— Ну, я слышал, что все племя бойев идет на север, чтобы присоединиться к Ганнибалу, — тут же вмешался Цинций. — Если это так, то нас зажмут в клещи, они и гугги.

Квинт вспомнил, что ему рассказывал отец. Из коровы, которая не могла разродиться, извлекли чудовищного теленка, будто вывернутого наизнанку, со всеми органами наружи. Это случилось на ферме неподалеку. Тем не менее уродец оказался жив. Командир, знакомый Фабриция, сам это видел, когда был в патруле. «Прекрати», — сказал себе Квинт, стискивая зубы.

— Давайте не будем пугаться раньше времени, — предложил он. — Все эти истории слишком надуманны.

— Так ли? А что, если боги разгневались на нас? — возразил Лициний. — Я вчера ходил в храм в Плацентии, чтобы сделать подношение, и жрецы сказали, что священные куры перестали есть. Тебе и этого недостаточно?

Квинт вышел из себя:

— Нам, что, пойти и сдаться Ганнибалу?!

— Нет конечно же! — краснея, ответил Лициний.

Квинт обернулся к Цинцию, сокрушенно качающему головой.

— Тогда заткните свои поганые рты! Такие разговоры подрывают боевой дух. Мы всадники, не забыли? Простые воины должны видеть в нас пример, а не заодно с нами наполнять сердца страхом перед Гадесом.

Пристыженные товарищи принялись внимательно разглядывать сандалии.

— Хватит с меня вашего нытья! — рыкнул Квинт и решительно встал. — Увидимся.

Не дожидаясь ответа, он решил разыскать отца. Может, Фабриций расскажет что-нибудь более утешительное, чем эти вояки. Квинт надеялся на это всем сердцем, потому что сам изо всех сил боролся с унынием. Он научился хорошо скрывать его, но жестокая стычка со смертоносными нумидийскими кавалеристами Ганнибала потрясла его до глубины души. Им повезло, что они вообще остались живы. Неудивительно, что его товарищи с готовностью обсуждают слухи, будоражащие лагерь. Квинту самому приходилось прилагать все силы, чтобы бороться со страхом.

Отца в палатке не оказалось. Один из часовых сообщил, что он направился к консулу. Хорошо, прогуляюсь, подумал Квинт, развею мрачные мысли. По пути он прошел мимо палаток кеноманов, местного галльского племени, воюющего на стороне Рима. Здесь их было больше двух тысяч, по большей части — пехота, и лишь немного конных. Они держались своих кланов, и языковой барьер этому способствовал, но между ними и римлянами сложились дружеские отношения, и Квинту это нравилось. Он окликнул первого увиденного воина, рослого здоровяка, сидевшего на табурете у палатки. К его удивлению, воин отвернулся, продолжая смазывать меч. Квинт не придал этому значения, но это повторилось секунду спустя. Несколько воинов, шагах в десяти от него, сперва окатили юношу холодными взглядами, а потом, с каменными лицами, и вовсе отвернулись.

Ничего, успокаивал себя Квинт. Вчера погибли десятки их товарищей. Наверное, каждый потерял в бою отца или брата.

— Аврелия! Аврелия!

Голос Атии вырвал Аврелию из приятных мечтаний о Ганноне и Квинте. Девушка была уверена, что сейчас самое важное, что они до сих пор все еще остаются друзьями, несмотря на всю абсурдность такого положения. Она уловила требовательность в голосе матери, но такое утро мало что могло испортить.

— Что такое, мама?

— Выходи быстрее!

Аврелия вскочила с постели. Открыв дверь, она с удивлением увидела Гая, стоящего в атриуме вместе с матерью. Оба выглядели очень серьезными. Метнувшись обратно, Аврелия накинула поверх шерстяной ночной рубашки легкую тунику и выбежала из спальни.

— Гай! — вскричала она. — Как здорово, что ты приехал!

Тот неловко поднял взгляд.

— Рад тебя видеть, Аврелия.

Его мрачный вид заставил живот Аврелии скрутиться в жесткий комок. Она быстро взглянула на мать и заметила, что у нее в глазах блестят слезы.

— Ч-что т-такое? — запинаясь, спросила Аврелия.

— Вести из Цизальпийской Галлии, — сообщил Гай. — Плохие.

— Наша армия разгромлена… — не скрывая удивления, пробормотала Аврелия.

— Не совсем, — ответил Гай. — Но несколько дней назад случилась крупная стычка у реки Тицин. Нумидийцы Ганнибала нанесли тяжелые потери нашей кавалерии и велитам.

Аврелии показалась, что мир покачнулся.

— С отцом все в порядке?

— Мы не знаем, — коротко бросила мать, не отводя от ее лица темных печальных глаз.

— Ситуация непонятная, — прошептал Гай. — Может, с ним все в порядке.

— Тяжелые потери… — медленно повторила Аврелия. — Насколько тяжелые, известно?

Ответа так и не последовало.

— Гай? — изумленно переспросила Аврелия.

— Они говорят, что из трех тысяч кавалеристов в лагерь вернулись сотен пять, — стараясь отвести взгляд, ответил Гай.

— Как же, во имя Гадеса, ты можешь говорить, что отец жив?! — вскричала Аврелия. — Куда вероятнее, что он погиб!

— Аврелия! — рявкнула Атия. — Гай пытается оставить нам хоть какую-то надежду.

— Простите… — сказал Гай, краснея.

Атия подошла и взяла юношу за руку.

— Не за что извиняться. Ты выехал с первыми лучами солнца, чтобы передать нам это сообщение. Мы очень благодарны.

— А я — нет! Как я могу быть благодарна за такие вести?! — завопила Аврелия и, разрыдавшись, побежала к дверям, не заметив изумленного привратника. Она распахнула двери и выбежала наружу, не обращая внимания на крики позади.

Ноги сами привели Аврелию в конюшню. Она приходила сюда всякий раз, когда ссорилась с матерью, и это место давно уже стало ее убежищем. Не глядя по сторонам, прямиком подошла к единственному коню, которого оставил отец. Сейчас этот крепко сложенный серый жеребец мало кого интересовал на вилле. Заметив ее, конь приветственно заржал. Отчаяние захлестнуло Аврелию душной волной, из глаз брызнули слезы. Долгое время она стояла, рыдая, представляя себе отца, которого она уже никогда не увидит. Лишь почувствовав, как конь тычется в ее волосы, она немного пришла в себя.

— Яблока хочешь, да? — прошептала она, гладя коня по носу. — А я-то, дурочка, с пустыми руками пришла… Подожди немного, принесу.

Благодарная коню за то, что он отвлек ее, Аврелия пошла к яблокам, хранящимся в углу конюшни, и, выбрав самое крупное, вернулась. Конь навострил уши и радостно заржал. Горе с новой силой обрушилось на Аврелию. Она успокоила себя единственным способом, каким могла.

— Хотя бы Квинт в Иберии, в безопасности, — прошептала она. — Может, боги смилостивятся над ним.

Фабриций совещался с Публием, поэтому Квинту до самого вечера не удалось повидаться с отцом. Когда он рассказал ему о паникерстве товарищей, реакция Фабриция была совершенно здравой.

— Что бы там ни судачили, Публий все делает правильно. Через пару месяцев он полностью поправится. Слухи насчет того, что карфагенский флот атаковал Семпрония Лонга, — грязные сплетни, уж это я знаю. Публий точно рассказал бы мне о таком. То же самое могу сказать и насчет сведений о восставших бойях. А по поводу плохих знамений… Хоть кто-нибудь из твоих товарищей это сам видел?

Когда Квинт покачал головой, Фабриций рассмеялся.

— Нет конечно же. Кроме того теленка, уродца, каприза природы, ничего и не было. Куры в храме Юпитера могли и перестать клевать зерно, но в этом нет ничего необычного. Эти нежные твари вечно болеют и дохнут, особенно в такую погоду, как сейчас. — Фабриций похлопал по голове, потом по груди, где сердце, и, наконец, по рукояти меча. — Доверяй только этому, прежде чем беспокоиться о чужих словах.

Квинта обрадовал настрой отца. Он также был ему очень благодарен за то, что тот больше не вспоминал о желании отправить его домой. Об этом даже не заходил разговор с тех самых пор, как римляне потерпели поражение у Тицина. Может, из-за количества погибших в бою кавалеристов, может, потому, что Фабриций передумал и согласился, чтобы сын служил в кавалерии. Квинт не знал этого, да и ему было все равно. Хорошего настроения прибавила и чаша вина под миску густой похлебки, которой накормил его отец. Обратно Квинт двинулся в куда более хорошем расположении духа.