Я подсел к ней на подлокотник кресла, заглянул в глаза: в самой глубине их застыла тревожная печаль. Странно, почему она заговорила об этом именно сейчас и именно так? Хотя её мысли были сродни и моим, иногда повергавшим меня в мучительные сомнения. Но я всегда гнал их прочь, убеждая себя, что мы исполняем свой долг перед этим народом, достойным лучшей жизни, что иного выхода из инферно, в которое была погружена эта планета, просто нет.

Я положил ладонь на её горячее колено и голосом школьного наставника-гуру нравоучительно произнес:

– Во-первых, мы не вмешиваемся ни в чью жизнь. Мы здесь по приглашению и воле этого народа: я – как представитель Охранных Систем Общества Земли, а ты… Ты – как моя жена и верный товарищ! Разве помогать этим людям, строить новую жизнь так уж плохо? Разве мы несём им зло, а не добро?.. И потом, народ Гивеи совсем не чужой для нас. В наших жилах течёт одна кровь, у нас общая история и родина – Земля. Ты забыла об этом?

– Ты говоришь сейчас, как агитаторы из местного революционного комитета! – недовольно поморщилась и нахмурилась Юли. – Мне иногда кажется, что они сами не верят в то, к чему призывают других. Ты не задумывался над тем, что слова здесь всё чаще начинают подменять действительность? Ты не замечаешь этого, Максим? Все вокруг о чём-то спорят, что-то доказывают друг другу, строят какие-то планы на будущее, но совершенно никто ничего не делает для претворения этих планов в жизнь! От этого теряется восприимчивость к действительности и остается только восприимчивость к словам. Разве я не права? – Она испытующе посмотрела на меня. – Я всё чаще замечаю, как реальность здесь намеренно подменяется иллюзиями, как люди начинают жить в придуманном для них другими мире, искренне веря в то, что этот придуманный мир и есть настоящий… Это отвратительно, Максим, потому что это самая настоящая ложь!

Я нежно погладил её колено и заглянул ей в глаза.

– Тебе плохо здесь? Ты скучаешь по дому? Да?

– Нет, что ты. Всё нормально. Ведь здесь я рядом с тобой.

Юли попыталась изобразить на лице оживление, но в глазах её осталась прежняя грусть.

– Скажи мне правду, Юли! Я всё пойму.

– Да нет же, Максим! Все хорошо.

Она ласково погладила меня по щеке. Призналась:

– Просто я сама не пойму что со мной происходит. Это где-то внутри меня… – Она приложила руку к груди около сердца. – И это как-то непонятно и тревожно…

Юли замолчала, глядя в окно, полузакрытое жалюзи. Проникавший сквозь них красный свет висел в воздухе широкими невесомыми полосами. Дальние предметы комнаты тонули в угольно-чёрной тени.

Неожиданная мысль пришла мне в голову.

– Может быть это?.. – Я вопросительно посмотрел на любимую.

Юли поняла, о чём я и улыбнулась немного снисходительно.

– Глупенький! Нет, это совсем не то, о чём ты подумал. Всё гораздо сложнее… Не беспокойся об этом.

Я выпрямился и откинулся на спинку кресла.

– А почему я должен беспокоиться? Я был бы этому только рад!

Несколько секунд она пристально вглядывалась в моё лицо, затем улыбнулась: нежно и устало.

– Какой ты у меня все-таки хороший… Очень!

Я отнёс её на постель, по пути целуя и наслаждаясь ароматом её кожи и волос. Полы розового в полоску купального халата на ней развивались в потоках воздуха, гонимого вентилятором.

– Опусти штору! – попросила Юли, откинув волосы на подушку.

Да, она права. Я тоже никак не могу привыкнуть к этому свету. Я закрыл жалюзи и вернулся к ней. Сел рядом на край дивана. Юли лежала, слегка повернув голову на бок, и смотрела на меня из-под полуприкрытых век: задумчиво и немного грустно. Сейчас кожа её стала почти медной, а тени на лице глубокими и чёрными, такими же, как волосы.

Юли слегка приподняла левую руку, протягивая её ко мне. Я взял её горячие пальцы и нежно поцеловал их. Она улыбнулась, повернулась на спину. Глаза её сделались глубокими и призывными, в этом красном свете, казалось горящими.

Я распахнул полы её халата и склонился над ней, чувствуя соприкосновение наших горячих тел, неотрывно глядя в её глаза. Я, словно тонул в них, ощущая лёгкое головокружение. Юли не улыбалась. Глаза её оставались сосредоточенными и внимательными, будто она исполняла какой-то торжественный обряд. Но это длилось минуту, не больше. Затем глаза её затянула туманная завеса, веки сомкнулись, как только губы наши слились в поцелуе. Тонкие ноздри Юли тревожно и часто затрепетали. Влажная, горячая тропическая ночь медленно истекала из неё, поглощая меня, заставляя дрожать во мне каждый нерв…

Мы лежали, обнявшись, и чувствовали биение сердец друг друга. Вокруг была полнейшая тишина.

– Знаешь, о чём я подумала, Максим? – тихий шёпот Юли защекотал теплом мою щёку.

– О чём?

– Как хорошо было бы укрыться на каком-нибудь острове, где нас никто не найдёт. Чтобы кругом было море – прозрачное, тёплое и синее-синее!.. Чтобы был лес, а на деревьях росли цветы, и в лесу пели птицы… И чтобы тебе не нужно было уходить каждое утро куда-то, рискуя не вернуться назад… Мы жили бы там вдвоём – только ты и я – и никого больше бы не было…

Юли положила тёплую ладонь мне на грудь. В темноте не было видно её глаз, но я чувствовал, что она смотрит на меня. Я крепче обнял её за плечи, прижимая к себе.

– Разве сейчас мы с тобой не вдвоём, малыш? Только ты и я?

– Да, но это только сейчас, а потом ты опять уйдёшь, и я останусь одна… Совсем одна в этом чужом городе на чужой планете!

– Может быть, отправить тебя в столицу? – осторожно предложил я, заранее зная, что это не выход.

– А разве там лучше? – печальная тоска прозвучала в её голосе.

– Наверное, тебе не стоило улетать с Земли вместе со мной…

Юли быстро прикрыла пальцами мои губы. Торопливо зашептала:

– Замолчи! Я вовсе не жалуюсь, не жалуюсь. Просто я так долго ждала тебя, что эти расставания по утрам становятся для меня невыносимыми. Я скоро, наверное, сойду с ума от них! Провожать тебя каждое утро, и думать о том, что ты можешь не вернуться ко мне… Это ужасно!

– Я понимаю.

– Нет. Ты не можешь этого понять! Это надо пережить самому. Ты не можешь знать, сколько ночей ещё там, на Земле, я лежала вот так же: одна, глядя в чёрную пустоту пред собой, и ждала, ждала, ждала!.. – Голос её стал громче и задрожал от волнения. Почувствовав это, Юли замолчала. Справившись с волнением, продолжала: – Я не знала, чего я жду, Максим. Весь мир казался мне потерянным и чужим, и это на нашей Земле! Ты можешь себе представить такое – одиночество, пустота в душе и больше ничего? Ни лучика надежды!

Она снова вздрогнула.

– Это страшно, Максим! Очень страшно! Я боюсь снова пережить это… Я, наверное, не смогу снова пережить это… Никогда! – Юли тихо всхлипнула.

– Ну, ну, Юленька! Не надо. Слышишь? – Я ещё сильнее прижал её к себе, нежно гладя по волосам. – Успокойся.

В самом деле, она права. Ей здесь действительно плохо и неуютно. Два года назад ни я, ни она об этом не думали… Вернее, она была уверена, что справится. А теперь, с каждым днём её борьба с собой становится всё ожесточеннее и безысходнее. И мне самому тяжело видеть, как она страдает, но постоянно быть рядом с ней я тоже не могу. Обстановка в городе крайне тяжёлая… Да, что там, в городе – по всей планете такая обстановка! С момента революции прошло уже двадцать семь лет. Народный Совет возглавляет уже третий лидер, а положение не стабилизируется, а наоборот, даже ухудшается. Создаётся впечатление, что с каждым новым вождём заветы Квой Сена забываются всё больше, а революция всё дальше уходит в сторону от своих первоначальных целей – служения нуждам своего народа, исполнения его воли.

Улетая с Земли по призыву Всеобщего Народного Совета в помощь народной революции Гивеи, я и не подозревал, каким здесь всё окажется сложным и непонятным. Вообще, с Земли всё выглядело гораздо проще и яснее, без оттенков и полутонов. Было понятно одно – гивейский народ решил строить новую жизнь, новое справедливое общество, и мы должны помочь ему в этом! Борьба за новое была беспощадна и жестока – революция должна быть жестока к своим врагам, так учили свой народ революционные вожди… Но кто был врагом революции? Этого я не мог понять до сих пор.