Кругомъ меня назывался смѣхъ; пріемыши дѣлали то же (впрочемъ, они часто и въ самомъ дѣлѣ не знали своихъ отцовъ, но надо мной смѣялись и они). На моихъ глазахъ дрожали крупныя слезы.

— Ma tante, ma tante, какой онъ смѣшной! — кричатъ пажъ, таща меня въ кабинетъ своей важной тетушки. — Онъ не знаетъ, какой чинъ у его отца, онъ…

— Тише, тише, — говорила тетушка, понюхивая склянку съ какимъ-то спиртомъ:- вы, Леонидъ Николаевичъ, ведете себя неприлично; у меня послѣ каждаго праздника два дня болитъ голова отъ вашихъ криковъ. Я перестану васъ брать изъ корпуса. Извольте идти въ свою комнату я не показывайтесь ко мнѣ, покуда я васъ не позову. Allez!

Дѣти притихали, а пажикъ, попавшій подъ опалу, уходилъ изъ кабинета разгнѣванной старухи, но не въ свою комнату, а въ дѣвичью, гдѣ уже всѣ знали, что Леонидъ Николаевичъ умѣетъ шутить вольныя шутки…

Старые люди часто дѣлали дѣтскіе балы, бабушка привозила меня на нихъ, и, закруженный танцами, я совершенно забывалъ, что не здѣсь мое мѣсто, что я пирую не на своемъ пиру, пожимаю руки и обвиваю своею рукою дѣтскія таліи, до которыхъ не долженъ бы и дотрогаться. Бабушка заказывала мнѣ новыя курточки, одѣвала меня, какъ куколку, мнѣ было весело, я былъ счастливъ. Такъ же веселы и счастливы были и другія дѣти темнаго происхожденія, появлявшіяся на этихъ балахъ… А знаете ли вы, читатель, что сдѣлало изъ нихъ это воспитаніе? Одни сдѣлались взяточниками и казнокрадами, желая вести роскошную жизнь, другія вышли ни на что не годными, заѣденными воспитаніемъ пьянчужками съ горя, третьи угодили въ солдаты во время рекрутскаго набора, четвертые лишили себя жизни, считая ее за невыносимое бремя, и только немногимъ, могучимъ и здоровымъ натурамъ, удалось спасти себя, сбросить все привитое воспитаніемъ и стать полезными дѣятелями. Но если бы вы спросили этихъ послѣднихъ, чего имъ стоила нравственная ломка, то вы невольно прониклись бы уваженіемъ къ нимъ, услышавъ ихъ отвѣтъ, и пожалѣли бы, что имъ пришлось выдержать такую страшную борьбу. Мои родители, понимая опасность моего положенія и видя, что выѣзды годъ отъ году становятся чаще, стали волноваться.

— Надо кончить, Соня, — говорилъ отецъ-Сашу рѣшительно съ толку собьютъ наряжаньями, балами и визитами. Неужели мы дадимъ погубить его и разрушить наши надежды?

— Но какъ же кончить? Надо поссориться съ матушкою, это будетъ тяжело и ей, и намъ.

— Хоть бы и такъ! Она отжила свой вѣкъ, мы тоже, намъ не привыкать-стать переносить непріятности; Саша же только начинаетъ жить, за что же изъ-за глупыхъ родственныхъ чувствъ губить молодую жизнь?

— Дѣлай, какъ знаешь, но, ради Бога, не поворачивай слишкомъ круто; если можно, устрой все безъ ссоры.

— Хорошо, обдѣлаю.

Я тайкомъ подслушивалъ эти разговоры и негодовалъ на отца. Бабушка говорила мнѣ, что важные господа составятъ счастье моей жизни, будутъ моими покровителями, дадутъ мѣсто, и вдругъ отецъ, по непонятой для меня прихоти, хочетъ для того поссориться съ бабушкою, чтобы я не ѣздилъ къ своимъ будущимъ благодѣтелямъ. Откровенный во всемъ съ отцомъ, я боялся высказать эти мысли и молча дулся на него, готовясь вмѣстѣ съ бабушкою разрушить планъ родителей. Но благодѣтельная судьба спасла меня безъ помощи родителей отъ грозившей опасности и сдѣлала лишними мои приготовленія къ борьбѣ съ отцомъ; она завернула дѣло такъ круто, что всполошила весь нашъ семейный пружокъ и навсегда измѣнила жизнь двухъ его членовъ: бабушки и дяди.

Была суббота. Это случилось въ началѣ моего четвертаго школьнаго года. Я возвращался изъ училища домой и дорогою раздумывалъ, куда поѣду я завтра съ бабушкою, не будетъ ли гдѣ бала? Нетерпѣливо желалъ я увидѣть баловницу-старушку, которая почему-то не была у насъ въ теченіе прошедшей недѣли. «Не сердится ли она на насъ, не говорилъ ли ей отецъ чего-нибудь? — думалось мнѣ:- я завтра непремѣнно все разузнаю». Съ такими мыслями пришелъ я домой.

Въ передней нашей квартиры встрѣтила меня матушка: ея глаза были красны отъ слезъ; отецъ ходилъ большими шагами изъ угла въ уголъ по комнатѣ, рубанки валялись на полу; на диванѣ сидѣлъ дядя, положивъ голову на столъ и охвативъ ее руками.

— Что съ тобою, мамаша, — спросилъ я у матушки:- ты плакала?

— Ничего, мой другъ, такъ, скучно стало.

— Здорова ли бабушка?

— Слава Богу, здорова.

— Я пойду къ ней завтра?

— Нѣтъ, мой другъ, ты долго не увидишь бабушки, — сказала матушка и не могла долѣе пересилить себя, заплакала.

— Полно, Соня! — заботливо промолвилъ отецъ и подошелъ къ ней.

— Твоя бабушка въ тюрьмѣ! Я, я виновникъ ея позора! — трагическимъ голосомъ закричалъ дядя.

Я остолбенѣлъ отъ удивленія. Тюрьма, крѣпость, цѣпи — все это смѣшивалось тогда въ моемъ умѣ въ одно страшное цѣлое.

— Бабушка въ крѣпости! развѣ бабушка кого-нибудь убила? — воскликнулъ я съ ужасомъ. — Развѣ бабушка, моя добрая бабушка, можетъ кого-нибудь убить?

Я заплакалъ.

— Не плачь, Саша! бабушка не преступница и не въ крѣпости; ее просто посадили въ домъ, гдѣ содержатся люди, не заплатившіе своихъ долговъ! она очень много задолжала, — объяснилъ мнѣ отецъ.

— Такъ надо заплатить за нее, папа; ты заплатишь?

— Нѣтъ, Саша, я не заплачу; у меня нѣтъ столько денегъ, — сказалъ отецъ.

— Я, я не она, надѣлалъ долги! Я застрѣлюсь, застрѣлюсь! — вопилъ дядя, стукаясь годовою о столъ и теребя себя за волосы.

— Эта комедія начинаетъ надоѣдать, — замѣтилъ отецъ.

— Комедія? Комедія? Какъ ты осмѣлился это сказать, мужикъ, безчувственное животное? — крикнулъ дядя и со сжатыми кулаками подбѣжалъ къ отцу.

— Ты съ ума сошелъ! — холодно сказалъ отецъ и неторопливымъ движеніемъ руки оттолкнулъ дядю на диванъ.

Я никогда не видалъ отца столь хладнокровнымъ и страшнымъ въ одно и то же время. Въ его глазахъ промелькнулъ какой-то зловѣщій, нехорошій огонь, заставившій меня вздрогнуть. Въ это мгновеніе отецъ былъ похожъ на звѣря.

— Я тебѣ еще разъ повторяю, — заговорилъ онъ, дѣлая ударенія на каждомъ словѣ и произнося ихъ медленно: — это комедія — слышишь ты: комедія, и невыносимая. Теперь не время ломаться. Надо хлопотать и выкупить несчастную мать. Надо съѣздить къ вашимъ аристократамъ, обить пороги и вымолить деньги.

— Голубчикъ! я не могу, я никуда не поѣду, хоть ты убей меня. Лучше умереть, а не ѣхать! — проговорилъ дядя плачевнымъ тономъ.

Бѣднякъ присмирѣлъ и былъ жалокъ въ эту минуту.

— Я пойду, — сказала матушка и пошла одѣваться.

Отецъ снова заходилъ по комнатѣ, дѣлая большіе шаги и хмуря лобъ.

— Добрая женщина Соня! — сказалъ дядя по уходѣ матушки.

— Добрая! рѣшилась унижаться за васъ! Что вы ей? Родня!.. Къ чорту всѣ родственныя отношенія, если они приносятъ одни страданія! Вы жили, баклуши били, мотали, а эта добрая должна за васъ кланяться? И кому, и для чего? — торопливо и съ страшной злостью, почти задыхаясь, говорилъ отецъ.

Наконецъ, онъ остановился передъ дядей.

— Прошу тебя, Петръ Ивановичъ, уйди ты домой! Теперь мнѣ не по себѣ, за себя я не могу поручиться…

Отецъ снова заходилъ по комнатѣ. Дядя взглянулъ на его лицо и поспѣшилъ уйти…

Страшно гремѣлъ въ этотъ вечеръ отцовскій молотокъ, точно отцу хотѣлось разбить все вдребезги. Когда матушка возвратилась, отецъ уже былъ совершенно покоенъ и ласково, крѣпко пожалъ ея руку.

— Есть толкъ? — спросилъ онъ.

— Есть, — отвѣчала матушка, и оба замолчали; онъ не разспрашивалъ, она не разсказывала о томъ, что и какъ сдѣлалось.

Что вынесла матушка въ этотъ день, объ этомъ и говорить нечего. На колкости и обиды оказались щедрыми всѣ, денегъ же не давалъ никто. Старшій братъ бабушки сказалъ матушкѣ:

— «Сама себя раба бьетъ, если худо жнетъ! Не стану же я оплачивать долги сестеръ; этакъ, пожалуй, никакого капитала не хватитъ. Ну, если бы у меня десять сестеръ было и всѣ-то задолжали, чѣмъ бы я тогда уплатилъ ихъ долги? Да говорите же, чѣмъ? А?» Онъ долго добивался отвѣта на этотъ глубокомысленный вопросъ и, наконецъ, заключилъ:- «Пенсію за два мѣсяца впередъ я охотно выдамъ, а больше ничего не молу сдѣлать». Послѣ нѣсколькихъ безплодныхъ и трудныхъ попытокъ матушкѣ удалось устроить дѣло. Генеральша Звѣрева согласилась заплатить за бабушку 500 рублей долгу, но съ условіемъ, чтобы бабушка прожила у нея два года въ качествѣ компаньонки. Старухи были давно знакомы и, уѣзжая за зиму въ деревню и потомъ за границу, Звѣрева была рада взять съ собою знакомаго человѣка, умѣющаго болтать на французскомъ языкѣ о нашей старинѣ и играть въ пикетъ. Начались переговоры съ бабушкою; она отвѣчала: хоть въ могилу, но вонъ изъ тюрьмы!