— Чем могу быть полезен? — спросил он.

— Я ищу место, — объяснил я.

Он понимающе улыбнулся и указал на четырехместный стол у окна, на котором было только три прибора.

— Фройляйн Янсен сидит здесь. Ведь вы хотели…

— Да, очень! — сказал я и улыбнулся в ответ.

Он дал официанту распоряжение на своем сербскохорватском или Бог знает каком языке и, пока тот ставил прибор, обратился ко мне:

— Так годится?

Я кивнул, вынул как можно незаметнее целую тысячу динаров (примерно три марки) и сунул в руку этому низкому своднику. Затем сел, написал на пакете с салфетками свою фамилию и стал ждать соседей по столу, которые вот-вот должны были появиться. Я волновался, как старшеклассник перед контрольной по латыни. Но прежде принесли мой суп, очень острый и очень горячий. Официант осведомился:

— Что будете пить, пожалуйста?

Я понятия не имел, что они тут пьют в Югославии. На столах стояли бутылки с красным вином. На этом столе тоже стояла бутылка. На этикетке было нацарапано «Винтер».

— Попозже, — сказал я ожидавшему официанту.

Он кивнул и исчез.

Я огляделся. Зал постепенно заполнялся. Я вежливо отвечал на поклоны, потихоньку хлебая горячий суп. На меня смотрели — приветливо, равнодушно, с любопытством. Я так волновался, что не замечал вкуса супа. С таким же успехом я мог бы есть вместо него зеленые чернила. Вот явились супруги Винтер. Он — среднего роста, полный, загорелый, спокойный, с веселыми глазами. Она — маленькая, яркая блондинка, обгоревшая на солнце, а потому красная, будто ей только что рассказали неприличный анекдот.

Я встал и представился: Клипп из Гамбурга.

Последовали рукопожатия, мне было сообщено, что они, Винтеры, тоже приехали из Северной Германии. Тем временем к столу подошла Франциска Янсен. Господин Винтер мило и непосредственно представил нас друг другу.

— Господин Клипп из Гамбурга, новый гость, — фройляйн Янсен из Гам… О, да вы же земляки!

На мгновение я ощутил в своей руке легкую, теплую и изящную руку. Руку, сжимавшую ножницы? Девушка сказала приятным грудным голосом:

— Очень приятно. Пожалуйста, присоединяйтесь к нам.

На ней было легкое платье в пестрый горошек. Она села слева от меня.

— Вот, стало быть, как… — промямлил я, ощущая потребность что-то сказать из вежливости. — Значит… Простите, что стесняю вас. Но меня тут…

— Да что вы! — сказал Винтер. — Ничуть не стесняете.

— Вы уже знакомы? — неожиданно спросила фрау Винтер, переводя свой проницательный взгляд с меня на Франциску.

— Нет, — ответил я.

— Гамбург большой! — улыбнулась Франциска.

Когда она улыбалась, на щеке у нее появлялась ямочка. На большом пальце ее правой руки я заметил пластырь. Порезалась? Укололась ножницами?

— Вы давно уже здесь? — спросил я.

— Две недели, — произнесли Винтеры хором.

Я вопросительно посмотрел на Франциску.

— С понедельника, — сказала она.

Официант принес им троим суп и унес мою пустую тарелку. Непонятно, когда я успел все съесть?

Фрау Винтер украдкой поглядывала на меня. Франциска Янсен улыбалась молодому человеку, который сейчас сидел от нас через два стола. Он кивнул ей, когда вошел в зал.

— Вы долго здесь пробудете? — спросила меня голубоглазая фрау Винтер.

— Еще не знаю! — ответил я.

— Как так «не знаю»? — спросила она почти возмущенно. — Такое обычно знают! Люди, как правило, планируют свой отпуск.

— Як ним не отношусь.

— Не относитесь? Вы что, свободный художник?

— Нет, просто учитель, — объяснил я. — Учитель в профессиональном училище, которое летом закрывается почти на три месяца — с июля до середины сентября.

Фрау Винтер с удивлением посмотрела на меня. Взгляд ее был пристальным, даже немного назойливым.

— Вот это я понимаю! — поддержал разговор господин Винтер, вытирая салфеткой свои губы и разглядывая меня, как диковинное животное. — Три месяца отпуска — вот это я понимаю! Бедняга зубной врач не может себе такого позволить, иначе все пациенты побегут ставить пломбы к конкуренту!

— А вы чем занимаетесь, фройляйн Янсен? — спросила фрау Винтер.

— Я продаю игрушки в универмаге, — сказала Янсен.

— Ах, как мило! — воскликнула фрау Винтер, но по ней было видно, что сидеть за одним столом в столь неинтересной компании не доставляет удовольствия. Наверняка, она скажет потом мужу: «В следующем году, муженек, давай поищем общество поинтеллектуальнее, а? Ведь есть же бюро путешествий, куда обращаются врачи, юристы…» Впрочем, если не обращать внимания на ее снобизм, свойственный новоиспеченным богачам, она была довольно мила — любопытная, темпераментная особа.

Подали рис, говядину, красный перец, зеленый салат с красным винным соусом, помидоры. Наверное, повар был серб. Все было потрясающе вкусно. Оживленная беседа ничуть не препятствовала непрерывной работе челюстей.

Мне было сообщено, что многие интеллигентные люди, в том числе Винтеры, просто очарованы достопримечательностями Йелсы, ее кухней, напитками, окрестностями. Я выслушал все это и постарался закончить обед в тот момент, когда Франциска встала.

— Можно составить вам компанию, фройляйн? — спросил я, сопровождая ее к выходу. Молодой человек, сидевший через два стола, сделал такую физиономию, будто разжевал перечное зернышко. Мне было его жаль, но я выполнял свой долг. Хотя, надо сказать, выполнение долга доставляло мне немалое удовольствие.

— Можно, — сказала она, прищурив свои серые глаза и высоко задрав подбородок, потому что была почти на голову ниже меня. — Но вам придется делить эту милость с полдюжиной других!

— Ах, боже мой! — сказал я. — О сольной партии я и не мечтал.

— Дело в том, что у нас уже составилась компания, хотя я здесь недавно, — пояснила она, не заметив маленькой дерзости. — Мы собираемся у лодочного причала рядом с пляжной террасой. Приходите, вам будут рады.

— Искренне вам благодарен! — сказал я.

— Пока. До встречи! — бросила она и направилась к себе в номер.

— Пока, — сказал я. — Но мне туда же!

— Вот это да! — сказала она, потому что выяснилось, что наши комнаты как раз напротив. — Вот это да! Приезжает из Гамбурга, сидит за моим столом, номер прямо напротив моего — просто как по заказу!

— Да, — сказал я, — забавно, правда? И это при том, что ваш жених просил меня проследить за вами как можно незаметнее.

Она рассмеялась.

— Который? — спросила она. — У меня ведь только в Гамбурге семь.

— Номер пятый, — ответил я со всей непринужденностью, на какую был способен, хотя в горле у меня пересохло. — У которого уши торчат.

— А, это Ойсебиус, — сказала она. — Он всегда был ревнивцем!

С этими словами она исчезла в-своей комнате, а я вошел в свою, чтобы взять плавки, полотенца и мазь для загара. Однако первым делом сел на кровать, чтобы перевести дух.

Да. Это была не просто самая очаровательная из преступниц, но и самая талантливая лицедейка из всех мне известных. Какой актерский дар! Какое самообладание! Или… Может, она заколола Ладике в состоянии аффекта? Не помня себя? Такое бывает. Я об этом читал и слышал. Человек, совершив преступление, совершенно ничего не помнил. Своего рода шизофрения, вызывается невыносимым эмоциональным потрясением. Я вдруг вспомнил безумный рассказ Стивенсона о докторе Дже-киле и мистере Хайде.

Над морем сияло ослепительное солнце, доносился смех, тарахтение моторной лодки. Где-то на другом берегу бухты подавал голос мул. На перилах моего балкона сидела огромная яркая бабочка. Она медленно разводила крылья и складывала их, разводила и складывала…

Я решил не упускать девушку из вида. Ни на миг. Компания, которой я был представлен и которая меня радушно приняла, состояла из одиннадцати молодых людей. Я был двенадцатым, вероятно, самым старшим из них и наверняка единственным, кто не просто ради развлечения сидел на песке под соснами, купался и смеялся, не прекращая тараторить на самых немыслимых языках. В компании было семь мужчин и пять женщин, считая меня и Франциску Янсен. Франциска оказалась самой милой и веселой из дам. Англичанка, брюнетка с длинным лицом и большими зубами, худая и насмешливо-самодовольная, что не редкость среди бриттов, вскоре положила на меня глаз, заявив, что я «а nice fellow» (что нимало меня не тронуло). Еще была рыхлая француженка, которая все время сидела на корточках и непрерывно курила, подставляя солнцу то одну, то другую по-детски пухлую ляжку. Те планомерно превращались в некоторое подобие вареных сосисок, приобретая красно-коричневый цвет. Две дамы из Австрии приехали со своими дружками, но не придавали этому особого значения и флиртовали так, что чертям было тошно, то с тихим юношей из Восточного Берлина, похоже, очень смышленым малым, то с одним из англичан. Молодой берлинец при каждом удобном случае принимался читать книгу под названием «Психоанализ экзистенциальной философии».