Нельзя не признать, что и такая Америка делает во многих отношениях нужное дело. Это хорошо, что повсюду в мире она отстаивает «право права»; в частности, права человека и нацменьшинств. Но есть ведь и другие права, не всегда прописанные на бумаге, которые тоже надо брать в расчет.
Например, право народа на территорию, которой он владеет. Сразу оговорюсь, что его не следует понимать в каком-то абсолютном смысле (как нам внушали в советское время). Земля — Божья, и в Его власти даровать ее народам или, наоборот, отнимать ее у них. В Коране на сей счет прямо сказано (привожу по памяти): недостойные народы Аллах «заменяет» (на карте мира) другими. Но это, конечно, не значит, что их, достойных или недостойных, можно считать чем-то вроде постояльцев. Особенно у народов, имеющих долгую историю, складываются интимные, таинственные связи с той землей, на которой они обитают. Таковы у сербов связи с Косовым краем (взгляните на карту XIV века, последнего в сербской независимости: основную часть территории королевства составляет именно Косово). Что такого совершили албанцы, чтобы Аллах «заменил» ими сербов на этой земле? Разве что плодились быстрее, но эта заслуга не столь уж значительна. Скорее это один из случаев полусознательного применения «демографического оружия», по-своему коварного, «стреляющего» невинными младенцами. Так что нельзя было в данном вопросе целиком становиться на сторону албанцев (тем более — АОК, чья идеология представляет собою гремучую смесь из элементов сталинизма, гитлеризма и исламского фундаментализма). НАТО, правда, требовало и продолжает требовать от них оставаться в составе Сербии, но в случае албанизации Косова полное отделение его неизбежно совершится рано или поздно.
Было время, когда американцы свою глобальную миссию понимали несколько иначе. Отцы основатели республики учили: мы должны заражать другие народы своим примером, избегая вмешательства в их дела. Конечно, мир стал иным, чересчур «тесным», отчего в отдельных случаях вмешательство одних стран в дела других становится почти неизбежным. Но иными стали и американцы: они в значительной степени утратили чувство собственного несовершенства, некогда им не чуждое, как не чуждо оно вообще народам, исповедующим христианство. Их идеализм (как они сами его называют) в аспекте внешней политики стал более настойчивым, более «мускулистым»; заметнее стала аура собственной праведности, «покрывающая» и те составляющие их внешней политики, которые отнюдь не являются идеалистическими.
Идеализм в данном случае выражает, как сказал бы сэр Джон Фальстаф, лишь «освещенный участок на лице». Есть и другие, неосвещенные. Если не корысть выражают они (когда американцы говорят, что им «ничего не надо» в Косове, в материальном смысле это, наверное, правда), то, во всяком случае, заметное по некоторым подрагиваниям мышц упоение собственной силой, «волю к власти», желание устроить мир по-своему.
В самом идеализме их есть нюанс, передаваемый репликой одного не очень симпатичного персонажа из старого фильма об Айболите: «А кто не захочет, чтобы я делал добро, я того в бараний рог скручу». Нюанс далеко не случайный. Выдающийся американский теолог Рейнхольд Нибур (уделявший внимание также вопросам внешней политики) писал: «Без чувства всеобщей эгоцентрической испорченности страсть к универсальной человечности преображается в ненависть к тем, кто проявляет свою самость иначе, чем проявляете ее вы»[5]. Что мы и наблюдаем на Балканах.
Лишь на первый взгляд сказанное противоречит такому психологическому качеству, отличающему современных американцев — впрочем, и европейцев тоже, но к американцам это относится в еще большей мере, — как терпимость (которую иногда хочется даже назвать чрезмерной). Ибо терпимость проявляется лишь в рамках определенных «правил игры», порою весьма жестких. Такое вот сочетание кротости и крутости.
Но вот что хотелось бы подчеркнуть: «место», откуда следует подвергнуть критике Америку и Запад в целом, не должно иметь ничего общего с советской традицией антизападничества и особенно антиамериканизма, увы, еще очень живучей, как это показал всплеск противоамериканских настроений на другой день после того, как начались бомбардировки в Югославии. Многие люди старших поколений по-прежнему смотрят на Америку глазами Кукрыниксов, принимая ее за средоточие едва ли не всех зол, какие есть на свете. К ним подстраиваются молодые люди, движимые, очевидно, иными мотивами. Они кое-что знают об Америке, отчасти даже «заражены» ею и досадуют лишь, что не по карману им калашный ряд; зависть толкает их клясть заокеанского гегемона, сумевшего проникнуть в их души. Кроме зависти тут есть, наверное, и чувство «своей команды», но это далеко не то же самое, что патриотизм.
Еще хуже, что духом «холодной войны» дышат «мужи совета» — многочисленные эксперты из разного рода научных учреждений и фондов (и дышали им еще до того, как НАТО сделало свой faux pas, ложный шаг на Балканах). Как пишет один из них, которому разговоры о «негативных» (так — в кавычках!) сторонах «холодной войны» успели «набить оскомину», «логика ее („холодной войны“. — Ю. К.) возникновения и развития была по сути своей традиционной и понятной» (я цитирую вполне научный по видимости сборник «США и внешний мир» /Издательство Московского университета, 1997/). Такой или близкой точки зрения придерживается подавляющее большинство экспертов; разница между ними в том, что одни из них вину за возникновение «холодной войны» целиком возлагают на Соединенные Штаты, а другие «великодушно» готовы признать, что и СССР несет свою долю ответственности за нее. Задача на будущее, с их точки зрения, — в возобновлении силового противостояния, хотя бы и в более «мягкой» форме и только после того, как удастся восстановить отощавшую плоть: «вымотанную лошадь… надо сначала откормить, дать отдохнуть», а потом еще раз выводить на скачки (цитирую «Литературную газету» от 4 ноября 1998 года). В свете последующих действий НАТО на Балканах такая позиция кому-то может показаться прозорливо «патриотической».
Считаю воистину патриотической задачей трезвую оценку той роли, какую СССР играл в мире на протяжении всего послевоенного периода, что в огромной степени предопределило нынешний расклад сил и правд (равно как и неправд).
Даже если взглянуть на дело с чисто эгоистической и прагматической точки зрения, то есть с точки зрения элементарного обеспечения безопасности страны, придется констатировать оглушительный провал советской внешней и военной политики едва ли не «по всему фронту». На исходе Второй мировой войны положение СССР в мире (если отвлечься от внутренних процессов, которые тогда не разглядеть было со стороны) оказалось блестящим, и не только в военно-политическом, но и в моральном смысле (избавили мир от коричневой чумы!). И что же? Еще многие ветераны великой войны не утратили былой выправки, как весь первоначальный «капитал» был профукан. Вослед «перестройке» армия начала стремительно рассыпаться, и если бы не оружие запредельной мощи, пока еще сохраняющееся в арсеналах (специалисты говорят, что его хватит лет на десять — пятнадцать), трудно сказать, сумела бы она справиться хоть с мало-мальски серьезными супостатами, когда бы таковые случились. «Союзники» отложились при первой представившейся возможности и со всей допустимой скоростью устремились в объятия противной стороны. Даже родная Украина стала косить в сторону НАТО.
Если бы в сорок пятом спросились с умом, можно было бы, наверное, обеспечить безопасность страны на доброе столетие вперед. Всего-то надо было — не создавать себе врагов. Единственной страной, способной тогда противостоять СССР, оставалась Америка, но Америка не была врагом (и это не вопрос оценки, а вопрос элементарного знания исторических реальностей). Что бы ни думали американцы о советских порядках, они в этот момент в общем и целом были настроены в отношении СССР вполне миролюбиво, отчасти даже дружественно, и сквозь пальцы смотрели на бесцеремонное поведение советских на вроде бы освобожденных ими землях. (По окончании войны некоторые руководящие деятели США, включая Д. Эйзенхауэра, даже допускали конъюнктурное блокирование с «Россией» против Англии как «империалистической» державы; кажется невероятным, учитывая тесные связи между двумя англосаксонскими «сестрами», но — факт.)
