— Я уже звонил вам, — сказал любитель мозельского. — Этот платок, что, еще одна найденная улика в деле Ладике?

— С чего вы взяли? — спросил я.

— Очень просто, — объяснил он. — Это группа крови убитого. Та же самая, которую мы определяли по пятнам крови на жакете.

— Великолепно! — закричал я. — Значит, это не та!

— Да нет же, именно та! возразил он удивленно.

— Прошу прощения, та же самая, но другая! Это доказывает, что… Кажется, я все-таки поставлю вам бутылку мозельского — какого, вы говорите, года?

— Надо же, как вы расчувствовались, — сказал химик, снимая белый халат. Он торопился на какое-то торжество. — Рад, что смог быть вам полезен.

— Большое спасибо! — сказал я. — А вы мне все это зафиксируете письменно?

— Да, — сказал он, — в течение тридцати шести часов.

Я быстро вернулся к себе, полчаса полистал дело, убедился, что Фойерхак не переусердствовал — всего три поверхностных допроса в универмаге за пять дней! — и отправился на поиски дам, чьи фотографии были в бумажнике мертвого Ладике. Их адреса наша секретарша аккуратно выписала на листочек. Все двенадцать, включая Франциску, проживали в Гамбурге и его окрестностях. Глядя на план города, я наметил себе маршрут. Начал с Хайди Вандершрек — той, которая подписывала свои письма и фотографии «Леда».

Она сама открыла мне дверь квартиры, которую снимала в одном из современных домов из стекла и бетона, сером и жалком, с темными провалами подъездов.

— Что вам угодно? — спросила она.

— Я бы хотел с вами поговорить, — ответил я.

— Все равно я ничего у вас не куплю! — заявила она раздраженно.

— А я, черт возьми, и не собираюсь вам ничего продавать, — я постарался сдержаться. — Просто хотелось бы задать вам несколько…

— Ах, вот что, вы социолог, — она поджала губы. — Сексуальная жизнь и тому подобное. Простите, но вы не по адресу.

Она собралась было захлопнуть дверь, но я помешал, поставив ногу.

— На помощь! — закричала она. — Убирайтесь вон! Я позову полицию!

— Нет необходимости, — сказал я и показал ей через щель свой значок. — Она уже здесь.

— Ах, ты, боженьки мои! — воскликнула она.

Это был совершенно новый вариант. Обычно при моем появлении говорят «О, господи!», хотя полиция и церковь достаточно далеки друг от друга. Детское ее восклицание прозвучало довольно забавно, если принять во внимание ее внушительные габариты.

— В чем дело? — обеспокоенно спросила Леда.

— Вы не хотите меня впустить? — ответил я вопросом на вопрос.

— Я, право, не знаю, — заколебалась она.

— Речь идет об убийстве Ладике! — провозгласил я на весь подъезд. — Вы с ним находились в…

— Входите, входите же! — воскликнула Леда и буквально втащила меня за рукав в прихожую. На лестнице все еще стоял гул от моих криков.

— Когда вы познакомились с Ладике? — спросил я.

— Зайдите же в комнату! — сказала она взволнованно. Ее могучая грудь часто воздымалась. — Умоляю вас!

Я оказался в комнате, в каких бывал миллион раз: диван, два кресла, полированный стол, шкаф с латунными планками и матовыми стеклами, телевизор, фото — горный пейзаж — над диваном. Мебель обита бордовой тканью, дерево — светло-коричневое, под орех, обои ярко-зеленые с золотыми крапинками. И очень живописная картина на стене, ну очень!

— Итак, — повторил я, — когда вы познакомились с Альфредом Ладике?

— Ах, — вздохнула она и, указав мне на кресло, плюхнулась в соседнее. — Ах, знали бы вы, как давно это было! Целая вечность минула!

— Восемь с половиной месяцев, — сказал я. — Во всяком случае, ваше последнее письмо, известное нам, было написано никак не раньше, и речь там идет о вечной любви…

— Ах! Так вы все знаете? — спросила она и, приготовившись заплакать, выпятила нижнюю губу.

— Все, — солгал я. — Не знаю только одного — почему вы его убили?

Конечно, с моей стороны это была порядочная подлость, но толстая Леда раздражала меня.

— Нет! — завизжала она. — Нет! Я не…

Мне вдруг стало жаль ее.

— Простите, — сказал я. — Я так совсем не думаю. Но вы должны сказать мне всю правду, фройляйн Вандершрек.

Своей мягкостью я добился именно того, чего хотел избежать — она зарыдала. Ее и без того маленькие глазки мгновенно превратились в щелочки. Слезы ручьями стекали по ее пухлой физиономии прямо на красную кофту, еле сходившуюся на огромной груди. Когда она успокоилась и смогла ответить на пять-шесть вопросов, мне стало ясно, что она — не убийца, и вообще вряд ли знает что-то важное. Хорошо еще, что она смогла подтвердить мое предположение: Ладике занял у нее 900 марок, да еще 585 марок она заплатила по его счетам портному и за несколько вечеров в ресторане. Да, о женитьбе он вел разговоры, но так и не женился. Конечно, он обманул ее. Но так ненавидеть, чтобы убить… Нет, на такое она не способна.

А кроме того, у нее уже появился друг — некто Вилли, плотник из Ганновершена. Мне была торжественно продемонстрирована его фотография, которую Леда достала из шкафа, — да, как раз то, что нужно. Они уже три месяца как обручены и к Рождеству собираются сыграть свадьбу.

— Ой! — спохватилась вдруг она и испуганно посмотрела на меня. — Он ведь сейчас придет! Прошу вас, господин комиссар, не говорите ничего об Альфреде!..

Я поспешил ретироваться. Возле дома мне встретился плотник Вилли, который походил скорее на быка, чем на лебедя. Впрочем, едва ли он имел представление о том, кто такая Леда.

Два следующих визита, которые я нанес в этот вечер, ничем не отличались от первого. Ну разве что отсутствием плотника. Истории, услышанные мной, были похожи, как две капли воды. Правда, одна из дам, подписывавшая свои письма и фотографии псевдонимом «Ягненочек», пыталась убедить меня в неотразимости своих прелестей и в непереносимости одиночества, приглашая провести с ней ночь. Другая же предложила погадать на картах с целью выяснения, кто убил Ладике.

Четвертой не оказалось дома. На табличке у двери я прочел фамилию, которой в моем списке не было. Ее соседка, удивительно похожая на курицу привычкой наклонять голову набок, сообщила, что она с мужем и ребенком вторую неделю гостит у родителей недалеко от Касселя. Да, ей известна девичья фамилия соседки, как она и значилась в моем списке. Ее письмо было отправлено Ладике шестнадцать месяцев назад. Замужем она уже ровно год. Из списка я ее вычеркнул.

Было полдесятого вечера, когда я добрался наконец до дома. Добропорядочный бюргер, который всегда дремлет во мне, проснулся и порадовался идеальному порядку в квартире.

Женщину, убиравшую у меня, я предупредил заранее о своем возвращении; она вытерла пыль, полила цветы и все прибрала. В холодильнике я нашел яйца, свежее масло, сыр, мою любимую чесночную колбасу, тарелку салата, три хорошо охлажденных бутылки пива и запотевшую бутылку шнапса.

Я устроил себе настоящий пир. Поскольку я не люблю пить в одиночестве, пришлось поставить прибор перед зеркалом и чокаться со своим отражением. К концу ужина в столь приятном обществе мое настроение было намного лучше, чем вчера в спальном вагоне.

Экспертиза, выявившая группу крови по пятнам на платке, казалась мне валуном посреди бурной реки. Мне требовалось найти еще пару-тройку таких валунов, чтобы добраться до другого берега — доказать, что Франциска невиновна.

Съев пятый бутерброд и третье яйцо, выпив две бутылки пива и четыре рюмки водки, я подумал, что завтра непременно найду еще один валун. И тут же уснул, поскольку давно уже клевал носом.

На следующее утро я отправился в универмаг «Вайн-геймер».

— Ужасно! — встретил меня начальник отдела кадров доктор Тютер. — Кто бы мог такое предположить? Как можно так ошибаться в людях! Ведь за фройляйн Янсен я готов был дать на отсечение обе руки…

— Понимаю вас, господин доктор, — сочувственно покивал я. — Впрочем, знание человеческой натуры — искусство тонкое.

Вошел Штракмайер-старший. Разумеется, вахтер известил его о моем появлении. Дело свое он знал.