Но мейлера либо не слышала слов, либо не понимала смысла. Словно забыв о боли, вцепившись когтями намертво, она рвала и рвала клыками плоть монстра, извивавшегося в её лапах — и в какой-то миг тот вдруг зашёлся в судороге, обмяк, ослаб…

Ещё чуть-чуть…

Чёрное щупальце, извильнувшись, хлестнуло мейлеру по глазам. Та, зажмурившись, отпрянула — а в следующий миг её отшвырнуло с такой силой, что, упав, она ещё пару метров кубарем катилась по траве. Попыталась встать, но не смогла.

Изломанная, скрюченная тварь из последних сил двинулась, отползая назад, туда, откуда пришла, в болото, но тьму рассекла вспышка: точно в цель метнутый кьор взорвался, окутав виспа белым пламенем.

— Ну как, нравится? — другой кьор уже сгущался в ладонях Джеми. — Как тебе это, ты, мерзкая…

Невесть как удлинившееся щупальце, незаметно протянувшись средь высокой травы, обвило его щиколотку и, дёрнув, подсекло. Закричав, мальчишка рухнул наземь, кьор, вырвавшись из его рук, метнулся в сторону и взорвался среди пушицы — а та, полыхнув пламенным светом, ярко озарила виспа, уползающего в болото, волочащего за собой Джеми: он визжал от невыносимой боли, но отчаянно пытался уцепиться за сфагнум, вырывая его с корнем, царапая ногтями землю…

Мейлера прыгнула плавно, стремительно, бесшумно, как тень.

И, обрушившись на спину виспа, одним движением перекусила ему щупальце.

Вопль твари был таким низким, что скорее чувствовался, чем слышался — казалось, это сама земля рокочет, и рокот этот отдавался эхом в траве, дрожью в костях, ноющей болью барабанных перепонок…

А потом зелёное сияние пронзило ночь, и волна света, словно взрывная, швырнула мейлеру назад, кубарем пронесла по земле, ударила спиной о стену дома; волна слепящего света, выжигающая глаза, опаляющая лицо ледяным пламенем, которая спустя секунды вдруг, вмиг — померкла.

Джеми с трудом поднял голову.

В ровном свете полыхающей поодаль пушицы смутным силуэтом чернел выжженный сфагнум — контуром очертив то место, где нашёл свой конец вилл-о-висп из Белой Топи.

Мальчишка промокнул рукавом кровь под носом:

— Славная ночка выдалась, ничего не скажешь…

Взглянул на кольцо, на котором острое фиолетовое сияние уступило место мягкому зеленоватому свечению — и, вспомнив что-то, обернулся.

Мейлера сломанной игрушкой белела у стены дома.

— Таша!

Он вскочил, шагнул вперёд, тут же, вскрикнув, рухнул, вскочил вновь — и, отчаянно хромая, едва касаясь земли раненой ногой, бегом заковылял вперёд:

— Таша!!!

Мейлера, ударив по земле длинным хвостом, подняла голову. Моргнула. Тряхнула ушами.

— Уф… — Джеми облегчённо перевёл дух. Огляделся, шагнул к Арону и осторожно тронул того за плечо:

— Святой отец?

Мужчина стоял на коленях — руки опущены, лицо бессмысленно, потускневшие глаза пусты.

— Святой отец!

Вдохнув горьковатого дыма для пущей храбрости, мальчишка потряс дэя за плечи.

Никакой реакции.

— Что делать-то, а?..

Пауза.

— А ты точно?..

Молчание.

— Ладно, ладно, верю, — Джеми устало опустил ресницы.

— А зря, — сказал взметнувший их Алексас.

Он взглянул на мейлеру, которая встала, пошатываясь. Вновь перевёл взгляд на дэя.

— А ещё легендарный всемогущий телепат, мать его…

Удар кулаком по челюсти вышел такой силы, что мужчина рухнул на траву лицом вниз.

— Прости, Джеми, — юноша потёр ушибленные костяшки. — Я обещал его разбудить? Ещё нет, но очнётся. Ага. А по-другому не вышло бы… Ладно, ладно! Да, без личного не обошлось. Да, я мечтал об этом с того момента, как увидел его приторную улыбочку и общее выражение патокой истекающей… лица. Нет, а вот тут ты неправ. Если бы не вынуждающие обстоятельства, я бы непременно… Ну, что я говорил? Очнулся, красавец.

С самым мрачным видом Алексас смотрел, как дэй поднимает непонимающий взгляд:

— Изволили наконец вернуться к нам, наше святейшество?

Тот держался за разбитую губу:

— Что…

— А вы взгляните, — юноша сам с ядовитой усмешкой посмотрел в глаза дэю, с каким-то жестоким удовлетворением наблюдая, как зрачки мужчины ширятся от ужаса.

— Таша, — прошептал Арон и обернулся — чтобы увидеть, как мейлера, не ступая на израненную лапу, заносясь, задевая плечом о дверной косяк, скрывается в комнате.

— Да не спешите вы так, святой отец! — крикнул Алексас, хромая за метнувшимся к двери дэем. — Не волнуйтесь! Ей уже никто не угрожает!

Арон влетел в дом, когда кончик белого хвоста скрывался за посудным шкафчиком. Скользнув следом, оглядел пустую комнату — и, подойдя к кровати, опустился на одно колено.

— Таша… — он протянул руку, но добился лишь того, что мейлера, рыча, забилась в самый дальний угол, меж стоявших под кроватью двух сундуков. Невыносимо жалобно рыча.

— Тише, тише, — кончики его пальцев чуть дрогнули, но не отпрянули. — Это же я, девочка. Я.

Мейлера пыталась зализать рану, но лишь больше её растравливала.

Она вновь повернула морду к дэю — некогда белую, а сейчас выпачканную в крови: дёготно-чёрной — виспа, и своей — искрящейся золотистыми искрами. Светлый хвост бил по полу. В янтарных глазах стыла боль и молчаливый укор.

…я тебя защитила. Ты не мог сделать этого сам, и это сделала я. Чего ещё ты от меня хочешь?

Оставь меня в покое, человек…

— Что там? — наконец подковыляв к порогу, спросил Джеми.

— Пытаюсь её вернуть.

— А она…

— Да.

Джеми ошеломлённо прислонился к посудному шкафчику:

— Но… но… святой отец… тогда осторожно… она сейчас опасна, она…

— Она меня помнит.

— Помнит?

— Да.

— Но это же… это же опровергает все знания об оборотнях! Значит, забыв о человеческом, они, тем не менее, не теряют память… сразу, по крайней мере… а, значит, те легенды, в которых говорится об оборотнях, в животном обличье убивших близких людей, врут! Но это же меняет очень многое! — в глазах Джеми искорками разгорался азарт. — Выходит, что того же Харта Бьорка обвинили незаслуженно… а, учитывая, что он уже ничего не мог рассказать, то, быть может, его подставили! Точно, брат же стал королём вместо него! Вот кому это было выгодно! И тогда…

— Джеми, помолчите, ради Богини.

Дэй, не мигая, смотрел в глаза зверю. Мейлера взгляда не отводила.

Спустя какое-то время хвост, опустившись на дощатый пол, не взметнулся вновь.

А потом мейлера тихо-тихо подползла ближе, поддев мордой протянутую руку.

— Вот так. Хорошо, — дэй осторожно положил ладонь на её лоб. — Всё будет хорошо, девочка.

Он вскинул глаза к небу за бревенчатой крышей. Пальцы его лежали на шелковистой светлой шерсти, и дэй продолжал говорить что-то тихо, успокаивающе, размеренно роняя слова сверкающими каплями, сплетая их в незримое кружево — а мейлера смотрела в его лицо и слушала. Веки её медленно смеживались.

Когда слова истаяли, дэй отнял руку и мягко позвал:

— Таша…

На мейлеру он при этом не смотрел. Выждал, пока померкнет серебристая дымка, стащил с кровати одеяло — и, нагнувшись, накрыл им дрожащую девушку, свернувшуюся калачиком, обняв себя руками.

"Богиня, как же больно…"

Словно в тумане, где все воспоминания — урывками…

— Тихо, тихо, — обхватив Ташу за талию, дэй бережно вытащил её из-под кровати и, укутав получше, подхватил на руки. — Потерпи немного, хорошо?

Она подавила крик, когда он задел раненое плечо, — лишь застонала сдавленно. Золотая оправа выбившегося наружу александрита сейчас цветом почти сравнялась с багряным камнем. Кровь была алой, ярко-алой, искрящейся золотыми искрами на свету.

У охотников за нечистью никогда не было проблем с изобличением оборотней. Достаточно было просто их ранить.

— Прости, девочка, прости, — Арон, почти в нитку сжимая губы, опустил её на постель, — не уберёг…

Таша вскинула глаза, светлым серебром горевшие на перепачканном лице.

— Ксаш, — выдавила она, — как тяжело возвращаться, оказывается…