Был прохладный и пасмурный воскресный день. Автомобиль Лизы Вайс, рассекая глубокие лужи, заехал на одну из улиц посреди «Квартала богатых» и остановился у калитки одного из особняков. Через полминуты массивные железные ворота плавно раздвинулись, и внедорожник въехал в просторный зеленый двор размером с баскетбольное поле. Был в нем и бассейн, накрытый брезентом, и небольшой, метра полтора в высоту, мраморный фонтан в форме ангела, державшего кувшин, из которого тонкой струей лилась вода, и деревянная остекленная беседка, возле которой росла молодая ель.

Водитель ювелира, стоявший на брусчатой дорожке, ведущей к крыльцу дома, жестом руки дал знак молодой женщине остановиться рядом с черным лимузином слева от крыльца.

Лиза заглушила двигатель, вышла из своей машины и посмотрела на дом: это было большое двухэтажное здание с фасадом, облицованным бледно-желтым песчаником, чья простая классическая форма сильно выделялась на фоне двух соседних коттеджей — один был похож на средневековый замок из сказок, а второй как будто был построен для съемок научно-фантастического фильма.

— Здравствуйте, Лиза, — на пороге дома появился невысокий силуэт Симона Имиса, — добро пожаловать в мои покои. Заходите.

Лиза зашла в просторный затемненный зал и невольно приподняла брови, увидев убранство дома ювелира. Высоко над ее головой блистала огромная хрустальная люстра, на стенах висели полотна знаменитых художников, в углах стояли античные статуи из мрамора, вся мебель была сделана на заказ и отличалась исключительной пышностью, за большими витринами красовалась богатейшая коллекция артефактов разных эпох.

— Я вижу, вы оценили мою попытку сделать это место неповторимым, — заметив реакцию молодой красавицы, сказал Имис, — вы потом сможете поближе рассмотреть мою коллекцию. Давайте сейчас пройдем в столовую, обед скоро будет подан.

Ювелир распахнул застекленные деревянные двери и провел свою молодую гостью в просторную светлую столовую, в центре которой стоял массивный круглый деревянный стол с позолотой и семью стульями, расставленными кольцом вокруг него.

— Пожалуйста, Лиза, располагайтесь, — Имис усадил девушку на стул с мягким сиденьем и сел прямо напротив нее, — сейчас подадут первое.

— Вы говорили, что у вас замечательный повар, Симон. Я жду кулинарного сюрприза, — улыбнулась Лиза.

— И вы его, конечно же, получите, Лиза. В ресторане Антоана, моего повара, часто ужинает сам Премьер. А сколько у Антоана международных отличий я и говорить не буду.

Прошло несколько минут, дверь, ведущая в кухню, из которой просачивались аппетитные запахи, отворилась, и в столовую зашла женщина лет тридцати, одетая в строгий черный костюм, и принесла большой поднос. Первое блюдо было подано.

— Лиза, хотите, я вам покажу свою коллекцию? — вытирая рот салфеткой в конце обеда, спросил ювелир, — немногие в Имагинере могут похвастаться таким сокровищем.

— Давайте, мне будет интересно.

Пара покинула столовую и вернулась в зал. Имис включил все лампы, и помещение, до этого пребывавшее в полутьме, наполнилось ярким искусственным светом. Роскошь интерьера раскрылась во всех своих нюансах, чуть ли не на каждом предмете вокруг засверкала позолота.

— Вот в этом углу собраны мои самые ценные экспонаты. Некоторые люди могут лишь мечтать о такой коллекции. Меня много раз буквально на коленях умоляли ее продать, но я такую ошибку никогда в жизни не допущу, — ювелир подвел молодую женщину к витрине размером с большой платяной шкаф, в которой стояли две древнегреческие мужские статуи в полный рост — одна была мраморной, а другая — бронзовой.

— Симон, а можно их потрогать? Когда я была девочкой, мне всегда хотелось потрогать экспонаты в музее.

— Пожалуйста, в моем музее все разрешено, — улыбнулся ювелир и открыл стеклянную дверцу витрины, которая, как оказалось, не запиралась на ключ.

Лиза протянула вперед свою изящную руку и провела ладонью по холодному лицу и груди древней каменной фигуры.

— Я испытал такое же восхищение, когда впервые увидел этих двух красавцев. Знаете, Лиза, а ведь много лет назад я и не мог мечтать о таком сокровище. Тогда я был настолько незначительным, в прямом и переносном смысле, что мне бы даже в лицо никто не плюнул. Но с тех пор утекло очень много воды, и сегодня эти же самые люди готовы с искренним удовольствием лизать мне подметки. Да и не только подметки…

— О, люди были такими во все времена. Они никогда не изменятся.

— В этом-то и дело, что они одни и те же. Давайте посмотрим следующую витрину, там у меня лежат коптские артефакты. Достать их было очень трудно, но они все равно стали моими в итоге, — объяснил ювелир, переходя к следующей витрине, в которой были выставлены несколько древних икон, терракотовый кувшин, фрагменты манускриптов и текстиля, а также несколько фигурок из слоновой кости.

С такой коллекцией вы, Симон, можете заткнуть за пояс любой музей, — с искренним восхищением в голосе сказала Лиза.

— У меня есть знакомые, у которых хранятся еще более ценные предметы, Лиза. Но в этом смысле вы правы — немногие музеи могут со мной тягаться. Знаете, люди говорят, что все, что лежит за этим стеклом, не может сделать человека счастливым, что все это тленно. Но ведь это люди тленны, а статуи, например, продолжают жить. Тех, кто их изваял из камня и металла, нет на свете уже несколько тысяч лет, их имена неизвестны, а статуи стоят до сих пор, и будут все так же стоять и после меня. Тогда кто на самом деле тленен — статуя или человек? А картины на стенах? Они не бояться возраста, как люди. С каждым годом они становятся ценнее и дороже. Эти шедевры неподвластны времени. Не это ли есть счастье? — Имис так увлекся своими философскими рассуждениями, что, казалось, он совсем потерял интерес к своей красивой гостье. — Говорят, что человека может сделать счастливым только создание потомства. Я знаю столько семей, в которых есть дети, но никогда не было счастья. Мои родители тоже не были счастливы вместе и, в конце концов, возненавидели друг друга и развелись. Обо мне никто из них особо не заботился, поэтому мне приходилось со всеми проблемами справляться самому. Благодаря этому я и научился всего добиваться в жизни собственными усилиями. Несчастье моих родителей привело меня к моему личному счастью. Я выбился в люди, достиг всего, что в обществе подразумевают под словом «успех», со мной вынуждены считаться даже те, кто меня презирает, передо мной открывается любая дверь любого кабинета. Я, может, и не слишком хороший человек, у меня может быть много недостатков, внешность моя крайне неказистая, но люди все равно восхищаются мной и даже иногда приписывают мне разные добродетели, только потому, что я такой богатый. Люди всю жизнь гоняются за тем, чего у них нет, и все равно никто не может сказать, что такое «полное» счастье. И с любовью то же самое. Тогда почему же нельзя признать материальное счастье таким же полноценным, как и нематериальное? Ведь все равно никто никогда не сможет вывести формулу полного счастья. Словосочетание такое есть, а точного определения у него нет. Абсолютный парадокс. Если, например, дать бедняку миллион долларов, он его за неделю разбазарит, и станет еще более несчастным, чем раньше. А если миллион попадет в мои руки, я сделаю из него пять миллионов и, скажем, вылечу дюжину людей с редкими заболеваниями и подарю им жизнь. Люди ошибаются, когда говорят, что деньги приносят несчастье. Люди приносят друг другу несчастье, а не деньги. Деньги — инструмент. Если инструмент вложить в плохие руки, кого потом винить? Инструмент или руки?

— Мы сами кузнецы своего счастья, и несчастья тоже. Я так думаю, — решила вставить слово Лиза и прервать на секунду тираду Имиса. — Неужели вы считаете, что тот, кто вырос в плохой семье, не может создать свою собственную хорошую семью?

— Наверное, может, хотя когда у тебя есть только плохой пример, очень трудно самому создать что-то хорошее.