Я перебирал серые пластиковые карточки сводок. Честно говоря, многое рассказанное Еном было для меня по-прежнему непонятно, хотя обо всём этом я уже читал и слышал перед отлётом на Гивею, всё это видел своими глазами здесь, на планете.

– А кто содержит все эти притоны?

– Не известно. Сколько бьёмся, не можем выйти ни на одного мало-мальски крупного дельца.

– И при этом ты отказываешься арестовать Наоку? Наоку, который по моим соображениям участвует во всех этих сомнительных делах? – скептически усмехнулся я.

Ен поморщился, и я понял, что задел его больное место.

– Самое большое, что мы можем, – продолжал он, сделав вид, что не расслышал моего замечания, – это устраивать облавы, которые, в оказываются малоэффективными. Стоит нам разгромить один притон, как в другом конце города тут же появляются три новых. Конкуренция, мать её!

– Почему бы тогда не провести масштабную операцию, охватывающую весь город? Задействовать все наши силы и арестовать максимальное количество преступников. А через них уже выйти на след главного босса… или боссов.

– Видишь ли… – Ен почесал затылок. – Здесь не всё так просто, как тебе кажется. Ну, во-первых, у нас нет ни средств, ни людей для этого. Ты же должен представлять, сколько понадобится оперативников и техники для такой широкомасштабной операции? А, во-вторых, в каком-то смысле, существование этих заведений выгодно народной власти.

– Дело в том, – поспешил объяснить он, видя моё изумление, – что все эти притоны, кроме наркотиков и другой дряни, продают населению и продовольствие. Конечно, подпольно, в обход наших распределителей и по сумасшедшим ценам, что совсем не способствует укреплению революционной справедливости. Но мы всё ещё не можем снабжать все наши города бесперебойно, особенно в провинции, которая сидит у нас практически на голодном пайке. А у этих барыг можно в любое время дня и ночи достать всё, что нужно, чтобы не умереть с голоду. Вот и идут к ним люди от безысходности, и отдают последние заработанные гроши, чтобы прокормить свои семьи.

– Но ведь это продовольствие, ворованное из ваших же распределителей! – заметил я. -Это ведь уже политика! Явный удар по «престижу революции», как любят говорить ваши ораторы со всех трибун, цитируя Чой Чо Рена.

Откровенно говоря, я совсем перестал понимать, что здесь происходит и почему Ен так спокойно говорит обо всём этом. В ответ он снова болезненно поморщился. Сказал:

– Не надо, Максим! Не надо язвить на эту тему! Подрыв подрывом, а прикрой мы сейчас все эти заведения, это сразу же вызовет такое недовольство народа, что убоятся сами боги! Ведь эти преступники снабжают даже Южный материк, а там обстановка вообще неспокойная! С идеологией-то у нас ещё не всё в порядке, – сокрушенно добавил он. – В народе всё ещё живы старые стереотипы, которые приписывают верховной власти обязанность поддерживать справедливые социальные условия в любых обстоятельствах, помогая и нищим и обездоленным. Но мы же не боги, которые всё видят и всё могут! А кто в этом виноват? Прежняя власть, которую мы смели очищающим огнём революции!

Он доверительно посмотрел на меня.

– Ведь, посмотри, что получается. После подавления восстания Квой Сена, власти жестоко расправлялись со всеми инакомыслящими, на планете царил «чёрный» террор. Диктаторы хотели запугать народ, вытравить из него само стремление к свободе и справедливости. Но наш народ был уже не тот. Теперь им уже нельзя было управлять по-старому, как стадом скота, опираясь только на силу и страх. Тогда правительство сменило тактику, и со всех трибун важные чиновники стали говорить о своём стремлении дать народу свободу и равенство, о необходимости ставить интересы народа превыше всего, подкрепляя эти призывы незначительным послаблением диктатуры, но оставляя незыблемым основу общественного устройства.

Ен снова принялся прохаживаться по кабинету.

– Народ уверовал в эти пустые обещания и призывы. Ему говорили: верьте, очень скоро мы дадим вам все блага этого мира, и вы не будите больше испытывать лишения и голод. И тут же оговаривались: но это время не может наступить сразу, вы же понимаете, что не всё так просто, нужно ещё немного потерпеть, перенести ещё некоторые лишения, и тогда наступит желанная пора всеобщего изобилия и счастья. И самые важные вельможи, включая президента, приложив руку к сердцу, горячо клялись: видите, мы прилагаем для достижения этого все возможные усилия, пускай, наши достижения ещё и малы, но не нужно отчаиваться. Это только начало. Надо просто ждать, верить и работать. Это всё, что от вас требуется, а остальное сделаем мы…

Слушая Ена, мне почему-то подумалось о том, что тоже самое происходит на Гивее и сейчас, хотя, казалось бы, революция должна была принести народу этой планеты совсем иное. Интересно, а понимает ли это сам Ен? Сколько я не вглядывался, в чёрных глазах начальника местного отдела ОЗАР, словно в глухой ночи, лишь изредка появлялись всполохи яростного фанатичного огня. Может спросить его об этом напрямую?

В дверь неожиданно постучали и, не дожидаясь ответа, на пороге появился дежурный. Мне показалось, что увидев меня, он удивился, но сразу принял официальный вид, когда Ен спросил его, в чём дело. Дежурный бодро отрапортовал:

– Всё готово, товарищ Шао!

Какое-то время Ен пристально смотрел ему в лицо, как будто желал убедиться в правдивости этого утверждения. Затем довольный кивнул: – Прекрасно! – Он повернулся ко мне. – Вот тебе и иллюстрация к нашему разговору!

– А что случилось?

– Ничего особенного. Просто нашим агентам удалось обнаружить очередной притон на окраинах города. Операция назначена на десять. Если тебе это интересно, можешь принять участие и лично убедиться в эффективности ударных методов. Оружие при тебе?

В какое-то мгновение у меня возникло ощущение, что всё происходящее, это хорошо отрепетированный и сыгранный спектакль, но я отбросил от себя эту нелепую мысль. С готовностью хлопнул себя по левому боку, где всё ещё висела кобура с пистолетом.

– Прекрасно! Тогда едем? – Ен достал из ящика стола увесистый «Тэджи-47» и сунул его за ремень брюк.

Дома по обе стороны улицы вставали в лучах осветителей серыми громадами, зияя чёрными глазницами пустых окон. Своры одичавших собак бродили по тёмным закоулкам дворов, шарахаясь от света наших машин. Проехав несколько безлюдных кварталов, мы, наконец, остановились.

– Дальше пойдём пешком, – сообщил Ен, откидывая дверцу магнитора.

Из грузовых фургонов позади нас одна за другой появлялись тени оперативников и тут же выстраивались в две шеренги. Молча, все двинулись вдоль улицы, словно призраки, невидимые в ночи. Давно заброшенные дома поднимались к редким звёздам безмолвными скалами. На западе призрачный звёздный шлейф тонул в серебряной дымке только-только всходившей луны. Мы с Еном обогнали цепочку людей с оружием на изготовку, и оказались во главе этой молчаливой процессии. Где-то впереди, едва слышимые, раздались голоса людей.

Ен поднял руку, приказывая всем остановиться. Быстро взглянул на меня. В свете всходившей луны его глаза стали совсем непроницаемыми. Я понял его безмолвный вопрос и согласно кивнул. Мы пошли вперёд, свернули во двор полуразрушенного дома. По едва различимой лестнице поднялись на второй этаж к зияющему пустотой квадрату окна. За ним мутным пятном лежал серый лунный свет. Отсюда была хорошо видна вся улица, по которой мы передвигались, но главное – как на ладони внизу лежала квадратная площадь, на которую выходило несколько узких улочек. На противоположной стороне площади отчётливо просматривалось большое здание, в свете луны казавшееся голубым.

Я посмотрел на Ена. Он утвердительно кивнул: здесь! Вооружившись термосканером, похожим на обычный бинокль, Ен стал осматривать окрестности. Я внимательно наблюдал за ним. Видимо, что-то заметив, он передал прибор мне. Непривычно зелёное, режущее глаза, пространство казалось пустым. Ен указал мне нужное направление, и в окулярах мелькнул какой-то красный размытый контур. Ага, вот!