Но сейчас терять ему было что, и это «что-то» была Лиза. Закрался в его сердце страх за любимую девушку, которую, увы, он не мог никак выручить. Страх не так ужасен, когда человек боится только за себя — в этом случае, если у него хватает воли, он может попытаться побороть его, но если человек боится за другого человека, страх становится неистребимым, потому что он находится вне его тела, бесконечно кружа над ним, как привидение.

Марио чувствовал себя так, как будто весь мир вокруг рухнул, как будто под его ногами мгновенно прорезалась громадная бездна, разделившая пополам его жизнь. Он чувствовал, что случилось что-то абсолютно неправильное, нетерпимо страшное, что-то, что ни в коем случае не должно было случаться, как будто он, после долгих исканий, обрел смысл жизни и в мгновение ока его потерял. Ему казалось, что судьба решила перемолоть всю его прежнюю жизнь, перечеркнуть ее против его воли и открыть новую чистую страницу по известным только ей одной причинам.

Самым диким, наверное, было то, что Марио сейчас нужно было, как ни в чем не бывало, сесть в служебную машину с рисунками пиццы на бортах и до вечера развозить заказы по домам, не имея права никому показывать чувства, которые его мучили. Не мог он никому рассказать, как сильно любит сообщницу преступника из обеденных новостей, и что готов на все, чтобы узнать, куда она исчезла.

— Марио, у тебя случилось что-то? — спросила официантка пиццерии, увидев, какая непривычно хмурая гримаса вдруг исказила лицо молодого мужчины.

— Все в порядке, Вероника, у меня просто желудок малость побаливает. Несварение, может. Сейчас все пройдет, — ответил Марио, пытаясь выглядеть максимально естественным, — надеюсь, пройдет…

Выполнив, наконец, последний за смену заказ, Марио Вегерс, ни на секунду не перестававший думать о пропавшей Лизе, запрыгнул в служебную машину и помчался не в сторону пиццерии, как обычно, а к дому Георга Кесселя.

Подъехав к улице, на которой ночью разыгралась драматическая перестрелка, Марио сбавил скорость и медленно проехал мимо двухэтажного дома с белыми стенами, чей фасад целый день не сходил с экранов телевизоров. Около калитки была натянута ограничительная лента ярко-желтого цвета, на железных воротах, на которых были видны явные следы взлома, белелась наклейка с подписями и печатями, запрещавшая посторонним входить во двор, такая же запретительная наклейка красовалась и на входной двери, чей замок тоже был разворочен. Разносчик пиццы, завернув за угол коттеджа, за которым стоял патрульный автомобиль с двумя полицейскими со скучающими физиономиями, заметил, что одно из окон на первом этаже разбито, и на каменной дорожке под ним валяются фрагменты сломанных жалюзи, а на стекле по соседству видна маленькая аккуратная дырка, очевидно, просверленная пулей.

«Эх, Лиза, Лиза, только бы ты была живой и здоровой, — тревожно думал Марио, кусая губы и глядя в зеркало заднего вида, — я тебя все равно найду, на край света поеду, но найду и выручу!»

— Давай лучше выйдем на улицу и там поговорим, без посторонних, — сказал Рикард Лийс, более известный в преступных кругах имагинерской столицы как Ричи Черный, и, надевая пальто, пошел вместе со своим знакомым, Фредериком Моро, он же Фредди Букмекер, к двери полного шумных посетителей плавучего ресторана.

Собеседники вышли на пустую палубу превратившегося в элитный ресторан парусного фрегата, пришвартованного к каменной набережной Реки, рядом с одной из центральных улиц Калиопы, и, оглянувшись по сторонам, встали у толстого ствола мачты.

— Ты Фердинанда Золика случайно не знаешь? — спросил Моро.

— Нет, не знаю, Фредди, — пожал плечами тридцатипятилетний Лийс, — он тебе дорогу перешел что ли?

— Ну, в каком-то смысле, да. Он меня на бабки развел. Причем нехилые. Вот и хочу ему хороший урок преподать.

— И какой конкретно урок хочешь ему преподать? — на угловатом лице господина Лийса изобразилась ухмылка, в тусклом сиянии электрических ламп, установленных по всей длине фальшборта, получившая какой-то демонический оттенок.

— Он совсем недавно купил себе новенький Бэнтли. Представь себе, если его судьба накажет за то, что он меня на бабки развел. Например, если с его драгоценной машинкой случится какое-нибудь происшествие…

— Ты не пробовал на него надавить, попробовать вернуть себе эти деньги?

— Тут такое дело, Ричи. мы, в принципе, вообще не должны знать о существовании друг друга. Возиться с ним мне совсем не целесообразно. Я эти деньги уже и так списал, поэтому вместо этого хочу его проучить.

— И что хочешь, чтобы случилось с его машиной?

— Ну, мало ли что бывает. Ты ведь знаешь, что иногда происходит короткое замыкание и машины загораются. Стоит себе машина и вдруг на тебе — начинается пожар. Совершенно случайно.

— А, вот оно что, — ощерился Ричи Черный, — какой ты коварный.

— Раз нарушает бизнес этику, пусть его настигает божий промысел.

— Ладно, Фредди, я тебе помогу по старой дружбе. Мои ребята разберутся с этим делом. Будет ему и судьба, будет и божий промысел. Его Бэнтли вспыхнет, как олимпийский факел.

— Вот об этом-то я и говорю, Ричи. Пусть ему будет неповадно. Это мне даже доставит больше удовлетворения, чем деньги.

— Да, все мальчики любят баловаться спичками, только это иногда плохо кончается, — смех Лийса разнесся негромким эхом по палубе фрегата-ресторана и растворился во мраке холодного безветренного октябрьского вечера.

— Присаживайся, Муус, — сказал прокурор Тимо Остент, сидевший за своим рабочим столом, вошедшему в кабинет следователю Теодору Муусу. — Я сегодня был у министра, он расспрашивал, как продвигается дело об исчезнувшей картине, есть ли перспектива ее скоро найти… У тебя хороших новостей сегодня нет?

— К сожалению, нет. Правда, благодаря фальсификатору, который действовал в сговоре с контрабандистом, мы продвинулись по двум другим делам, а вот по эскизу Эуса у нас по-прежнему ничего нет.

— Понятно… — почесал подбородок прокурор, листая документы, — руководству очень не нравится, что журналисты спекулируют картиной и постоянно ставят под сомнение профессионализм правоохранительных органов. Мол, подбрасывают вам какие-то подделки каждый день, а подлинник найти сами никак не можете. Этот вопрос обсуждается уже не только в МВД, но и на более высоком уровне. Министр намекал, что я должен найти какой-то окончательный выход из этой ситуации, поэтому я принял решение закрыть дело по краже картины. Нет никаких доказательств, что такая картина существует или вообще когда-то существовала, поэтому считаю, что нет смысла тратить на это лишние ресурсы и время, да и общественность должна успокоиться. Останется только разобраться с проникновением в дом Яна Икса, но это дело можно спокойно перевести в архив. Потом, если появятся новые материалы — производство возобновим. Там ведь имущественного ущерба не было, кроме неизвестной картины, конечно.

— Да, я понимаю, Остент, — протирая усталые глаза, кивнул следователь.

— Значит, обе картины, которые нашлись, подделки?

— Да. Одна была плохой подделкой, а другая — очень плохой подделкой.

— Вот как, — скупо улыбнулся прокурор, — интересно, узнаем ли мы когда-нибудь, была ли на самом деле такая картина.

— Меня этот вопрос в последнее время мучает даже во сне.

Прошла неделя. Эти короткие семь дней октября, впрочем, никак нельзя было назвать скучными и лишенными интересных происшествий, так как два события снова обеспечили журналистов пищей для бесконечных сплетен. Первым таким событием стал поджог новенького лимузина Фердинанда Золика, превративший роскошный Бэнтли, выкрашенный в элегантный изумрудно-зеленый оттенок, в груду бесполезного железа, покрытого копотью. Все, как и можно было ожидать, сразу связали это неприятное для владельца аукциона и антикварного магазина событие с его профессиональной деятельностью, совершенно не подозревая, что на самом деле ни аукцион Золика, ни его антиквариат, не имели к этому акту вандализма ни малейшего отношения. Никто, разумеется, за исключением Фредерика Моро, не мог и представить себе, что причиной всему был окутанный тайной эскиз нагой девицы, якобы написанный Леонардом Эусом.