Уже совсем скоро эта «звёздочка» станет много крупнее и займёт всё пространство экранов. Станут различимы знакомые с детства контуры материков; прозрачная зеленоватая гладь океанов заблестит в лучах солнца золотистой рябью; поплывут медленными тяжёлыми волнами белоснежные громады облаков, бесследно тая на ночной стороне планеты…

Земля – родная, безмерно прекрасная и зовущая. Пока ещё она слишком далека, но уже скоро, совсем скоро я смогу ступить на её луга, вдохнуть её пьянящего ветра, упасть в мягкие объятия её трав.

– Тебя там кто-нибудь ждёт? – Кита Мукерджи неслышно подошла к моему креслу и положила руку мне на плечо.

Сердце сжалось давно забытой болью, тоскливо защемило в груди. Сколько раз за последние месяцы карантина, проведённого на Орбитальной, я задавал себе этот вопрос! Память – беспощадная, неотвязная память – не давала мне покоя и сна. Но связаться с Землёй, сообщить о своём прибытии у меня не хватало духа, хотя, конечно же, весть о внезапно вернувшемся из глубин космического небытия и времени корабле уже давно облетела всю планету. Сейчас я не знал, что мне ответить врачу «Чёрного Грома», хотя мы и сблизились с ней за несколько долгих месяцев полёта, не тая друг от друга почти ничего.

– Не знаю… – Голос мой прозвучал глухо и незнакомо.

Пристальный чёрный взор Киты Мукерджи устремился на экран, подобно свету звёзд, пронизывая пространство, разделявшее нас с родной планетой. Я почувствовал, как её пальцы сжались на моём плече. Она тихо сказала:

– У меня там остался сын. Сейчас ему должно быть уже… Хотя нет, теперь там меня могут ждать только внуки, – тут же спохватилась она и грустно усмехнулась. – Подумать только! Как всё обернулось для нас всех… Время так неумолимо и безжалостно!

Она снова вопрошающе посмотрела на меня.

– Странная штука время, правда? Мы так мало знаем о нём, и так отважно и бездумно бросаемся в его пучины, пытаясь покорить вселенную! Но разве это возможно, Максим? Разве может человек покорить Время? Ведь оно безгранично, бесконечно и всеобъемлюще, как сама эта вселенная, которая и есть Время…

Кита замолчала, задумчиво глядя в иллюминатор, где штрихи звёзд медленно плыли по тёмному стеклу, устремляясь в неизведанные пучины пространства. Затем она повернулась ко мне и ободряюще улыбнулась.

– Всё будет хорошо, Максим! Теперь всё будет хорошо, поверь мне!..

Тяжёлые металлические створки входного люка с протяжным стоном ушли в сторону, и ослепительное голубое небо ворвалось внутрь «Чёрно Грома». Высоко-высоко, в бездонной глубине неба парили острокрылые контуры птиц, взиравших с высоты на цветущую Землю.

Я прикрыл ладонью глаза, успевшие привыкнуть к полумраку шлюзовой камеры, шагнул к выходу и остановился, вдыхая полной грудью свежий майский ветер, напоённый запахами молодой листвы и цветущей сирени. Казалось, целую вечность не видел я этого ясного неба, не вдыхал этого чистого воздуха. Вкус гари, горячего железа и биосмеси, скопившийся в лёгких во время посадки, выветривался из меня с каждым новым вдохом. Для «Чёрного Грома» и его экипажа – истинных героев космоса – сделали исключение, позволив сесть на космодроме в самом центре плато Декан. Обычно людей перевозили с Орбитальной на челночных кораблях, и дальние ракетолёты не тревожили покоя родного дома.

Чья-то мягкая рука уверенно взяла меня за локоть. Я обернулся и встретился взглядом с глубокими чёрными глазами Киты Мукерджи. Врач «Чёрного Грома» придвинулась ко мне почти вплотную и тоже устремила взгляд в солнечное слепящее небо.

– Вот и дома! – Кита глубоко и с наслаждением вдохнула налетевшего ветра и посмотрела на меня. – Тебя встретят?

– Не знаю… Навряд ли. Никто не знает о моём возвращении на Землю.

– Почему ты так думаешь? – Взгляд Киты Мукерджи стал лукавым и загадочным. – Мы же целых три месяца провели в карантине на Орбитальной!

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ничего особенного, – пожала плечами Кита.

– Мне будет нелегко возвращаться, – вздохнул я.

– Нам всем будет нелегко, после всего пережитого, – добавила Кита. Она хотела ещё что-то сказать, но в это время металлическая дверь позади нас тихо щёлкнула, и в шлюзовую камеру вошли Рэй Скэлиб и Тиэ Грифф. Вслед за ними появился Павел Зарев и остальные участники экспедиции.

Стеклянные двери вагона магнитной дороги бесшумно раскрылись, и я вышел из поезда под пушистые ветви цветущей сирени. С возвышенности, на которой располагалась станция магнитной дороги, были хорошо видны крыши коттеджей Окраины, словно островки суши, плававшие в зыбких душистых волнах цветущего кустарника.

Вид их и томящие волнующие запахи цветов вызвали во мне дорогие сердцу воспоминания. По широкой дорожке, устланной фигурными плитами волнистой смальты, я спустился на тихую улочку, протянувшуюся между живых изгородей из кустов акаций, и вошёл в сад, где не был долгих четыре года. Сердце сжалось тоскливо и тревожно. Мягкая трава, подобно живому ковру, заглушала мои шаги.

Юли стояла у широко распахнутого окна, и не заметила моего появления. Я подошёл ближе и замер, задыхаясь от нахлынувшего волнения. Лёгкий ветер мягко ударялся в лицо моей возлюбленной, взбивая пушистые пряди на её лбу. Каждая чёрточка этого лица, бесконечно любимая и дорогая, наполняла трепетной нежностью моё истосковавшееся сердце.

С задумчивой грустью взирала она на голубое небо сквозь оконную раму, и вздрогнула, когда на стекле, словно истершееся в памяти воспоминание, появилось моё призрачное отражение. Минута, которую мы, молча, смотрели друг другу в глаза, показалась мне вечностью, прожитой вместе, и не нужно было никаких слов: всё выстраданное, всё пережитое и невысказанное за эти годы разлуки стояло в её глазах, окунаясь в которые, я тонул полностью и безвозвратно. И лишь одна единственная фраза сорвалась с её губ, прозвучав так обыденно, как будто я вышел из этого дома только вчера:

– О небо! Как долго тебя не было!..

Бесшумно, словно тень, Юли появилась в ванной, испуганно и тревожно глядя на меня в зеркале. Я быстро повернулся ей навстречу, опасаясь чего-то непредвиденного и страшного.

– Что с тобой?

Я осторожно встряхнул её за плечи. Она недоверчиво посмотрела на меня, зябко кутаясь в купальный халат. Тихо произнесла:

– Мне приснился страшный сон…

Какой-то тяжёлый ком откатил у меня от сердца, и оно снова забилось легко и свободно.

– Глупенькая! Стоило расстраиваться из-за такого пустяка?

Юли остановила на мне напряжённый взгляд и, будто не слыша моих слов, медленно продолжала:

– Мне снилось огромное красное солнце над чёрной пустыней… Какие-то звери… или люди?.. В шкурах, с лохматыми и грязными головами, с горящими огнём глазами на тёмных лицах… Они впряглись в громадную чёрную колесницу и тащили её, как обезумевшие, прямо на меня… Я слышала их хохот… их отвратительное сопение и топот их ног! Они надвигались на меня, а я не могла пошевелиться, чтобы убежать. Только видела колеса этой страшной колесницы, увешанные человеческими черепами, готовые вот-вот раздавить меня, втереть в землю… Это ужасно, Максим!

Юли замолчала, глядя на меня огромными, полными ужаса глазами.

– Родная! – Я обнял её за плечи, прижал к груди. – Ничего плохого с нами не происходит! Просто на тебя так действует здешний климат, эта жара, поэтому и снятся всякие кошмары. Всё от переутомления, а ещё от этого непривычного красного света вокруг.

– Ты думаешь, это из-за жары и света? – В её голосе послышалась слабая надежда.

– Конечно! Успокойся и не думай больше об этом сне.

Я вернулся в комнату, поискал глазами одежду, которую вчера разбросал, где попало. Поднял с пола брюки, надел их.

Юли вошла следом, присела на подлокотник кресла. Несколько минут она внимательно наблюдала за мной, скрестив на груди руки.

– Максим! Может быть мы не правы, вмешиваясь в жизнь чужого народа, чужой планеты? – неожиданно спросила Юли. Вид у неё был такой серьёзный, как перед экзаменом. – Как мы можем знать, что для них хорошо, а что плохо, если до конца не понимаем эту жизнь и её законы? Что если мы, как представители высшей цивилизации, нанесём ужасающий вред процессу нормального исторического развития здесь, на Гивее, и о нас будут потом вспоминать в легендах, как о посланцах Сатаны, как о духах тьмы и зла?