Ибо Капитан Бидль приказал корабельному Плотнику соорудить Вместилище, коего Замок вы видите пред собой, – общее для Человека и для Скотов, – куда и ввергнул всех без Разбора; и в нем они содержались, питаясь раскрошенными и размоченными в Воде корабельными Сухарями, отвечавшими, как в прежние Луны установил Хирург Галлибан, Потребностям перевозимого им Скота.

Мадам и Ваша Честь, я не стану терзать вашу нежную Впечатлительность, описывая Лишения этого Странствия, во время коего большая Часть Скота пала от страшного Мора, не стану я задерживаться и на Унижениях, испытанных нашими Предками после того, как они достигли чуждого Брега.

Капитан Бидль продал Судно вместе с Командой в Предвкушении будущего Преуспеяния, каковое имела принести ему Демонстрация его Пленников на Торжищах Королевства; именно там, среди Разгула и Попоек, столь нередких на Острове Нептуна, и давали свои Представления Канцлер Казначейства, два Снильпела и восемь уцелевших Простолюдинов, из каковых двое скончались в Пути.

Музыкальные Инструменты, Мадам, кои вы уже слышали, были изготовлены Пленниками согласно Указаниям их Господина. Томимый ненасытимой Алчбой, Хозяин немилосердно вколачивал в Пленников Английский Язык, исключительно трудный для них вследствие Несходства Артикуляции. Древнее Искусство Лиллипутов, каковое суть Прыжки и Скачки, или Танцы на Канате, профанировалось на Потребу Черни. И ни единое из сих Представлений, за которые несчастные Пленники не обретали иного Воздаяния помимо Порки, ибо Тиран их вскоре взял в Обыкновение за всякую Оплошность сечь их Веткою Вереска, не сулило им Надежд на какое-либо Улучшение в Грядущем, кроме разве тех, кои сулит нам Могила. Вот в таких-то Условиях, Мадам, выставляемым напоказ Пленникам и приходилось кричать: «Боже, храни Короля!» В подобных Условиях, Мадам, их понуждали размахивать Стягом Святого Георгия, что составляло, как мы знаем, Апофеоз Спектакля, даваемого Морестранником Бидлем!

– Все эти Факты, Мадам, – с доброй интонацией продолжал Школьный Учитель, – упоминаются мною не потому, что мы питаем какие-либо горькие Чувства по отношению к вам, но лишь из Намерения явить вам Меру нашего Уважения, ибо мы желали бы отплатить вам за Доброту полноценной Монетой.

Мария поклонилась.

– Ожидание больших Барышей, – продолжал Школьный Учитель, – не обмануло Капитана Бидля. Многолюдные Толпы, привлеченные Славой, которую приобрело его Представление, стекались на каждую Ярмарку, и Труды Лиллипутов, непрестанно понукаемых ко все более изощренному Проявлению гимнастических их Способностей, в скором Времени изрядно пополнили Карман их Господина. Не приученный к Соблазнам, сопутствующим Достатку, Мадам, и к тому же волейневолей проводящий все свое Время в Окружении Кабаков, столь обильных на деревенских Ярмарках, Капитан Бидль быстро пристрастился к Бутылке. Пребывая в Убеждении, что Народ наш слишком страшится Представителей его собственной Расы, чтобы искать в ее Гуще Убежища, – и вправду, помимо Досаждения, причиняемого Дыханием Людей, наши Предки страшились огромных Лиц, стеснявшихся над ними при каждом Представлении, как равно и Зловония этих Особ, и деревенской Неотесанности, проявляемой ими, – убежденный в этом, Капитан Бидль вскоре стал нерадив и уже не запирал Вместилища по Ночам, – особливо в Ночи, становившиеся постепенно все более частыми, когда он ублажал себя Винопитием.

Однако Народ Лиллипутов, Мадам, тем в пущей Мере страдал от Тирании своего Господина, чем в пущий Упадок приходил Организм сего последнего, сокрушаемый Последствиями его Невоздержанности. Престарелый Флимнап, вынужденный исполнять не Канате опасные акробатические Кунштюки, с каждым Днем все более и все с большими Основаниями страшился несчастного Случая. Да и прочие Лиллипуты, угнетенные тяжкими Трудами, коих требовало каждое Представление, как равно и Угрозою верескового Кнута, все чаще и все тревожнее помышляли, не предпочтительней ли самая Смерть, все же сулящая Возможность Освобождения, Горестям нынешнего их Состояния.

В этот-то знаменательный Момент Истории нашей Капитан Бидль и был призван во Дворец Мальплаке, дабы Марионетки его выступили перед Домочадцами правившего в ту Пору Герцога.

В Ночь перед Представлением, Мадам, Капитан Бидль обедал в Нортгемптоне, более, чем обыкновенно, потакая своим Желаниям. Предвкушая немалое Вознаграждение от столь высокого Покровителя с Присовокуплением, быть может, бесценных Рекомендаций, каковые откроют ему Дорогу в Высший Свет, Капитан отпраздновал свою Фортуну несколькими Чашами Грога. Затем, потребовав, чтобы ему подали Лошадь и последнюю Бутылку в Качестве Vade Mecum'а, он отправился в Мальплаке, где ему предстояло провести Ночь.

В четырех сотнях Блестрегов к Западу отсюда, Мадам, – ниже Другого Моря – висит над бурным Потоком Мост.

– Хм, – произнесла Мария. – Я так понимаю, что это Мавританский мост. Во всяком случае, на Нортгемптонской аллее другого нет.

– Именно на этом колоссальном Строении, Мадам, как повествует наша История, Капитан Бидль и пал Жертвою Опьянения. Он спешился со своей Клячи, желая найти Спасение на Terra Firma, и тут его сразила Дремота.

Народ, пребывавший в притороченном, как обыкновенно, к лошадиному Крупу отвратительном Вместилище, коего Замок остался незапертым, выбрался на Седло, дабы оглядеться в Ночи, между тем как Лошадь паслась на Досуге близ своего Владельца. Был поздний Вечер, ярко светила Луна. Ясно различался истекающий из Другого Моря стремительный Поток, и Земли вокруг него глядели Пустыней. Решение касательно Побега было принято в ту же Минуту, и все торжественно поклялись в твердом Намерении скорее пасть от собственной Руки, чем примириться с повторным Пленением.

Они поспешно закрепили Тросы, – то были Канаты, на которых им приходилось плясать. На этих Тросах быстро спустили на Землю Овец и Коров. Также спустили они и Вместилище, которое с большими Трудами им удалось отвязать от Крупа. Флимнап предложил плыть всем Миром по Морю, пока не удастся на дальних его Берегах отыскать иного Пристанища.

Я не стану утомлять вас, Мадам, подробным Рассказом о наших дальнейших Странствиях. Волоча Вместилище на Буксире, они поднялись к Верховьям Потока. Спокойные Воды Другого Моря позволили погрузить во Вместилище пригнанный Скот, и все вместе отплыли к восточному Берегу, где при наступлении Утра Экспедиция укрылась под свисающими Ветвями огромного Дерева. Из этого Укрытия они заметили в дневные Часы некие не исполненные Усердия Попытки их отыскать, но Тревоги не испытали. Народ пришел к Заключению, что хмельной Бидль, с самого Отъезда пребывавший в смутном Состоянии Разума, не мог сохранить и малейших Воспоминаний о собственных Действиях, и должен был обратиться вспять по своим Следам по крайности до Таверны, в которой обедал, отыскивая Дорогой Вместилище. На следующую Ночь, под покровом Тьмы, наш Ковчег, как мы вправе его назвать, был с невероятными Усилиями поднят по Водопаду в Верхнее Море. Следопыт, высланный вперед для Разведки Местности, вернулся со Сведениями относительно уединенного Острова, на коем мы с той Поры и обитаем, и на коем вы, Ваша Честь, Мадам, Мисс, в эту Минуту стоите.

Когда историческое повествование подошло к концу, Мария поневоле почувствовала облегчение. У нее уже голова закружилась от заглавных букв, и вообще она втайне считала, что задавать вопросы куда интереснее, чем выслушивать лекции. К тому же обращение «Мадам, Ваша Честь, Мисс» представлялось ей каким-то сомнительным, – во-первых, она знала, что настоящее ее имя все же Мария, а вовторых, ей хотелось избежать в отношениях с лиллипутами чрезмерной официальности. Чего бы лучше, – унести с собой Школьного Учителя в такое место, где они могли бы поговорить, как нормальные люди, а то чувствуешь себя, будто на митинге.

С другой стороны, она сразу сообразила, что осматривать владения лиллипутов с помощью такого гида – дело нелегкое: ведь как бы ты ни был находчив, а прогулка с собеседником, голова которого едва возвышается над твоей лодыжкой представляет немалые трудности. Прежде всего, возникает проблема несоразмерности шагов. Один шаг Марии покрывал двенадцать шагов Учителя, стало быть, для того, чтобы держаться с ней вровень, ему пришлось бы бежать, и бежать быстро. Конечно, она могла бы нести его, но предложить ему это не решалась. Когда человека несут, он неизбежно ощущает себя чем-то вроде младенца, а Марии не хотелось унижать Учителя, ибо она даже в свои десять лет обладала определенным количеством хорошего вкуса. К тому же Мария страшилась взять его в руку, – страшилась сдавить слишком сильно, да и Учитель, как она догадывалась, будет терзаться боязнью, что она его выронит.