Понадобится, правда, фабрика для обезвоживания яиц – или как это называется, – потому что одного яйца хватит, чтобы кормиться целой семьей в течение недели, а приготавливать сразу столько еды неэкономно. Если же мы станем перерабатывать яйца в порошок, его можно будет употреблять понемногу, – думаю, ложечки для соли вполне хватит, и это осчастливит любую хозяйку…

А то еще, думала Мария, начинавшая уже позевывать, мы могли бы выводить в инкубаторах цыплят-однодневок и кормиться ими, или кольцевать из-под низу их родителей – в Научных Целях, или воспитывать птенцов, чтобы работали у нас гидропланами…

Скоро она уже плыла по небесам сновидений, где реактивные гидропланы складывали крылья перед посадкой или расправляли их перед взлетом, наклоняя к воде под углом в сорок пять градусов. Последние несколько недель Мария недосыпала. Щека ее покоилась на сложенных вместе ладонях, темные косички раскинулись по подушке, таинственные тени ресниц стали воротцами в неведомый мир, где происходят события, постичь которые не в силах никто.

За миг перед тем, как уйти в этот мир, Марии послышалось сквозь полудрему, что вроде бы на террасе мисс Браун разговаривает с викарием.

Проснулась она в темноте, чувствуя, что сна у нее ни в одном глазу. Она ощущала себя крепкой, счастливой, живой, а перед глазами ее совершалось нечто чудесное.

С проходившего над окном водосточного желоба, словно паук на конце своей нити, спускался освещенный луной шестидюймовый человечек.

Дело, видите ли, в том, что если по всему вашему парку пять сотен острых глаз неотрывно следят за вами из-под кустиков щавеля и листьев репейника, если пять сотен похожих на крохотные раковинки ушей настороженно вслушиваются из-за зеленых плодов ежевики и дикой петрушки, в этом случае не следует вам разгуливать по террасе, рассказывая викарию, что Марию отправили спать на пустой желудок, ибо такое развитие событий через самое малое время непременно начнут обсуждать в лиллипутской столице.

Так оно и случилось, а маленький Народ состоял не из тех, кто покидает своих друзей в минуты страдания. Приготовления начались немедленно. Сращивались снятые с фрегата канаты, организовывались транспортные средства, делалось все, чего требовала столь решительная минута. К десяти часам лиллипуты тронулись в путь и достигли Южного фасада за час до того, как мисс Браун отправилась спать. Две обитаемых комнаты им были известны, поскольку вечерами они видели горящий в этих комнатах свет.

Прославленный верхолаз, занимавшийся обычно наружным ремонтом Храма Отдохновения, проник в ближайшую к окну трубу водостока и полез по ней, как альпинист по скальному камину. Это означает, что он уперся спиной и ступнями в противоположные стенки трубы и так, в сидячей позе, начал медленно двигаться вверх, прижимаясь к стенке спиной. Длины взятой им с собою веревки на всю огромную трубу не хватало, – а больше ему было не утащить, – так что следом за ним поднимался второй участник восхождения, он нес вторую веревку и на середине пути срастил ее с первой. Теперь первому верхолазу, уже забравшемуся на кровельный желоб водостока, предстояло выполнить еще одну важную работу. Второй присоединился к нему – помогать.

Вытащив длинную веревку из трубы, они спустили ее на землю, а там расторопные руки обмотали ее вокруг столба, уже вбитого на краю лужайки. Теперь от желоба к траве вела сплетенная из конского волоса соединительная нить. Оставалось лишь пропустить ее через выкованную из гвоздя металлическую скобу и привязать к скобе вторую веревку. После этого в распоряжении лиллипутов оказались две длинных веревки, из которых одна играла роль верхнего троса подвесной канатной дороги, а за другую можно было металлическую скобу подтягивать вверх и вниз. Получилось что-то вроде фуникулера.

Когда приготовления завершились, и было твердо установлено, что мисс Браун уже храпит, верхолаз начал спускаться на короткой веревке к оконному проему Марии.

Та, стараясь не шуметь, открыла окно.

– Как же я рада вас видеть!

Верхолаз негромко ответил:

– Привяжите Конец этой Веревки к вашему Столику, Мисс, или к чему-нибудь внутри Комнаты. Говорите потише, чтобы нас не учуяли. Мы установили наверху Полиспаст. Желаете видеть Школьного Учителя?

– Да!

– В таком Случае, Минутку.

И он исчез, словно крошечная обезьянка, оставив Марию закреплять нижний конец веревки.

Следующим появился, сидя в люльке, Школьный Учитель.

Он прошептал:

– Добрый Вечер, Мисс.

– Добрый Вечер, Сэр, Ваша Честь, Мистер! – с чувством отвечала она. – Вы – лучшее, что я видела за сегодняшний день, уж вы мне поверьте.

– К вашим Услугам, Мисс. Позвольте предложить вам немного Провизии.

И действительно, к ним на веревке медленно опускалась провизия – три зажаренных вола, два бочонка бузинного вина и четыре дюжины хлебов из травяного семени.

– Боже ты мой! – сказала Мария.

Она готова была задушить его в объятиях.

К Марии явилось целое посольство. Помимо зажаренных волов и прочих даров, повергнувших ее в состояние блаженства, присутствовали также Школьный Учитель, Адмирал, верхолаз и престарелый городской советник, вручивший ей изукрашенный приветственный адрес. Все они явились сюда, исходя из того принципа, что больных и узников следует развлекать. Они сказали ей, что время далеко уже перевалило за полночь, и замолчали, наблюдая, как она уписывает свой обед, расстелив на подоконнике вместо скатерти умывальное полотенце.

– Я вас вконец объем, – покраснев, сказала она.

– Нас послали, чтобы вручить вам, Мисс, Благодарственный Адрес за неизменное Постоянство, с которым вы защищаете наш Народ. Адрес сей подписан всеми Гражданами Народа Лиллипутов В Изгнании.

– И Военно-морским Флотом, – твердо сказал Адмирал.

– Это вы меня защищаете, – сказала она, со смущением принимая адрес. – Как бы там ни было, а мы с вами попали в жуткий переплет. Мне нужно так много вам рассказать. Только с полным ртом все равно ничего не получится. Вы не обидитесь, если я пока почитаю?

Мария читала, а лиллипуты воспитанно осматривались – гораздо воспитаннее, чем она на острове. Комната ее представлялась им такой же удивительной, как ей остров, но они старались по возможности не пялить глаза.

В Адресе написанном чернилами из ягод терновника на тонком, как китайская бумага, пергаменте, выделанном из шкурки мыши-полевки, объяснялось, как нынешнее и грядущие Поколения будут помнить, что Женщина-Гора сдержала данное ею Народу Слово, несмотря на Голод и тюремное Заключение и прочее и прочее. Лучшего аттестата не приходилось и желать, и поскольку Мария не знала, как ей отблагодарить лиллипутов, она сложила Адрес, с нежностью поместила его поближе к сердцу (в нагрудный карман пижамы) и вернулась к обеду.

Покончив с едой, Мария сказала:

– Благодарю Лиллипутов за столь добрый обед.

– К вашим Услугам, Мисс.

Мария заметила, что они теперь называют ее не «Ваша Честь», а «Мисс», – общепринятое в восемнадцатом веке обращение к девушке, – и почувствовала, что ей это приятно. Почему, она толком не знала.

– Не уходите. Хотите посмотреть мои вещи? Правда, показывать особенно нечего.

Простыни, вернее ткань простыней, наполнила лиллипутов, не имевших своего ткацкого производства, восхищением, а бескрайний простор линолеума сам по себе внушал благоговейное чувство. Скаредность не позволяла мисс Браун расщедриться на ковер для Марии, так что ничего кроме этой холодной клеенки да дешевенького шерстяного коврика у кровати, пола не покрывало. Мебель, как мы знаем, была чугунная.

Мария развлекала гостей, как могла. Самое большое удовольствие они получили от стоявшего на ее туалетном столике зеркала. Мария наклонила его, так что зеркало уставилось в потолок, и лиллипуты стояли на нем, с увлечением разглядывая свои перевернутые отражения. Адмирал, восхищенный видом собственных подошв, даже сыграл на губах матросский танец.

Вслед за тем настало время рассказать им всю историю – как в тайнике обнаружился спруг и о воззрениях Профессора на Закон и Работорговлю, и о мисс Браун, которой не терпится отыскать химерическую потаенную комнату. Вопреки ожиданиям Марии, Школьный Учитель, услышав про этот ложный след, никакого восторга не выказал. Он, подобно Профессору, сразу сообразил, что отныне безопасность Народа зависит лишь от стойкости маленькой девочки и, хоть ему не хотелось говорить ей об этом, начал подумывать, что его соотечественникам лучше всего перебраться куда-то в другое место, пока еще есть для этого время, скрыв это место даже от Марии. Впрочем, он сказал только, что ему нужно как следует все обдумать.