Таша склонила голову набок:

— Великодушен?

— Боюсь, ты даже представить себе не можешь, на что я способен.

— Верю.

— Во мне очень много… скрытых глубин. И лучше бы тому, что там таится, никогда не всплывать на поверхность. Там скрываются вещи, которым следует оставаться на дне.

— Разумеется.

— И ты не столкнулась с этим потому, что я был великодушен. Я сдерживал свои… дурные наклонности. Но я могу вспомнить о них в любой момент.

Таша смотрела в его бесцветные глаза — и где-то в самой глуби их видела…

…страх?

Таша не могла видеть, но откуда-то знала: сейчас вокруг него распростёрта преисподняя. Преисподняя его собственной души.

Она взглянула в темноту вокруг и в ясное небо, светлеющее рассветом, увидела ручей, весело журчащий за его спиной, и дурманящую пустоту. Одновременно.

Ночь и утро. Всё просто.

Она-утром шла прямой и светлой дорогой, и перед кременно-твёрдой верой в добро и в хорошее любая опасность предпочитала самоликвидироваться. "Как-то подозрительно легко нам всё даётся", так, кажется, Джеми говорил? Ну да… ну да. Ей действительно всё давалось легко, гораздо легче, чем должно было — потому что желания не менее материальны, чем слова.

Она-ночью бродила по лабиринту в поисках выхода, но в лабиринте выхода нет: есть лишь бесконечный мрак и паутина коридоров, один из которых не отличишь от другого. Тебе дают сделать выбор, как будто дают — но к чему он приведёт, ты увидишь уже после. Ты не сможешь вернуться, а выбор твой всегда будет неправильным, и чем отчаяннее ты будешь пытаться выбраться, чем больше будешь метаться во тьме, тем дальше будешь отдаляться от выхода, тем больше будешь тонуть во лжи, тишине, одиночестве…

…выбор твой всегда будет неправильным, потому что предпочтение одного тёмного пути другому тёмному пути — не выбор. Потому что выбраться из мрака через мрак нельзя. Нужно идти не вперёд и не назад, а тянуться вверх: туда, где над пеленой тьмы тебя всегда ждёт свет.

Всё просто. И тот, кто стоял перед ней, когда-то слишком долго бродил по тёмному лабиринту собственной души, не находя выхода. Он бродит там до сих пор — только теперь он уже и не может увидеть по-настоящему свет дня.

Это должно быть так жутко: жить и быть лишённым всякой человечности. Не знать простых чувств и радостей, не быть способным любить или сострадать. Жить вечно, вечность оставаясь одному — один на один со своей ненавистью, один на один со своей злобой, один на один с самим собой…

Пальцы на её запястье разжались, точно обожжённые.

— Что… — он отшатнулся, будто Таша его ударила, — что ты делаешь?

…почти как Дракон.

Медленно, медленно она шагнула вперёд — к нему и к мосту, коромыслом перекинувшимся через ручей.

— Я прошла через страшные опасности и невыразимые страдания. Я прошла через свои страхи и кошмары. Я прошла через пространство и время, через жизнь и смерть. Я прошла все препятствия, которые расставили на моём пути. И никому не дано меня остановить.

Последние страницы. Выцветшие строчки на пожелтевшей бумаге. Легенда, подходящая к концу. И каждый ребёнок знает, что конец этот должен быть счастливым.

Амадэй вновь отступил:

— И как же ты думаешь одолеть меня?

Шаг вперёд.

Слова с пожелтевших страниц, слетающие с её губ. Те самые слова. Нужные. Единственно-верные.

— Ты всерьёз думаешь, что меня, меня — можно победить?

— Моя воля столь же сильна, сколь и твоя.

— И ты надеешься одержать надо мной верх глупой верой в детские сказки? Глупой верой в то, что добро всегда побеждает зло? Но добро не спасло твоего отца, не спасло твою мать и не спасло твою сестру, а в жизни всё далеко не так, как в сказках. Зло всегда было, есть и будет сильнее добра. Даже день бессилен перед ночью. Тебе не победить меня — неужели ты так глупа, что не можешь этого понять?

— Пусть на твоей стороне силы, которыми я повелевать не могу — ты не сможешь одолеть меня. И пусть ты владыка тьмы, и пусть могущество твоё во сто крат больше, и пусть ты видел то, что не может привидеться в самом жутком кошмаре — тебе не дано победить.

Он вскинул руку — но отскочил, будто оттеснённый неведомой силой. Незримой, неосязаемой…

Ещё шаг. На его лице отразилось непонимание:

— Что ты сделала со мной?

— Я сильнее тебя.

Она смотрела прямо в глаза Палача, а тот лишь слепо пятился назад — пытаясь, но не в силах отвести взгляд.

— Потому что моя душа — свет. И чистая душа имеет силу, какую зло не может даже себе представить.

Шаг.

Они уже были у самого моста.

— Я уничтожу тебя! — его голос наконец сорвался на крик. — Защищайся! Сражайся!

Таша лишь подняла ладонь, вытянув руку в безмолвном "стой" — и метнувшийся вперёд амадэй замер, наткнувшись на незримую преграду.

— У тебя нет власти надо мной.

Шаг.

Мост был уже совсем близко. Он изворачивался, пытаясь выбраться из ловушки — бесполезно.

Ни то услышать, ни то вспомнить…

"Силой души своей…"

— И светом души моей…

"Властью, данной мне…"

— Силой, данной мне…

"Словом, что произнесено было до начала времён…"

— Словом моим…

"Я освобождаю тебя".

— Я повелеваю тебе — возвращайся во мрак.

Таша сделала последний шаг. Он отшатнулся и, потеряв равновесие, миг балансировал на краю.

То, как амадэй, не успев даже вскрикнуть, рухнул спиной назад, Таша просто увидела.

А то, как он исчез, провалившись сквозь мост, которого для него не могло существовать, и то, как его без звука приняла в свои объятия бездонная сизая мгла — увидела в разных реальностях.

Воин, Палач, Избранный Богиней закончил своё существование.

Добро победило.

Таша опустилась на колени, глядя на своё отражение в весело бегущей воде, и первые солнечные лучи вызолотили её волосы. Потом сорвала с шеи зеркальце и кинула в ручей.

Вот и всё.

Она не улыбалась. Ни сил, ни радости в ней не осталось.

— Всё, что я хочу… — Таша протянула руку и зачерпнула горсть ледяной, не по-летнему ледяной воды, глядя, как она утекает сквозь пальцы. Подняла лицо к солнцу, выглядывающему из-за горизонта. — Я хочу, чтобы мне вернули тех, кого я любила и кого ты у меня отнял.

Вытерла руку о юбку, встала, окинула взглядом умиротворённую Пустошь — и, обернувшись, взглянула в лицо Джеми, со странной тревогой следившего за ней.

— Знаешь, а вот всё и кончено. Всё позади. Мы свободны, — Таша перевела взгляд на что-то за его плечом. — О.

Джеми обернулся — и сдавленно застонал.

— Мне даже интересно, — задумчиво сказала Таша, вглядываясь в далёкие фигурки всадников, — почему подмога всегда приходит слишком поздно. Те же городские стражники, к примеру… Они всегда оказываются в нужном месте, когда всё уже произошло. И им остаётся только прибраться.

— О чём это ты?

— Да так… да так. Ни о чём. Изучение законов жанра, — Таша приставила ко лбу ладонь козырьком. — Хм… Почему-то мне кажется, что они сильно не в духе…

Джеми в понурой обречённости повесил голову.

— Кажется, — заключила Таша, опуская руку, — я всё-таки увижу исторический момент съедения тебя живьём.

— Кажется, — поправил её Алексас, расправляя плечи, — разговор действительно предстоит серьёзный.

— И он упал.

— Просто упал.

— Да, просто упал. Вроде бы крыльев я у него не замечал, — добавил Алексас. Невероятно, подумала Таша, он посмел подтравить голос иронией…

Они сидели в кружке на вереске — отойдя подальше от ручья, как заметила Таша. Найж созерцал молодёжь с гремучей смесью любопытства, потрясения, уважения и суеверного ужаса. Альв же… просто созерцал. Но равных ему в созерцании нужно было поискать.

— Что ж, — произнёс Герланд негромко, точно высказывая мысль вслух, — похоже, это действительно сработало…

— Они убили Воина, — сказал Найж. — Они убили Воина. Они убили Воина…