Удар по мужскому самолюбию определённо пришёлся обоим ниже пояса: дэй опустил голову, Джеми же беспомощно пожевал губами воздух.

"Вот и нечего тут носы задирать. Нашли слабый пол, тоже мне, сильные потолки!"

Черепичные крыши пылали алым в мягких волнах закатного света. Таша знала, что рядом с Пвиллом располагались залежи глин — как обычных красных, так и ценного каолина с бентолитом: сразу за лесом, в стороне от дороги, начинались карьеры. Логично, что Пвилл издавна славился своими гончарами и всевозможными гончарными изделиями. Вот и глиняные черепицы словно сошли с картинок-иллюстраций к легендам о волшебных городах, где всем без исключения живётся весело и беззаботно.

Рядом с лесом, на высоченном холме, — скорее напоминавшим небольшую гору, — высился особняк герцога, — скорее напоминавший не такой уж небольшой замок. Замок принцессы, которой не посчастливилось повстречаться со злым колдуном: темнокаменные башенки тянули шпили к облакам с явно кровожадными намерениями, ворота грозились подъёмными решётками, чёрные стены скалились зубцами.

Сейчас троице открывался самый изумительный вид как на особняк, так и на Пвилл — по той простой причине, что по истечении часа пути по обернувшейся кольцами вкруг холма тропке они как раз достигли её середины.

Серогривка горестно повесил голову. Звёздочка фыркнула с несколько страдальческим оттенком.

— Ну, большая часть пути позади, — ободряюще заметил Арон.

— Вообще-то нам ещё столько же, — уныло откликнулся Джеми.

— По холму — да, но мы ещё шли по городку, так что позади всё-таки большая.

Таша промолчала. Лишь, вздохнув, закрыла глаза и передала Звёздочке очередную порцию мыслеобразов.

При воспоминании, что где-то в сосняке затаился, выжидая скорых сумерек, мрак на четырёх когтистых лапах, у той сразу случился прилив сил.

Джеми успел отбить все кулаки, прежде чем понял, что открывать ворота никто не собирается. Когда мальчишка, сплюнув, предложил подпалить что-нибудь, дабы привлечь внимание негостеприимных хозяев небольшим пожарчиком — за их спинами кто-то вежливо кашлянул.

При обороте и рассмотрении "кто-то" оказался юношей лет двадцати, не столько симпатичным, столько харизматичным: интересная бледность породистого лица, залихватски закрученные усики и яркие глаза оттенка весенней зелени. Волосы цвета красной меди прихвачены лентой в низкий хвост, одет изысканно и богато — белая рубашка с кружевным воротником, шёлковая жилетка до середины бедра, штаны тонкого сукна и высокие сапоги мягкой светлой замши.

— Добрый вечер, — юноша склонился в изящном поклоне. — Леогран Норман, племянник его светлости, к вашим услугам. Отец Кармайкл?

— Он самый. А это мои приёмные дети, друзья и соратники — Джеми и Таша.

— Очень приятно, — Леогран учтиво улыбнулся. — Идёмте, ужин сейчас подадут. Оставьте лошадей у ворот, конюший сейчас подойдёт.

И, жестом велев следовать за ним, провёл чуть-чуть подальше — где дожидалась приоткрытой неприметная дверка, приткнувшаяся в причудливом изгибе каменной стены.

"…что-то в нём такое есть…"

"Не в моём вкусе. Никогда не нравились рыжие. И не люблю усатых. И вообще мне немного не до кокетничания".

"…а почему бы и не пококетничать немного? Привлекательные племянники герцогов на дорогах не валяются…"

"Ну да, ассортимент валяющихся на дороге вьюношей ограничен колдунами-недоучками с раздвоением личности".

Облицованный пошарпанным чёрным мрамором холл гулко бурчал вслед каждому шагу. Посредине взгромоздилась изгибающаяся в два лестничных пролёта лестница — до того широченная, что будто из королевского дворца умыкнутая. По ней поднялись на второй этаж, а там, минут десять пропетляв по коридорам, наконец вышли в столовую.

Со шкур на стенах скалились волчьи головы. Для разглядывания вычурной люстры на потолке приходилось задирать голову так, что затылок чуть не касался спины. Впрочем, свечи на люстре не разжигали, высокие окна занавесили, и лишь потрескивал камин да обтекали воском пять-шесть канделябров по всей длине стола, мерцая отблесками в золотых тарелках, кубках и столовых приборах. За столом, кажется, могла с комфортом разместиться армия Его Величества. Сам Его Величество взирал на присутствующих, будучи повешенным над камином — повешенным, конечно же, фигурально, и взирающим с собственного портрета.

Догадаться, что это король, было несложно. И не по пышным королевским одеждам: в отличие от своих предшественников Шейлиреар Первый предпочитал простые, но изысканные одеяния преимущественно чёрного цвета — вот и на портрете стоял в обычном чёрном сюртуке. И если предшественники на своих официальных портретах либо с самым воинственным видом опирались на мечи, либо залихватски гарцевали на конях, либо блаженно улыбались зрителям, надеясь убедить их в своей исключительной благодушности — нынешний король сидел за заваленным бумагами письменным столом.

Таша на картинках повидала много королей. И, как Мариэль ни культивировала в дочери нелюбовь к настоящему монарху, в итоге ещё маленькая Таша решила: лицо человека, стоящего у абсолютной власти, должно быть именно таким. Спокойным, приятным, с чертами столь чёткими, что будто по мрамору вырезаны — и светлыми, живыми, чрезвычайно умными глазами. Король казался удивительно молодым, — больше тридцати и не дашь, пожалуй, — но вот глаза выдавали истинный возраст. Даже на портрете, слава живописцу.

И его я должна ненавидеть, подумала Таша. И ему я должна желать смерти. И против него я должна бороться, отвоёвывая трон, по праву принадлежащий мне.

Сколько легенд начинаются с того, что короля либо нет и надо его найти, либо король — тиран и деспот, и надо свергнуть его и найти другого… Да вот только одна неувязочка выходит. Такая, что король есть. И на злого короля из сказок он походит весьма отдалённо.

Таша всегда знала, конечно, что к трону Шейлиреар в самом буквальном смысле прошёл по головам, и знала, что мама его ненавидит, и знала от мамы, что он убил Ташиных бабушку с дедушкой, но… тех бабушку и дедушку она не знала. Если честно, она всегда была склонна считать, что в этих слухах насчёт Кровеснежной ночи что-то преувеличивали — нельзя же просто взять и убить столько невинных людей! Может, Шейлиреар пытался их просто обезвредить, а они стали сопротивляться, а он, раз маг, стал плести какое-то заклятие и случайно ошибся в паре букв. Нельзя же быть таким мудрым и справедливым правителем и при этом убивать людей…

А потом она узнала один любопытный факт. Тот, что на руках Шейлиреара не было ни капли крови. В Кровеснежную Ночь он не взял в руки меч, не произнёс ни одного заклятия — и не отдал ни единого приказа до того момента, как толпа провозгласила "король убит, да здравствует король!"

Резню устроил народ.

Да, король был. И вовсе не тиран — правда, насчёт королевской доброты никто и не брался ничего утверждать, и это оставалось вопросом интересным, но что жилось при нём очень даже припеваючи, было неоспоримо. И любимый почти всем народом — а теми, кем не любимый, признаваемый бесспорно удобным. И что в таком случае прикажете делать законной принцессе?

— А, это вы, святой отец! — с отдалённого стула поднялась невысокая девица в лёгком фисташковом платье. — Что ж, добро пожаловать в нашу скромную обитель.

Девица была хрупкой до того, что, кажется, тронь пальцем — сломается. Платье, бесспорно, оттеняло цвет глаз, — зеленоватого, как у брата, оттенка, — но ещё и очень светлую кожу, нездоровым снежным тоном которой девушка могла дать любому вампиру сто очков вперёд. Рыжие волосы уложили в перевитое лентами произведение парикмахерского искусства — но упорно выбивающимися кудряшками оно скорее напоминало замысловатую хроническую нерасчёсанность.

— Моя сестра-близнец Лавиэлль, — представил Леогран. — Элль, с отцом Кармайклом ты уже знакома, а это его приёмная дочь…