, спрятанное вековыми дубами и темными водами карпатских рек, позвало наследницу грозного трансильванского короля, который ни минуты не сомневался, что древнее золото даков принадлежит только ему и его потомкам…
Зная племянницу, женщина понимала, что большое счастье – уже то, что Ляля посвятила ее в свои планы: даст бог, она, Клара, сумеет как-нибудь поправить то, что натворил этот жирный гад Яворский, и все пойдет по-прежнему. Познакомится с толковым парнем, выйдет замуж, успокоится да и забудет про всю эту чушь… А родина пусть остается там где была.
– Так значит, это правда? – сорвалось у меня.
– Что – это? – по выражению Клариных глаз было понятно, что она не намерена помогать мне.
– Ну что Кристиан… понимаете, он… генеалогическое древо… там в Интернете…
Клара молча смотрела на меня.
А я чувствовал, что из-за приливающей к ушам крови они вот-вот отвалятся от черепа.
– Извините, мы, наверное, не должны были… и я тоже не… но мы хотели понять…
– Да, люди беспокоятся, – отрезала Клара. – А зачем? Зачем знать, кто ты, откуда, кто твои родичи? Это ничего не дает. Каждый человек – сам по себе. Он тот, кто он есть. А его предки и его прошлое ничем не помогут, потому что все должно идти своим чередом.
Чувствовалось, что она вот-вот поднимется и опять закроет за собой дверь.
– Простите, ради бога, – взмолился я. – Не уходите. Я просто хочу помочь, потому что…
И тут меня окончательно заклинило.
Клара смягчилась.
– Я потому и рассказываю вам. После того, как Яворский уехал, Ляля сутками не вылезала из библиотек, записалась на несколько языковых факультативов. Не знаю, когда она успевала сдавать сессии – я уж и не верила, что она доучится… а потом вышло так, что нам в буквальном смысле стало нечего есть. Помните же, какое было время…И тут снова появился Яворский. Сказал, что открыл сеть магазинов одежды и что готов помочь, если Ляля согласна на командировки – ему нужен был человек с хорошим вкусом, который будет заказывать штучный товар для его бутиков. Ляля не раздумывала ни минуты, а я…
В эту секунду Клара выглядела на сто лет, если не старше. На нее было жалко смотреть.
– В конце концов я решила, что эта работа очень ей подходит – у нее врожденный вкус, и это так… женственно, что ли… выбирать красивые вещи для других людей. Она уехала уже через неделю. Видели бы вы ее паспорт! Польша, Эмираты, Италия… какое-то время мне казалось, что она успокоилась, передумала…нет, конечно. Ляля всегда ездила налегке, с единственной сумкой, и однажды на ней сломалась «молния». Когда она поставила сумку на пол, чтобы обнять меня, я увидела книгу, очень старую, на румынском, наверное, языке. Название начиналось словом «Гетика». В этот раз она оставила сумку дома…я привезла ее – сама не знаю, зачем.
Клара обхватила себя за локти, и я сразу вспомнил ее траурные кружева.
– Яворского я больше ни разу не видела. А сама она очень изменилась – стала такая…веселая, как будто открытая, ласковая, очень внимательная… и ничего мне не рассказывала – только поверхностно: люди там такие, еда – такая, а в магазинах то-то. Думаю, у нее был очень четкий план, и она все время шла к цели – я прямо видела, как она вычеркивает пункт за пунктом. Скоро я ее вообще перестала узнавать… Деньги появились. В отпуск поехала, меня с собой уговорила – на Кипре мы отдыхали…не знаю, как объяснить… у меня все время было такое чувство, будто я телевизор смотрю: ты знаешь только то, что видишь, а что за кадром – не поймешь никогда.
– И вы ни о чем не расспрашивали? – я, наконец, осмелился подать голос.
– Нет. Все равно это было бесполезно, она бы совсем от меня отгородилась. Хотя она и так отгородилась…как-то раз, еще в самом начале, я сделала ошибку. Ляля вдруг спросила меня про своего деда, Эрика, а это довольно тяжелая история. И мне совсем не хотелось ее вспоминать. Я так и сказала. И тогда она вытащила ксерокопию газетного листа – не представляю, где она его нашла – и дала мне. Там было написано, что…
Внезапно раздался хлопок такой силы, что у меня заболело в груди. Оглянувшись, я сообразил, что это просто сквозняк – начинался ливень, налетел ураган, на улице столбом стояла пыль, небо было совершенно черным, а огромные свечки тополей казались серебряными. Мы с Кларой бросились закрывать окна.
В комнате, где лежала Элеонора, с подоконника уже текла грязная струйка, и я побежал за тряпкой, потом за ведром, потом пришлось думать, как подсушить ковер… Когда мы покончили с этой возней, я осторожно спросил Клару:
– А вы не нашли в этой сумке ничего такого?…
– Я и не смотрела, – удивленно отозвалась она, – как-то руки не дошли.
Она вопросительно взглянула на меня, и я сказал:
– Заварю пока что чай. Свежий.
И вышел.
Клара появилась буквально через пару минут. Она несла прозрачный файл, а в нем, как мне сначала показалось, лежал высушенный лист. Потом я сообразил: там бумага – карта или страница книги, – очень старая и ветхая.
Клара протянула файл мне:
– Никогда его не видела, понятия не имею, что это такое.
Похоже, это действительно часть книжной страницы, вырванная из середины листа. Текст, видимо, набран в два столбца… ери-яти… лет сто этому клочку, решил я. На полях едва виднелась почти выцветшая заметка – одно, может, два слова. Я рассматривал лист и так и этак, на свет, под углом, и мучительно пытался вспомнить, где уже видел нечто похожее. Где же, а? И что все-таки тут написано?
– Лупу бы, – подумал я вслух.
Но Клара размышляла о другом.
– Пойду еще раз все пересмотрю.
Я отложил файл в сторону. Можно позвонить Станчу – вдруг ему в голову придет что-нибудь стоящее. Можно набрать инспектора – он показался мне неплохим дядькой, глядишь, что и посоветовал бы. Еще можно сосканировать листок и отправить в Москву, нашим компьютерщикам – пусть бы поколдовали над ним и попытались прочесть. Все это были неплохие идеи, которые разлетались вдребезги при соприкосновении с двумя фактами: 1) пятница, 2) вечер.
Хорошо, подумал я, а если пока поработать с тем что есть? Ведь несколько слов вполне можно прочитать:
Кишиневском уезде ернии, при речке Котельнике и тах к юго-западу от Кишинева