Древняя традиция гениальной эротики пришла к концу. Сексуальная революция разоблачает себя как то, что она есть: как революция против прав Эроса. Мнимая вседозволенность — «запрещать запрещено!», как писали на стенах в Сорбонне 1968 года, — предполагает, однако, один скрытый запрет, и притом весьма важный: Эросу воспрещается что-то значить, иметь смысл. Но в абсолютной зависимости от смысла Эроса находится самая возможность относящегося к Эросу смеха.

Что уж там христианская или хотя бы языческая добродетель, если любая пристойность в грехе, every decent sin, как сказано у Честертона, в этой атмосфере становится немыслимой.

Подведем итоги: если диалектическую предпосылку юмора и комического составляет неуступчивая, неподатливая серьезность, то, напротив, столь типичная для нынешнего времени вездесущая, монотонная, всеми принятая и никого больше не шокирующая, даже и не привлекающая к себе ничьего внимания фривольность, в сфере которой уже ничто не бело и не черно, а только серо, означает конец юмора. Человеку дан роковой выбор между отсутствием юмора — и серьезностью; третьего не дано. Разумеется, серьезное отношение к идеалам и ценностям в любое время способно порождать проблемы, имеющее более или менее «травматическое» действие. Наши современники чересчур согласны рассматривать проблемы, что называется, экзистенциальные, проблемы души, как проблемы психики, соответственно улаживаемые методами психоанализа и психотерапии. Мое почтение великому венцу Зигмунду Фрейду — но, Бога ради, не будем давать его неисчислимым последователям последнего слова в экзистенциальных вопросах! Как сформулировал когда-то Райнер Мария Рильке свои резоны против того, чтобы даться в руки психоаналитикам: изгоняя моих бесов, они разгонят заодно моих ангелов. Ах, в числе этих ангелов, чье присутствие с нами нынче под угрозой, оказался и достославный ангел юмора; это мы знаем по опыту. Чересчур удобная и беспроблемная, одним словом — чересчур обезболенная жизнь становится лишена значительности, и вот уже жить не стоит — по-гречески, на языке Аристотеля: BioV ou biwtoV.

Аверинцев Сергей Сергеевич (род. в 1937 году в Москве) — филолог, историк культуры, литературный переводчик, поэт; профессор МГУ и Венского университета. Постоянный автор «Нового мира», где одна из последних публикаций — «Гёте и Пушкин» (1999, № 6; см. там же более подробную биографическую справку).

Главным мировым событием 1999 года останется, вероятно, драма на Балканах. Можно предположить, что по свойству человечества забывать минувшие скорби, тем более чужие, она будет так же неинтересна потомкам, как сегодняшнему читателю «Анны Карениной» неинтересна сербская война, на которую отправляется Вронский, не знающий, куда еще себя девать. Но в нашей собственной истории она может оставить недобрую зарубку: в российское общество вернулись и могут задержаться в нем настроения «холодной войны», хотя бы и в значительно смягченном и отчасти скрытом виде.

Задача на сегодня — дать возможно более точную оценку действиям Запада, не глядя на то, чем окончилась война или, если угодно, «операция». Она ведь могла кончиться иначе. Будь сербы такими, какими они были еще лет сорок назад, они бы, наверное, зарылись в землю и выдержали любые бомбардировки (было бы это к лучшему или к худшему — слишком трудный вопрос, на который я не берусь ответить); и тогда натовские паладины надолго увязли бы в Югославии и «операцию» все чаще называли бы авантюрой. Но сербы расслабились под влиянием как раз западной культуры, а Западу позволили одержать эффектную победу его высочайшие технологии. И теперь мысль, что «победителей не судят», подспудно напоминает о себе, когда дело идет о Югославии. Тем более, что их правда — весомая и даже несущая в себе долю бескорыстного альтруизма.

Перефразируя известное выражение, можно сказать, что дьявол здесь в оттенках, в полутонах и четвертьтонах.

Можно, правда, начать с того, что было явно нарушено международное право, и кем — как раз теми странами, которые его «выдумали». В данном случае Запад напоминает учителя, советующего всем поступать так, как он учит, а не так, как поступает он сам. Но главное, наверное, все-таки не в этом. В конце концов, правовой фетишизм тоже способен создавать тупиковые ситуации. И мировой форум, каковым является ООН, иной раз оказывается слишком «неповоротливым», когда надо принять какое-то определенное решение. Что, конечно, будет случаться и впредь. Более того, футурологи прогнозируют нарастание хаоса в международных отношениях в XXI веке (уже и сегодня в мусульманском мире крепнут голоса, отвергающие международное право как созданное Западом для себя и в своих интересах). Так что в принципе можно допустить такие ситуации, когда односторонние силовые акции, предпринятые какой-либо страной или группой стран, будут объективно оправданы.

Случай с Югославией — явно не тот. Здесь бросается в глаза определенное несоответствие — между причиной и следствием, виною и наказанием. Постольку, поскольку Милошевича действительно необходимо было осадить (а он не всегда был не прав: я считаю, например, что он был прав, когда не хотел допустить референдума в Косове), надо было продолжать давить на него экономическими санкциями и некоторыми другими средствами, вместо того чтобы устраивать такой тарарам с почти апокалиптическими картинами разрушения и погублением тысяч людей.

На память приходит один старый вестерн (фильм называется «Перестрелка в Додж-Сити» или «Происшествие в Додж-Сити», точно не помню): там молодой, стеснительный поначалу шериф, однажды справившись с бандой злодеев, делается излишне самоуверенным, матереет и уже проверяет свою силу на людях скорее слабых, чем порочных. Что-то похожее произошло на Балканах.

Я недаром взял пример из американской мифологии: война в Югославии — преимущественно американская война. Большинство европейцев поддержало ее из соображений «атлантической солидарности», из укоренившейся привычки равняться на заокеанского партнера. Известный немецкий философ Ю. Хабермас утверждает, что в Европе многих из тех, кто сказал «да» натовской «операции», одолевали сильные сомнения в правильности сделанного ими выбора. Особенно это относится к консерваторам, которые, в отличие от левых, сторонников общих схем и единых шаблонов, глубже чувствуют исторические реальности. Думаю (и надеюсь), что сомнения такого рода с течением времени будут только крепнуть. Да и тех, кто прямо сказал «нет» войне, в Европе набралось немало, особенно в интеллектуальных кругах.

Положим, этнический конфликт между сербами и албанцами — борьба непросветленных тел в густом тумане (где на первый план, как обычно бывает в подобных ситуациях, с обеих сторон выступают ущербные в моральном отношении личности). Но так ли уж светоносен судия, взявшийся их рассудить столь брутальным образом? Это в кино еще гарцуют такие рыцари, которые лучатся справедливостью. Хотя, заметим, даже в кино они теперь нередко демонстрируют и жестокость (пусть в интересах правого дела, как они его понимают), и злорадство, и очень «современный» вкус к разрушению.

Но даже Идеальный Американский Герой, каким его в оны времена воплощали, скажем, Джон Уэйн или Гэри Купер, хорош, так сказать, на своем месте. Когда он появляется в каком-нибудь заштатном Додж-Сити, ему с ходу становится ясно, кто есть кто в этом городке; и значит, что надо делать. Но он легко может попасть впросак в палестинах Старого Света, где «проблемы» бывают с бородой и узловатыми корнями.

Исконное слабое чувство истории не дает американцам возможности заполнить некоторые существенные пустоты даже у себя дома; что уж тут говорить о других странах. Конечно, у них есть эксперты, которые неплохо разбираются в заморских делах, но их роль в проведении внешней политики остается, как правило, скромной. Все решает политическое руководство, при том, что значительное давление на принятие решений оказывает «фон» — человеческая масса, определяющая свои симпатии и антипатии исходя из той информации, которую дают СМИ (и которая структурирована соответственно с ее же запросами). О Югославии она знает только, что Милошевич — типичный злодей-диктатор (и это — сильно шаржированный Милошевич), с которым надо разделаться; другие аспекты косовского вопроса в ее сознании не фиксируются. Этнические конфликты американцы вообще склонны рассматривать как некое недоразумение; они считают, что людям надо просто разъяснить, как хорошо жить в условиях либеральной демократии, и тогда все брани улягутся сами собой.