– Да чего уж там! – пожал плечами одноногий, стараясь не подать вида, что предложение Юли ему явно пришлось по душе. – Живите, коли хотите. Места всем хватит. Вон, как раз и дом для вас освободился.

Он указал на строение, стоявшее поперёк общего ряда, слева от нас.

– Раньше там Свистун жил, а теперь его дом пустой… Чего ж добру пропадать-то? Живите на здоровье.

– А что случилось с этим… со Свистуном? – поинтересовался я.

Манера давать людям вместо имен клички несколько смущала меня, но здесь, по всей видимости, никто не видел в этом ничего предосудительного.

– Чего сталось-то? – снова прищурился одноногий. – А помер он давеча!

– Как «помер»? – невольно вырвалось у Юли.

– А так. Помер и всё тут! Как человек помирает? Вон, и домину ему Хрящ уже мастерит, схоронить, значит, что б… Да вы не пугайтесь, девушка! Не заразное это. Его это… деревом зашибло, вот, – помолчав, пояснил одноногий. – А хотите, я сам провожу вас туда?

И, не дожидаясь ответа, он заковылял в указанном направлении. Мы с Юли пошли следом за ним.

– А вас как зовут? – поинтересовалась у него Юли.

– Меня-то? – Одноногий посмотрел на неё через плечо. – Кулаком называют.

– «Кулаком»? – удивилась Юли. – Ну, а имя-то у вас есть?

– Может и есть, да только зачем вам оно? Здесь меня все так называют, вот и вы кличьте так же.

– Вы здесь, значит, главный? – спросил я, невольно перенимая его манеру говорить.

– Ага, – кивнул Кулак. – Староста я ихний. Вон и контора моя. – Он указал в противоположный конец посёлка, где стоял дом больше всех остальных. – Золото мы здесь моем. Работа по такой жаре адская! Выгоды по нынешним временам никакой, только хлопоты одни. Так что приходится ещё потихоньку и лес валить. Лесорубством, значит, заниматься.

– Чего же не уедите отсюда? В столицу, например? Тем более, с золотом!

– Э-э! – махнул рукой Кулак и с досадой сплюнул в горячую пыль. – Сейчас за золото и в каталажку угодить вся недолга. Я же говорю, хлопоты одни… Да и одинокий я. Куда мне ехать-то? Зачем? А здесь люди мои, товарищи, значит. Хорошие ребята, в общем-то, и все, как дети мне. А золото, оно что? Сегодня оно есть, а завтра нету его. А жизнь она одна!

– А старик со шрамом тоже у вас здесь живёт? – зачем-то спросила Юли.

– Какой старик? – Кулак подозрительно посмотрел на неё.

– Ну, такой, с бородой и ужасным шрамом на щеке. Когда мы шли по лесу, он встретил нас и провёл через болото… Разве вы не знаете его? – искренне изумилась Юли.

Кулак отрицательно замотал головой.

– Не-а, такого не знаю. У нас со шрамами никого нету. А если бы кто и был, так я бы знал, непременно. Потому, как главный я здесь! Кому, как не мне знать?

Кулак сильными пожал плечами.

– А вы никогда не встречали его в лесу? – в свою очередь, спросил я. Мысли о незнакомце, так таинственно появившемся, и столь же таинственно исчезнувшем, не покидали меня и меня.

– Нет, не встречал, – снова мотнул головой Кулак. – Всякие люди по лесу шастают, а нам туда без надобности не зачем. У меня своих забот во как хватает! – И он подвёл сомкнутые пальцы под подбородок, показывая, сколько именно у него забот.

– Ну, вот и пришли! – Кулак остановился, отирая со лба пот рукавом рубахи.

Я окинул наше будущее жилище критическим взглядом.

– Да вы не беспокойтесь! Дом хороший, новый, – заверил меня Кулак. – И дверь крепкая, с засовом! – почему-то он отметил эту деталь особо.

– А это важно? – Я внимательно посмотрел на него.

– Да как сказать… – Кулак как-то странно взглянул на меня. – В лесу живём, может и сгодиться когда… Ну, вы обживайтесь тут, а я побежал! Дел полно, да и за людьми приглядеть надо, не случилось бы чего. Нужно будет что, так вы прямо ко мне обращайтесь, значит. Я в конторе своей всегда, и живу там. Ну, пошёл я!

Он напоследок взглянул на Юли и заковылял в противоположный конец посёлка.

– Странный он какой-то, – задумчиво произнесла Юли, провожая его взглядом.

– Нормальный человек! Поживёшь здесь, привыкнешь.

Она посмотрела на меня, но ничего не ответила. Послушно поднялась по лестнице вслед за мной. Я распахнул дверь, пропуская её в дом. На пороге ещё раз обернулся.

Посреди поляны Хрящ всё ещё мастерил гроб, с вдохновением скульптора обтёсывая толстый древесный ствол. Полуденное солнце нещадно палило, заливая поляну ослепительными красными лучами, но старатель, казалось, не замечал этого, увлечённый своей скорбной работой.

«Ягуу-ууу-уу-у…».

Протяжный вой шершера разнёсся над лесом, действительно, чем-то похожий на вой шакала.

– Что это, Максим? – Юли, зябко ёжась, прижалась ко мне, подняла лицо, освещённое луной.

– Ничего… Это шершер воет… Не бойся, сюда он не придёт.

Я крепче обнял любимую за плечи, вслушиваясь в леденящий душу вой. Сам я тоже слышал его в первый раз, но Кулак рассказывал, что шершер всегда воет по ночам в конце месяца в самую полночь. А сегодня как раз то самое время. Кулак вообще любил рассказывать всякие лесные пугалки, будто мы с Юли были детьми.

В сером свете луны, стлавшемся над дощатым полом, подобно туману, проступал край деревянной лавки в углу, бревенчатые стены, крепкая, умело сработанная дверь, запертая на железный засов. Нет, сюда шершер не заберётся. В узкое, похожее на щель, окно был виден край чёрного ночного неба, залитого лунным светом. Звёзд совсем не было видно.

Вот на фоне неба появился широкий лохматый лист, похожий на лист пальмы, и на полу, в полосе лунного света, возникла и вытянулась до противоположной стены чёрная тень. Пожалуй, эта тень – единственная реальная вещь в этом, похожем на сон, мире.

Я взглянул на Юли. Она тоже смотрела на меня, будто изучала моё лицо. Глаза у неё сейчас огромные и глубокие, как ночь за окном, и такие же серые. Сказала, как будто только что догадалась о чём-то:

– А ведь ты тоже боишься, Максим!

– Боюсь?.. Что ж, пожалуй, боюсь… Ты права, – признался я.

Юли обняла меня за шею, уткнулась лицом мне в грудь, тяжело вздохнула:

– Ой, Максим! Скорее бы кончилась эта ночь! Скорее бы утро!

Да, она права, я тоже с трудом переношу здешние ночи, залитые мертвенным светом луны, а теперь ещё и этот ужасный вой шершера.

Полоса лунного света затрепетала, словно на ветру. Скоро уже утро! На небе начинают появляться облака, значит скоро утро. Здесь всегда так.

– Максим! – позвала Юли. – А правду говорят, что у шершера шесть ног, грива, как у льва, а голова, как у крокодила?

Я удивлённо посмотрел на неё.

– Где ты такое слышала?

– Хрящ рассказывал.

– Ерунда! Это он шутил так. Все звери здесь такие же, как и на Земле или почти такие же. Они привезены сюда с Земли… и лес этот тоже привезен с Земли. Поэтому у них не может быть шести ног! Такое бывает, наверное, только у мутантов в зонах захоронения радиоактивных отходов, но люди там не живут. А шершер… Он похож на обычную собаку, только больше. Кулак мне рассказывал… Спи!

Опять завыл шершер – протяжно и тоскливо. Я нащупал кобуру, висевшую на стене, вынул пистолет. Патрон остался всего один, последний. Я встал с топчана.

– Ты куда? – встревожилась Юли.

– Сейчас. Не бойся! Я только посмотрю что там.

Я подошёл к двери, отодвинул тяжёлый засов. Жалобно заскрипев, дверь отошла от толстого бревна, служившего косяком. Широкая полоса серого лунного света проникла внутрь дома. Я раскрыл дверь совсем и остановился на пороге. Поляна, служившая главной и единственной улицей в посёлке, была пуста. В лунном свете всё вокруг выглядело как-то нереально и нелепо, как-будто это была огромная театральная декорация: и бревенчатые дома на сваях, и чёрная зубчатая стена леса с обеих сторон вырубки, и луна, похожая на большой серый фонарь. В самом дальнем конце посёлка светился крохотный огонёк. В этом месте стояла контора, и сейчас там, наверное, никого нет. Только Кулак сидит за столом и хлебает из глиняной кружки бродило, да иногда подходит к окну, ковыляя на своём костыле. Всё смотрит, не наступило ли утро.