— Мы с Вовой скреперисты-бульдозеристы, боевой авангард нашей стройки. Проще выражаясь — разведка. Задание: ознакомиться с данным населенным пунктом и произвести рекогносцировку. Первым делом добыть сведения: имеется ли тут горючее для заправки, где и какое?

Семилетний Буланкин братишка Василек, белобрысенький и тоже с острым носиком, обрадовался, что может помочь строителям:

— Есть, есть у нас заправка! Вон там, за селом. Горючего целых три цистерны. Поговорите с Василием Кузьмичем, председателем нашим, он даст. Он добрый.

Лысый Вова гулко захохотал, будто покатил пустую железную бочку по колдобинам.

— Уложил, стервец! Как есть наповал!

Симочка сокрушенно качнул головой.

— Ай, ай, мальчик, какой ты жестокий. Так и убить можно дядю.

Василек растерянно дернул плечами и отступил на шаг: что он сказал такого смешного и глупого?

— Ну, а ты чего молчишь? — обратился Симочка ко мне. — Или нихт форштеен?

Что такое «нихт форштеен» я знал, а что ответить про горючее, чтобы не рассмешить Вову и окончательно не добить его, не знал.

В это время я увидел Игоря и Рагозина: они вышли из Дома культуры и направились к нам. Заметив меня, Игорь на какое-то мгновение остановился, но тут же решительно двинулся снова.

— Ты что — глухой? — спросил меня Симочка. И больше не дожидаясь ответа, обратился к Игорю и Рагозину: — Может быть, вы знаете, где тут можно по-быстрому заправиться горючкой?

Толян недоуменно дернул плечами, зато Игорь понимающе усмехнулся:

— Чего ж не знать… Тут недалеко. На следующей улице. Магазинчик с зелеными ставнями. Симочка облегченно вздохнул:

— Слава аллаху! А то мы с Вовой уже было испугались: может, думаем, в такой глуши люди ничего не пьют, кроме воды. А вода, замечу в скобках, тут совсем нам не по вкусу. Так, значит, как пройти? По этой улочке?

— Я проведу. Нам по пути.

— Ты мне нравишься, парень. Очень душевный. И, вижу, порядочный. У нас с Вовой есть небольшое, но очень деликатное дело… Я чувствую, ты нам поможешь.

Какое деликатное дело было у вихлястого Симочки и лысого Вовы, мне в этот раз узнать не довелось: у конторы колхоза, взвизгнув тормозами, вкопанно остановился пропыленный обшарпанный газик, и все разом обернулись. Я тоже глянул туда: из газика торопливо выпрыгнул невысокий, но широченный в плечах мужчина в белом костюме.

Симочка, будто над его головой просвистел камень, мгновенно втянул шею в воротник пиджака, просипел сдавленно:

— Черт побери — Жора. Рвем когти…

Я больше не видел ни Симочку с Вовой, ни Игоря с Рагозиным. Я бросился к конторе, потому что узнал его! Это был тот самый человек, что вместе с длинным, археологом, приезжал в грозу на Желтый курган.

Я бежал, а сам лихорадочно думал: что скажу ему и станет ли он слушать меня. Но я не поспел: мужчина перед самым моим носом скрылся за дверью. Я присел на ступеньке, решил — хоть до вечера буду сидеть, а дождусь. Однако ждать пришлось всего ничего — минут пятнадцать. Дверь распахнулась, и вылетел он, торопливый, быстрый, какой-то шумный. Пока я раздумывал, он уже сбежал с крыльца и огибал машину, чтобы сесть за руль. Я бросился за ним.

— Дядя! Погодите!

Он, видимо, не понял, что это его окликают, отворил дверцу у машины.

— Дядя, — заорал я снова.

Он обернулся.

— Ты что, меня? Чего тебе?

— Дядя…

Он перебил:

— Меня зовут Георгий Демьянович. «Дядя, дядя»… Ну?

— Георгий Демьянович, мне бы адрес узнать длинного, то есть не длинного, а археолога, ну того, с которым вы приезжали на Желтый курган…

Георгий Демьянович крепко потер пальцами лоб.

— Погоди, погоди… Ничего не понимаю: какой длинный, какой археолог, какой Желтый курган?

Я долго жевал мочало, раза четыре произнес свое «это самое…», пока наконец Георгий Демьянович не понял меня, не сообразил, что мне надо. А сообразив, виновато развел руками:

— Ясно, милый. Ясно, но прости: ничем помочь тебе не смогу. Я даже фамилию археолога не помню. Одно знаю, работает он в педагогическом институте, а зовут его, если мне не изменяет память, Антоном Юльевичем. Вот и все. Так что прости еще раз и до свидания. Мне, брат, очень некогда.

Георгий Демьянович хлопнул дверцей, и машина, будто бешеная, рванулась вдоль нашей «главной» улицы, вздымая огромное белесое облако.

Когда пыль осела, я увидел пустую безлюдную улицу. Так же пусто было у меня в душе.

В который уже раз передо мною возникает этот, кажется, неразрешимый вопрос: что делать дальше? И вдруг я подумал: а что если взять и написать письмо этому археологу. Авось и поможет чем. Адрес? Да просто: педагогический институт, Антону Юльевичу. Точь-в-точь как «на деревню дедушке Константину Макаровичу». Ладно, ничего, дойдет. В городе один педагогический институт, а в институте наверняка нет двух Антонов Юльевичей.

Совсем отвык писать. Почерк — будто палкой по песку. До самого обеда потел, однако написал. Может быть, не так уж складно, но зато выложил все, что заботило. Я рассказал, как раскапывал Желтый курганчик, о том, сколько уже повыбросил земли: ямища — по самые плечи, но что на этом дело у меня застопорилось. Не потому, что я из сил выбился, чепуха! А потому, что не успею докопать — очень уж быстро работают строители, канал вот-вот подойдет к курганчику.

Я просил Антона Юльевича как можно быстрее приехать к нам в Ключи.

«Тут мы вдвоем что-нибудь обязательно сообразим. Может создадим археологическую партию. Я сам подберу подходящих ребят. У нас немало таких. Например, Эвка Юхтанова или Детеныш, то есть Юрка Снопков, Колька Денисов и другие…»

Я заклеил конверт и отнес письмо на почту. Возвращаясь, я увидел Ракурса — Аркадия Львовича. Он вышел из сельсовета и направился в сторону Дальнего конца. Опять, наверное, двинул «сверять и уточнять» списки погибших на войне сельчан.

Странный человек. Они, эти списки, давным-давно составлены и хранятся в сельском Совете. А Аркадию Львовичу все в них что-то выискивает, проверяет, а потом сидит над ними в сельсовете, не нравится, почти каждый день ходит по домам, чего-то шевелит губами и водит под каждой фамилией своим коротким пухлым пальцем. Водит, водит и вдруг хмыкает радостно, достанет из портфеля какие-то бумажки и начнет быстро черкать в них авторучкой.

Однажды Иван Саввич спросил его: «Что вас заботит, Аркадий Львович?» Тот ответил, медленно поправив на носу очки: «Боюсь я, дорогой Иван Саввич, допустить несправедливость: вдруг на бронзовую плиту памятника случайно попадет фамилия кого-нибудь недостойного такого почета. Это было бы жестоким ударом для честных людей».

Иван Саввич нахмурился: «Ну-ну, давайте». И вышел из кабинета.

Глядя на неторопливо удаляющегося Аркадия Львовича с толстым коричневым портфелем в руке, я вспомнил, что так ни разу и не вывел свою «поисковую группу» — Буланку — на сбор экспонатов для музея.

Глядь, а Буланка — вот она! Бежит с полной кошелкой из магазина.

— Здорово! — засмеялся я. — Только подумал о тебе, а ты тут как тут.

Буланка удивленно-радостно уставилась на меня.

— Обо мне?! А что подумал?

Я хотел было по привычке отпустить шутку насчет ее серо-желтой челки или буратинского носа, да вовремя спохватился.

— Я думал, что ты со своим ШПО на прополке.

Буланка вздохнула:

— Нет, дома. Из-за дедушки. Все болеет он, а оставить не на кого. Там сейчас так… — она не договорила, но я понял, что она хотела сказать, и добавил про себя: «Романти-и-ично!» — Ну и что ты обо мне думал?

— Как — что? Ты знаешь, что ты в моей поисковой группе?

Буланка смущенно улыбнулась:

— Знаю… Только я думала, что ты против меня… Я почему-то…

— Вот ерунда! — перебил я ее. — Настоящая ерунда. Наоборот, я рад. Ты вот что: забегай ко мне, когда будет время, начнем помаленьку обход.

Буланка пришла в восторг.

— Ой, Костя, обязательно! Завтра же прибегу. После обеда, ладно?.. Это так романтично узнавать чужую жизнь!..