Крепко сжимая зеркальце в соединённых ладонях, Таша смотрела в его глаза. Эти глаза…
— Избавься от него сейчас, пока не поздно. Прямо сейчас… выброси в окно. Прошу тебя.
…они сияли мягким и грустным светом. Как всегда. И свет… он был…
Заразительным. Он заполонял собой все мысли, затягивая их радужной пеленой, обволакивая дурманящим светлым туманом, твердя "всё хорошо, всё будет хорошо…"
Дэй моргнул — изумлённо?..
— Да, иногда это бывает трудно… подобные вещи не так просто расстаются со своими владельцами, пусть даже и временными. Что ж, тогда отдай его мне.
Туман… он был всегда. Но только сейчас Таша почему-то смогла его заметить — осознать разумом, который отчего-то не заволокло безмятежным доверием, который будто съёжился в островке ясной прохладной тени посреди этой лучистой пелены…
— Таша, отдай его мне. Ты же знаешь, я тебе зла не желаю.
"Я тебе не желаю зла…"
"…а ты просто шла за этими лучистыми глазами, как крыса за волшебной дудочкой — почти без вопросов, почти без сомнений…
…ну что ж, это вполне естественно. Ты же всего-навсего глупая маленькая девочка, а он… Хотя даже забавно: иметь такую власть над тобой, когда он даже не удосуживается посвятить тебя в свои планы…
…когда он ведёт тебя туда, куда вздумается ему, ничего не объясняя…
…и когда он называет это — доверием…"
— Нет.
Таша чувствовала себя во сне. А, может, наоборот — только проснувшись?..
Но две вещи она осознавала ясно.
Первую — что быть разменной монетой можно лишь в игре между двумя людьми.
Вторую — что слишком многие говорили что-то о масках и притворствах, чтобы можно было и дальше к этому не прислушиваться.
— Нет, — её голос звучал осколками льда. — Я сама решу, что с ним делать. Мне надоело, что ты всё решаешь за меня и без меня.
Наверное, впервые она увидела в его глазах удивление.
— Это зеркало… — дэй даже отступил на шаг, — оно как-то влияет на тебя… неужели ты не видишь? Не чувствуешь?
Таша задумчиво разомкнула ладони, посмотрев на мерцающие золотистые отблески:
— Если ты имеешь в виду то, что оно мешает тебе влиять на меня — да, чувствую.
А она-то думала: почему ей так спокойно, когда он рядом, почему всё меняется, стоит ему уйти?
Но ведь так легко принять голос, нашептывающий тебе "ты в безопасности", за свой внутренний…
— И это ты называешь доверием, Арон? Внушая мне те мысли и решения, которые нужны тебе, ты говоришь о каком-то доверии? Внушая спокойствие и… о, Богиня, — Таша вдруг рассмеялась. — Так вот почему я не вспоминала о маме. И о Лив. Я ведь почти не помнила о них… и сейчас не помню. Ты сделал их… неважными. Ты сделал что-то с моими воспоминаниями, да?
— Это было необходимо, — в его голосе звучала боль. — Я бы не стал, если б…
— Как я могу тебе доверять, если не знаю, моё ли это доверие? — серебро её радужек отливало металлом. — Знаешь, мне мнится, что ты совсем не такой, каким кажешься… или не такой, каким хочешь казаться. Маска? А под ней ещё одна и ещё? Но есть ли под маской лицо? Как мне узнать, Арон — кто ты на самом деле? Такой ли ты, каким тебя вижу я?
— Думаю, ты никогда этого не узнаешь, — в его глазах светилась непроницаемая серость. — Ведь я не знаю, каким ты меня видишь.
Напряжение меж скрещёнными взглядами было не меньшим, чем напряжение скрещённых мечей.
— Значит, не отдашь?..
Таша крепче сомкнула пальцы на тёплом металле.
— Что ж… Рано или поздно ты сама всё поймёшь, — он чуть склонил голову, и в голосе его прозвучала странная обречённость. — Но лучше бы это случилось рано.
Таша смотрела ему вслед, пока вдали не стих одежный шелест. Потом, держа зеркальце в опущенной руке, другой рукой нащупала на груди кулон-александрит. Сжала в пальцах, дёрнула. Некоторое время задумчиво и отстранённо разглядывала отливающий багрянцем камень; наклонив ладонь, позволила маминому подарку золотистой змейкой соскользнуть с ладони в открытую сумку — и, накинув на шею другую золотую цепочку, заправила зеркальце-кулон под платье.
Пальцы не подрагивали предательски. Не было и капли волнения, сожаления или сомнения: она действовала уверенно, неторопливо, будто впервые зная, что делает. Сознание казалось ясным, как никогда.
Нет, игра ещё не кончилась, — но свои ходы в этой игре она отныне будет делать сама.
Таша подняла глаза, взглянув в окно: в бархатистую ночную мглу, завораживающую, успокаивающую… и чуть склонила голову набок, когда что-то мелькнуло в оконном стекле.
Снова? Значит, не случайно? Хотя случайности, похоже, вообще довольно редкое явление…
— Ладно, может, это и глупо, — Таша подошла ближе, — но это — моё решение.
И, опустив ресницы, прислонилась лбом к оконному стеклу.
— С Ташей всё в порядке, святой отец? У вас такое лицо было…
— Так, ничего серьёзного. Просто почувствовал кое-что… нужно было проверить, — Арон взялся за ручку двери в покои Лавиэлль. — Готовы?
— Всегда, — Джеми деловито щёлкнул пальцами, и ключ провернулся в замке. — Ещё раз: помните — неподвижность! На активно движущихся объектах я способен удерживать эти чары лишь пару минут.
— Сами терпением запаситесь… не так, как в минувшую ночь.
— У меня нога затекла!
— Ну да. Только ваше счастье, что вы это мне объясняете, а не вампиру. Эта ночь…
Пауза.
— Что…
— Тш, — дэй стоял, вскинув голову, вслушиваясь во что-то. Потом качнул головой, — да нет, не может быть… показалось. Давайте.
Джеми покорно вскинул руку, начертал в воздухе пару рунных знаков, заискрившихся серебристым дымком, и щёлкнул пальцами в завершающем штрихе.
Коридор опустел.
А спустя миг одна из створок двери беззвучно приоткрылась — чтобы спустя полминуты, не нарушая беззвучия, её аккуратно закрыла невидимая рука…
…а в полумраке гостевой башенки Таша открыла глаза.
Если, конечно, их открыла она — и если это были её глаза. Серебристая радужка отчётливо отливала синевой.
Девушка, казавшаяся Ташей, подняла руку. Медленно дотронулась до своего лица. Осторожно отступила от окна. Неуверенно растянула губы в улыбке.
Лёгкими шагами вышла из комнаты и скрылась во мраке, окутывающем винтовую лесенку.
— Шпилька в цель, — улыбнулся он, когда металл звякнул о столешницу.
— Значит, свершилось? — Альдрем аккуратно постучал стопкой бумаг о край стола, выравнивая края. — Она больше ему не верит?
— О, тут всё немного сложнее. Не верит, но отчаянно хочет верить. Всё это было сделано сгоряча: уверен, подумай она немного, чуть-чуть остынь — и она бы не сделала того, что сделала… но она подумает после. И придёт к верным выводам. Она захочет, чтобы всё было как прежде, но этого быть не может. Её доверие расшатано, и теперь малейший толчок… — он резко расправил сжатые ладони, точно молнии с кончиков пальцев пуская, — пуф.
— Значит, хоть один не доверенный ей секрет, и…
— Да. Полный крах.
Альдрем довольно-таки бесцеремонно сунул бумаги под мышку:
— Я всё-таки не понимаю, хозяин… что может связывать такую, как она, с таким, как он? Она же ребёнок, а он… Не может же быть, чтобы она…
— Была влюблена в него? О, нет, — усмешка тронула краешек губ. — Нет, конечно. Не любимый, не друг… отец? Наверное, ближе всего. Она не знала отеческой любви, а ей отца хотелось. Она любила того, кого считала отцом, но тот ей родительской взаимностью не отвечал… а вот он — ответил. Чужой по крови человек, давший ей больше, чем она могла себе представить. Никто никогда не знал и не мог бы узнать её так, как он. Он абсолютно её понимает: все секреты, мечты, страхи. И, зная это, он всё равно её любит… Во всяком случае, она так думает.
Альдрем рассеянно щёлкнул каблуками:
— Но вы же добиваетесь чего-то ещё… с этим зеркалом. Верно?
— Конечно.
— Чего же?
