Отойдя от окна, художник задержался на несколько секунд перед большим полотном, кусочком угля поправил несколько штрихов, потом зашел за ширму, встал в угол между стеной и спинкой кровати и, склонившись над полом, отделил одну из половиц. Под ней находилась полость, в которой лежала завернутая в грязную тряпку неприметная шкатулка. В нее Леонард вложил несколько бумажных купюр — гонорар за портрет внучки Гольдштейна.

Вернув половицу на место, Эус прилег на постель с глубоким вздохом, прокашлялся и, закрыв глаза, начал думать о чем-то своем, сокровенном.

Солнечные лучи проникали через приоткрытое окно, ложась ярким прямоугольным пятном света на желтую скатерть, которой был накрыт круглый стол посреди кухни. За столом, угощаясь кофе и сдобным печеньем, сидели и тихо разговаривали между собой супруги Икс. Никого другого этим субботним днем в доме не было.

— Значит, ты решил поехать в три часа? Сегодня вечером вернешься или останешься там ночевать? — сделав глоток и поставив чашку в блюдечко, спросила Элеонора Икс.

— Нет, там ночевать не буду. В Фарбелене мне незачем оставаться. Я проверю, какие вещи надо выкинуть, и какие можно оставить. В дедовском доме не слишком комфортно, да и там мыши бегают, пыль везде… я лучше домой вечером приеду. Если нужно, завтра сгоняю еще раз и все, — ответил глава семейства, Ян Икс.

— Твой отец обещал забрать вещи к себе. У нас-то лишнего места нет.

— Да, конечно, мы с ним договорились. Я не помню, говорил ли тебе, что мне уже два человека позвонили насчет дома. Я с ними, правда, условия сделки подробно не обсуждал еще, посмотрим, какую цену они за него готовы заплатить.

— За этот дом, Ян, много не дадут. Ты вопрос с налогами уладил?

— Знаю, что не дадут, Нора. Людей-то больше интересовал не сам дом, а земельный участок. Но его лучше вовремя продать, пока совсем не сгнил. Он и так никому не нужен — ни отец туда не ездит, ни мы. Понятно, что за эту хибару много не предложат, но мы все равно не останемся внакладе. Что касается налогов, я все, что требовалось, заплатил еще в четверг, так что осталось только найти выгодного покупателя.

— Я договорилась с сестрой, что ты заедешь забрать детей завтра в одиннадцать. А племянник проведет с нами следующую субботу, — встав со стола и подойдя к холодильнику, сказала Элеонора.

— Ладно, Нора, заеду. Нам-то выгодней — мы ей двоих отправляем, а она нам — только одного. Да и с ним меньше возни, чем с нашими горячо любимыми дочкой и сыном. Хотя с такой командиршей в доме, как ты, любой будет по струнке ходить, — засмеялся Ян Икс.

— Ой, ой, у тебя еще хватит совести меня тираном назвать, — усмехнулась Элеонора, — пожил бы ты хотя бы неделю с моей сестрой, тогда бы, действительно, по струнке заходил. Такую терпеливую и заботливую жену, как я, нужно еще поискать. Эх, только вот некому оценить мою прелесть…

— Прелестная ты моя, Нора, конечно же, я тебя ценю, ангелочек ты мой ненаглядный! — Ян подскочил к жене, обнял ее крепко и звучно чмокнул в щеку, — я пойду, приготовлю одежду и все остальное и потом поеду.

Наполнив хламом несколько картонных коробок и пластиковых пакетов, Ян Икс зашел в просторную гостиную дедовского дома и, расправив плечи, решил, что несколько минут отдыха будут вполне заслуженной наградой за проделанную работу, притом, что предстояло убраться еще и на чердаке.

Ян вздохнул и уселся на диван перед камином, подложив под поясницу декоративную подушку. Тут его взгляд упал на старые фотографии в деревянных рамках, расставленные на накрытом льняной салфеткой низком столике сбоку от дивана. На одном из черно-белых снимков Икс был изображен как радостный шестилетний мальчик, восседающий на детском велосипеде, в компании улыбающегося пожилого мужчины, склонившегося над ним — это был покойный дед Яна по имени Эмиль. Были на столике и другие фотографии, как временная шкала, изображавшие разные периоды жизни Эмиля — начиная с юношества и заканчивая старостью. Нашлись и детские снимки отца Яна Икса, Роберта.

Ян, проявив спонтанный интерес к фотографиям и удивляясь тому, что раньше почему-то никогда не обращал на них внимания, хотя и много раз, особенно в школьные годы, гостил у деда, решил забрать их на память и увезти домой. Сунув снимки — было их штук двадцать — в полиэтиленовый пакет, Икс сходил во двор и оставил пакет в багажнике машины. Посмотрев наверх, на темное окно чердака, он вздохнул и возвратился обратно в дом.

Перед тем, как подняться на чердак по крутой скрипучей лестнице в углу дома, Ян разыскал на стене электрический ключ и нажал на кнопку, затем поднялся по грязным ступеням, откинул горизонтальную дверцу и оказался в сумрачном помещении под крышей. К счастью, лампочка, свисавшая с потолка, была исправна, хотя и излучала слишком бледный свет, достаточный только для того, чтобы разглядеть пол под ногами.

Икс, чихнув несколько раз, подошел к зашторенному паутиной замызганному окну и надавил на почерневшую ручку. Потрескавшаяся и раздувшаяся оконная рама, нехотя, с измученным скрежетом, сдвинулась с места, впуская в затхлое помещение свежий, прохладный воздух. Вокруг сразу стало светлее, в мягких лучах вечернего солнца заблестела копившаяся годами пыль, затягиваемая сквозняком в беспорядочный и бесцельный вихрь.

Ян отвернулся от окна и вгляделся в призрачную внутренность чердака. У стен был скоплен самый разнообразный хлам, среди которого выделялись силуэты примуса, ржавой электрической плиты, двух торшеров, двух разодранных чемоданов, сундука, сломанного шкафа, настенных часов с кукушкой, увесистого радиоприемника, двух больших стопок газет, книг и многого другого. Все эти предметы были покрыты ровным, жирным слоем серой пыли, придававшей им какой-то мистический вид, как будто они простояли здесь целое тысячелетие.

Обходя это нагромождение бесполезного старья, и соображая, как его рассортировать и спустить вниз, Икс наткнулся на детский велосипед с фотографии, на которой он позировал вдвоем с дедом. «Сохранился ведь — мой железный конь. А я и забыл, что у меня когда-то вообще такой был. Надо же… — подумал про себя Икс и, улыбаясь, протер раму велосипеда, чтобы посмотреть какого она цвета — она оказалась яркого красного оттенка».

Через некоторое время, начав складывать вещи в коробки, Яну попалась еще одна интересная находка — завернутая в льняную тряпку картина, размером покрупнее обычного печатного листа. Картина была вставлена в лакированную деревянную раму и, судя по ее изношенному виду, была довольно старой.

Икс протер стекло и разглядел цветной портрет обнаженной красавицы, лежащей на спине; темноволосая девушка, и, в особенности, ее поза, показались очень знакомыми ему, но он никак не мог вспомнить, где он видел подобное изображение.

Ян немного удивился этой находке, так как его дед особо не разбирался в живописи, да и те немногочисленные картины, которые висели на стенах дома, были простыми фоторепродукциями, купленными в сувенирном магазине. В своих руках, однако, внук покойного Эмиля держал настоящую картину.

Икс положил тряпку на стопку пожелтевших газет и подошел к распахнутому окну, чтобы рассмотреть рисунок. В верхнем правом углу картины, над правым плечом девушки, он заметил четыре слова, написанные черным карандашом. Прочитать их было трудно не только потому, что графит со временем сильно выцвел, но и потому, что они были написаны чьим-то весьма небрежным почерком.

«Праву… ю… руку… надо… пере… делать. Правую руку надо переделать», — щурясь, расшифровывая букву за буквой, прочитал Ян. В нижнем правом углу черной гуашью были намалеваны две крупные буквы, «Л» и «Э», — это были инициалы художника.

«Л. Э. Это подпись что ли? — подумал про себя Икс. — Вроде, такой наш известный художник был. Точно — Леонард Эус. Буквы совпадают. И стиль тоже его напоминает. Вот почему мне этот рисунок показался знакомым. Да не может этого быть! Как может картина Леонарда Эуса оказаться здесь, среди всего этого хлама? Видимо, это копия. Но почему же она здесь валяется? Рама какая-то интересная, похожа на дорогую…»