Очень скоро они дошли до дома Марциала. После того как Квинт громко постучал, ему сразу же открыл сам Гай, улыбнувшись другу.

— Я тебя ждал, — сказал он и жестко поглядел на Ганнона, но так больше ничего и не добавил.

Сомнения вернулись к карфагенянину. Он смущенно склонил голову, убеждая себя, что Гай собирался им помочь. Зачем бы еще они сюда пришли?

В присутствии нескольких домовых рабов шанса поговорить не было. Один из них спешно бросился к лошади Квинта, а Гай обнял друга за плечи.

— Пошли внутрь. Отец тебя ждет не дождется. Приказал зажарить поросенка в честь твоего визита… — Гай глянул на конюха. — Позаботься, чтобы раба моего друга хорошо покормили. И соберите ему постель.

— Да, господин.

Беспокойство Ганнона слегка ослабло, когда Квинт повернулся к нему и подмигнул. Юноша заставил себя расслабиться, когда дверь закрылась, и он остался во дворе. Пошел следом за рабом и, обойдя дом, приблизился к конюшне, находящейся в отдельном внутреннем дворе, огороженном стеной. Молодой раб оказался настолько же неразговорчив, насколько и некрасив. Они почистили, накормили и напоили коня Квинта в полном молчании, что абсолютно устраивало Ганнона. Потом направились через боковую дверь на кухню в дом Марциала. Как и в той, которой заведовал Юлий, здесь было жарко и тесно, стоял грохот посуды, слышались отрывистые приказы. Ноздри Ганнона наполнил запах жареной свинины, и его желудок предательски заурчал. Стараясь не привлекать внимания, юноша нашел тихий уголок в коридоре, ведущем в кладовую, и сел.

Спустя несколько мгновений появился уже знакомый ему конюх, неся в руках две тарелки. На них горой лежали хлеб, овощи и жареное мясо. Он сунул одну из них Ганнону.

— Повезло тебе нынче. Поросенка хватит на два десятка человек, так что хозяин и не заметит, если рабы съедят немного.

— Благодарю тебя, — ответил Ганнон, хватая тарелку. Такой еды он уже не ел много месяцев.

Когда они поели, раб Марциала искоса глянул на Ганнона:

— В кости играешь?

Ганнон умел играть, но сейчас он был напряжен, как взведенная катапульта. Этой ночью решалось слишком многое.

— Нет, — бросил он.

Слегка разочаровавшись, раб встал.

— Тогда пошли. Покажу, где тебе спать.

Он отвел Ганнона обратно на конюшню и показал свободный угол у двери.

— Зажженный свет оставлять нельзя. Слишком велик риск пожара, — заявил конюх, показывая на небольшой масляный светильник у него в руке. — Забираю с собой.

— Отлично, — согласился Ганнон.

Пожав плечами, раб оставил его. Когда мигающий свет масляного светильника исчез, Ганнон остался в полной темноте. Это его не беспокоило. На самом деле он думал о том, что сейчас, когда до побега Суниатона оставалось совсем немного, ему предстояло несколько часов провести в одиночестве. Через некоторое время он начал слышать тайные звуки ночи: тихое ржание, стук копыта… Возня снующих под полом крыс была звуком менее приятным, но по сравнению с причиной, приведшей его сюда, это было лишь мелким неудобством.

Казалось, вечер тянулся дольше недели. Ганнон устал ждать. Он провел целую вечность, молясь богам, прося их помощи в том, чтобы Гай помог ему и Квинту освободить Суниатона. Все больше разочаровываясь молчанием, которым были встречены все его просьбы, юноша попытался уснуть. Не везет ему, совсем. Он слегка взбодрился, когда в помещение вошли конюх и еще двое рабов. Несмотря на всю его тревогу, время все-таки не стояло на месте. Прикинувшись спящим, Ганнон слышал, как они забрались наверх по деревянной лестнице на чердак конюшни, где хранилось сено для лошадей. Судя по заплетающимся языкам, они были пьяны. Масляный светильник погас почти сразу же, и вскоре конюшню огласил дружный храп. Спустя, казалось, еще одну вечность Ганнон встал и на ощупь дошел до кухонной двери. Квинт сказал ждать там.

Когда дверь неожиданно открылась внутрь, Ганнон даже испугался.

— Кто здесь? — нервно прошептал он.

— Плутон, собственной персоной, чтобы забрать тебя, — пробормотал Квинт. — А ты что думал?

Ганнон поежился. Само упоминание имени римского бога подземного мира выглядело как плохое предзнаменование. Он снова помолился Эшмуну, прося о защите.

Следом за Квинтом появился Гай, в его руке был небольшой светильник с закрытыми створками. Оба были одеты в темные плащи.

— Что мы будем делать? — спросил Ганнон, не в силах больше терпеть.

— Выходим, — сказал Гай и повел их к воротам конюшни. Аккуратно снял засов и тихо положил на пол. Отворил ворота. Их обдало холодным воздухом. Гай тихо вышел наружу и огляделся.

— Никого! — прошептал он мгновение спустя.

Квинт вытолкнул наружу Ганнона и вышел сам, а затем закрыл за собой ворота.

— Ладно, Гай. Ты, наконец, расскажешь нам, что задумал? — спросил он.

Ганнон почувствовал, как его внутренности стянуло узлом.

— Конечно, — тихо ответил Гай. — Но сначала кое-что скажу твоему рабу.

— Он больше не раб, — прошипел Квинт. — Я его освободил.

— Я и ты знаем, что это может продлиться не больше, чем останется воды в дырявом ведре.

Квинт ничего не ответил.

У Ганнона перехватило дыхание. Гай явно был из другого теста, не то что Квинт. Карфагенянину хотелось сбежать, но это означало бы разрушить последнюю возможность освободить друга. Скрипя зубами, он ждал.

— Сначала я обалдел, Квинт, узнав, что ты сделал, — прошептал Гай. — Конечно, ничего тебе не сказал. Ты мой старый друг. Но ты зашел слишком далеко, попросив меня помочь освободить другого раба. Этого я сделать не мог.

— Гай, я… — начал Квинт. Его лица не было видно, но по голосу было понятно, насколько ему неловко.

— Однако я передумал, узнав, кому принадлежит нужный тебе раб, — продолжил Гай, а затем сделал паузу. — Чиновник, который умер, — именно тот человек, на чьей совести лежит самая большая резня осканцев из благородных родов за всю историю города. Его засранец-сын немногим лучше. Украсть… освободить… одного из его рабов — самое меньшее, что я могу сделать этому ублюдку.

Ганнон протяжно выдохнул.

— Благодарю тебя, Гай, — прошептал Квинт. Он не желал обсуждать мотивы своего друга в такой ситуации, как сейчас.

Гай тут же взял их за плечи, собирая поближе.

— Я начал с того, что днями напролет торчал на улице, где живет сын чиновника. Узнал немного, но запомнил в лицо всех, кто находится в доме. А потом мне повезло. Около недели назад я увидел управляющего домом, выходящего из борделя в другой части города.

— И что? — спросил Квинт. — В этом нет ничего необычного.

Зубы Гая сверкнули в темноте.

— За исключением того, что, когда я вошел внутрь и спросил, кого он трахает, хозяйка изобразила саму скромность. Я дал ей пару монет, и она сменила тон. Похоже, у управляющего слабость к молодым мальчикам.

— Грязный ублюдок, — пробормотал Квинт.

Ганнон сразу же вспомнил Госта. Враг его отца тоже был известен сходными плотскими пристрастиями.

— Это мерзко, но разве это преступление? — спросил он. — В Карфагене, к сожалению, нет.

— На это многие смотрят неодобрительно, но для граждан, как мы, это не противозаконно, — ответил Гай. — А вот рабы — совсем другое дело. Сомневаюсь, что сын чиновника обрадуется, узнав о наклонностях своего управляющего. Хозяйка сказала, что он часто не владеет собой и ведет себя грубо. Ей неоднократно приходилось вмешиваться, чтобы ее мальчики не получили серьезных увечий.

— Долбаное животное! — с отвращением воскликнул Квинт.

Ганнон был очень благодарен судьбе, что его и Суниатона не продали другим хозяевам и их не постигла такая же судьба.

— Так ты решил его припугнуть?

— В общем, да, — ответил Гай. — Он согласился опоить лекарством раба, сторожащего дверь к гладиаторам, а это даст шанс выпустить Суниатона. Безусловно, скорее всего, бедный ублюдок-сторож окончит жизнь на кресте за то, что позволил другому рабу бежать, но управляющему на это плевать. Он заботится только о своей шкуре.