— Пойдешь?

Жрец собрался с силами:

— Конечно.

Мучимые предчувствиями, они вышли из дома.

В Хоме Малх и Бодешмун увидели десятки рыбаков, обычно ловивших рыбу у берегов города. Сегодняшняя работа уже давно закончилась. Зачалив лодки, они отдыхали тут же, болтая и штопая дыры в сетях. Неудивительно, что внезапное появление высокородного воина и почтенного жреца их испугало. Большинству за всю их жизнь не доводилось оказаться рядом с людьми, настолько превосходящими их в положении в обществе. Да и гортанное наречие, на котором они общались, оказалось малопонятным для благородных. Так что узнать у них что-нибудь вразумительное было весьма непросто.

— Мы зря тратим время. Одни идиоты, — раздраженно пробормотал Малх, с трудом сдерживая себя, чтобы не закричать и не выплеснуть свой гнев на окружающих. Но потерять самообладание на глазах простолюдинов было недопустимо. Все равно, скорее всего, они смогут узнать что-то о своих сыновьях именно здесь.

— Возможно, не все, — прошептал Бодешмун, показывая на худощавого мужчину, сидящего на перевернутой лодке, его седые волосы ясно указывали на его старшинство. — Давай его спросим.

Они подошли к рыбаку.

— Приветствую, — вежливо поздоровался Бодешмун. — Да благословят тебя боги.

— Того же тебе и твоему другу, — уважительно ответил старик.

— Мы пришли, чтобы найти ответы на некоторые вопросы, — заявил Малх.

Старик кивнул, ничуть не удивившись.

— Я тоже подумал, что вряд ли вы пришли за свежим уловом.

— Ты вчера в море выходил?

Старик еле улыбнулся.

— Когда вокруг было столько тунца? Конечно, выходил. Жалко, что погода так быстро испортилась, иначе это был бы лучший улов за последние пять лет.

— Может, ты видел небольшую лодку? — спросил Малх. — В ней находились хорошо одетые молодые парни?

Требовательный тон Малха и встревоженный взгляд Бодешмуна были очевидны любому, не лишенному хоть капли разума. Но старик ответил не сразу. Вместо этого он прикрыл глаза.

Каждое мгновение казалось Малху вечностью. Он сжал кулаки, чтобы не схватить старика за горло.

— Ну? — хрипло спросил Бодешмун.

Старик открыл глаза.

— Я их заметил, да. Рослый парень, и другой, пониже, коренастый. Как вы и сказали, хорошо одетые. Они постоянно выходят в море порыбачить. Друзья.

Малх и Бодешмун переглянулись. В их взглядах смешались страх и надежда.

— Когда ты последний раз их видел?

— Я не уверен, — осторожно ответил старик.

Малх прекрасно чувствовал, когда ему лгут. Ужас захлестнул его. Есть лишь одна причина, по которой старик мог скрывать правду.

— Рассказывай! — приказал он. — Я ничего тебе не сделаю. Клянусь.

Старик мгновение разглядывал лицо Малха.

— Я тебе верю, — наконец ответил он и глубоко вздохнул. — Когда внезапно поднялся ветер, я сразу понял, что будет шторм. Быстро вытащил сеть и пошел к Хоме. Остальные сделали то же самое. По крайней мере, так мне показалось. Когда я уже причалил, у косяка тунца оставалась только одна лодка. Судя по форме, лодка тех молодых парней. Сначала я подумал, что они пожадничали и решили продолжить ловить рыбу. Но потом лодку унесло, и я понял, что ошибся.

— Почему? — сдавленным голосом спросил Бодешмун.

— На первый взгляд, лодка была пуста. Я подумал, уж не упали ли они за борт и не утонули ли. Но вряд ли, поскольку море еще не настолько разбушевалось.

Старик нахмурился.

— И я понял, что они уснули. И не видели, что погода изменилась.

— За кого ты нас держишь?! — возмущенно вскричал Малх. — Может, один уснул, но чтобы оба сразу?!

Старик сжался, придавленный вспышкой гнева Малха, но Бодешмун положил руку на плечо Малху.

— Такое могло случиться, — сказал он.

— А?! — переспросил Малх, бросив на жреца полубезумный взгляд.

— У меня из погреба пропала небольшая амфора хорошего вина.

— Не понимаю, — проговорил Малх, уставившись на Бодешмуна.

— Скорее всего, дело рук Суниатона, — с горечью сознался Бодешмун. — Значит, они выпили вино и уснули.

— А когда поднялся ветер, так и не проснулись, — с ужасом прошептал Малх.

У Бодешмуна в глазах появились слезы.

— Значит, их вынесло в открытое море? — ошеломленно пробормотал Малх. — Ты стар. Я понимаю, почему ты пошел к берегу, но они все?! — Он с яростью показал пальцем на рыбаков помоложе. — Почему никто из них не пришел к ним на помощь?

— Как я понял, они ваши сыновья? — с трудом выговорил старик.

Отчаяние взяло верх над яростью, и Малх молча кивнул.

Глаза старика наполнились печалью.

— Я потерял единственного сына в море десять лет назад. Сына. Всё в руках богов. — Он ненадолго умолк, затем продолжил: — Правила выживания простые. Когда начинается шторм, каждая лодка выбирается сама по себе. И даже так можно погибнуть. Почему эти люди должны были рисковать собой ради двух молодых парней, которых они едва знали? Могло случиться и так, что тогда в царстве Мелькарта оказалось бы еще больше погибших.

И старик снова замолчал.

Малху хотелось немедленно распять всех, кто подвернется под руку, но он понимал, что это бессмысленно. Снова поглядев на старика, он поразился его спокойствию. Вся почтительность и покорность куда-то исчезли. Поглядев ему в глаза, Малх понял причину. Что этому старику с его угроз, любых? Он потерял единственного сына. Малх внезапно смутился. Ведь у него самого еще остались Бостар и Сафон.

Стоящий рядом Бодешмун содрогался от тихих рыданий.

— Хватит и двух смертей, — проговорил Малх, тяжело вздохнув. — Я благодарен тебе за слова правды.

Сказав это, он принялся рыться в кошельке.

— Не надо денег, — тихо сказал старик. — Такие ужасные новости деньгами не измеришь.

Бормоча благодарности, Малх пошел прочь. Он едва видел бредшего позади и рыдающего Бодешмуна. Хотя самому Малху удалось внешне сохранить достоинство, горе раздирало его ничуть не меньше. Он был готов потерять сына, может, и не одного. На войне с Римом. Но не до ее начала и не по такой пустяковой причине. Неужели в его жизни не кончился счет неожиданным несчастьям, таким как смерть Аришат? С ней он, по крайней мере, мог попрощаться. А вот с Ганноном ему даже такой возможности не предоставили.

Так жестоко, так бессмысленно…

Прошло несколько дней. Друзей держали под навесом у носовой башенки, кое-как кормили — только чтобы они не умерли с голоду — черствыми хлебными корками, по горсти холодной просяной каши и по нескольку капель воды со дна глиняного кувшина. Дважды в день с них ненадолго снимали веревки, чтобы они могли размять затекшие руки, ноги и спины. Очень быстро юноши привыкли справлять нужду именно в эти короткие мгновения, поскольку в любое другое время охранники лишь хохотали в ответ на их просьбы. Но один раз, не стерпев, Ганнон все-таки обгадился.

К счастью, Варсакона к ним близко не подпускали, хотя он постоянно бросал на них злобные взгляды. Ганнон с удовольствием подметил, что надзиратель при ходьбе заметно хромает. Египтянин не обращал на них внимания, за исключением того, что время от времени проверял, выздоравливает ли Ганнон после побоев. Даже отодвинул свою постель от них, поближе к мачте. Как ни странно, но Ганнон даже гордился этим, полагая, что пираты считают их ценным товаром. Кроме того, одиночество означало, что у друзей было достаточно возможностей для долгих бесед. Они пытались спланировать побег, хотя и прекрасно понимали, что эти выдумки — лишь способ окончательно не упасть духом.

Бирема шла вдоль скалистых берегов Сицилии, мимо окруженных стенами городов — Гераклеи, Акрагаса и Камарины. Пираты держались на достаточном расстоянии от берега, чтобы не попасться на глаза римским и сицилийским морякам на триремах. Однажды египтянин показал им на гору Экном, место, где карфагеняне потерпели одно из самых сокрушительных поражений от римлян. Само собой, Ганнон не раз слышал про эту битву. Они шли мимо места, где почти сорок лет назад множество его соотечественников погибли в бою, и это наполнило его гневом. На египтянина, сладострастно описывавшего разгром Карфагена, но больше — на римлян, народ, причинивший его родному городу столько бед. Корвус, абордажный мостик с когтем наподобие вороньего, оказался гениальным изобретением. Ими оснастили все вражеские корабли. Как только мостик сбрасывали на палубу карфагенского корабля, легионеры бросались в бой, ведя битву на море не хуже, чем на суше. В один ужасный день Карфаген потерял почти сотню кораблей, и с тех пор его морские силы так и не оправились от удара.