— Да я за тебя боюсь, как бы у тебя не было проблем. Я-то всегда выкручусь.

— Нет, мне незачем его боятся. А если ты, действительно, хочешь чтобы мы прекратили всякое общение, я прямо сейчас встану и уйду навсегда. Я знаю, где дверь, — хмыкнула девушка и театрально повернулась спиной к разносчику пиццы.

— Я тебя ни за что на свете не отпущу, прелестная Лиза! Пусть Кессель делает со мной все, что хочет! Ты прямо, как маленькая, вредная, избалованная девчонка, ей богу! — Вегерс примкнул к Лизе, обнял ее и начал нежно целовать в щеку.

— Любишь кататься — люби и саночки возить, — озорно улыбнулась черноволосая красавица. — Красивую женщину разрешается только любить, терпеть и баловать.

— Я тебя люблю… — выдержав секундную паузу, сказал Марио и снова замолк, глядя прямо в глаза Лизы.

— Любишь… а ты в этом уверен? — молодая женщина прищурилась, — любовь штука серьезная. Может, это просто увлечение, которое скоро улетучится?

— Я могу отличить простое увлечение от любви, Лиза.

— А ты другой девушке признавался в любви?

— Ну… одной говорил, что люблю, но я тогда был не совсем искренен… и не совсем трезвый.

— А если ты и сейчас не искренен? Хочешь разбить мне сердце, да? Думаешь, я не знаю, какими коварными могут быть мужчины? — осклабилась Лиза.

— Ну, ты и чертенок, — покачал головой Вегерс, обнимая свою возлюбленную, — ты можешь хоть одно слово сказать без лишнего сарказма?

— Боюсь, нет, — невинно захлопала ресницами девушка, — я ведь тебе уже объяснила — красивых женщин надо любить, терпеть и баловать.

— С любовью-то мы разобрались, с терпением, вроде, тоже все понятно, а вот как прикажешь тебя баловать, красавица?

— Да уж как обычно: золото, бриллианты, яхты, меха, — засмеялась Лиза.

— Ну, золотом и бриллиантами раньше вторника я тебя обрадовать не смогу.

— Что ты имеешь в виду, Марио?

— Ну… ты попробуй догадаться.

— Опять? Будь осторожен, Марио, не думай, что тебя каждый раз будет выручать случай.

— Я осторожен, Лиза, все будет нормально. Да и тот, кому я собираюсь нанести визит, не станет обращаться в полицию. Вор ведь не станет жаловаться, если его самого ограбят.

— Помню, ты мне объяснял. А ты уверен, что все пройдет гладко?

— Конечно, я все продумал.

— Марио, а что если я тебя не полюблю?

— Буду вечно страдать от неразделенной любви, рыдать в подушку и повторять, что все бабы подлые бессердечные стервы, — засмеялся Марио. — А ты раньше влюблялась в кого-нибудь? Крышу сносило?

— Эх, если бы меня за мою короткую жизнь хоть один человек наградил бы настоящей любовью, я бы знала, как ответить, — вздохнула Лиза. — Наверное, уже бы снесло крышу, и не раз…

— Вот увидишь, что снесет. Я ее снесу, — Вегерс страстно поцеловал черноволосую красавицу в губы.

— Ага, как бы ты потом не сказал, что я черствая стерва.

— Не давай поводов и не скажу, — ухмыльнулся Марио, — это вы, бабы, во всем виноваты!

— О, да, конечно. Вы сами за нами бегаете, а потом обвиняете. Это вы слабый пол, дорогие мужчины!

— Ой, ладно, эта война полов может вечно продолжаться, давай лучше посмотрим фильм.

— Главный герой симпатичный, — оценивая внешность персонажа, мелькающего на экране телевизора, сказала Лиза, — жалко будет, если его шлепнут.

— Как бы мне в понедельник не пришлось бегать по крышам машин, как ему…

— Ты предварительно все тщательно продумай и бегать не придется. А если, не дай бог, тебя поймают… тогда я буду тебя навещать в тюрьме.

— Очень смешно, Лиза. А пирожки с мясом и вареньем будешь носить?

— Мне сначала нужно будет научиться их печь. Пока мотаешь срок, я и научусь.

— Типун тебе на язык…

Столица пребывала в глубоком сне, до рассвета и наступления утра вторника оставалось еще почти три часа; все вокруг выглядело застылым и нежилым — и темные дома, и душный воздух, не смевший даже колыхнуться, и бледный полумесяц, висевший узким серпом на черном безоблачном небе, крапленом мерцающими огоньками звезд.

Всю эту безмятежность вдруг нарушил плотный рокот двигателя, и на одной из окраин города, со стороны центра, появился красный спортивный автомобиль. Район был застроен дорогими особняками, скрытыми за высокими заборами, как средневековые крепости, боявшиеся нашествия варваров.

Именно к одной из этих крепостей и приближалась красная машина, днем взятая в прокат Марио Вегерсом. Он намеренно остановил свой выбор на красном порше, хотя, казалось бы, какая-нибудь простая малолитражка привлекала бы меньше внимания. Разносчик пиццы, однако, руководствовался другой логикой — так как вокруг стояли только элитные дома и новые автомобили, старая поддержанная легковушка бросалась бы в глаза и выглядела бы подозрительно.

Порше сбавило скорость, сделал поворот у дома одного депутата, чье имя часто упоминалось в прессе, и припарковался в соседнем переулке. Марио, одетый в черный спортивный костюм, заглушил двигатель, натянул на лицо клоунскую маску из латекса и, подхватив рюкзак, заспешил к депутатскому особняку.

Участок был защищен двухметровым железным забором и тяжелыми стальными воротами, за которыми следили две камеры наружного наблюдения, но это совершенно не смутило Вегерса. Его мысли в эту секунду были заняты другим, а именно — сигнализацией, установленной в доме.

Благодаря наклейке с логотипом охранной фирмы на воротах, разносчик пиццы знал предварительно, с каким типом сигнализации ему придется разбираться (он уже имел дело практически со всеми устройствами такого рода, к тому же в интернете всегда можно было найти дополнительные подсказки), а значит — знал и как можно ее тихо нейтрализовать.

Марио прильнул к боковой стенке забора, не попадавшей в объективы камер, встал на цыпочки, вытянул руки, одетые в перчатки, и, ухватившись за верхний край забора, переметнулся на другую сторону и соскочил на газон. Вегерс присел за небольшой куст, оглядел периметр и, не заметив ничего тревожного (его сообщники, следившие за домом на протяжении нескольких недель, поведали ему, что хозяин бывает здесь не чаще, чем раз в неделю, как правило, только по выходным), начал обход дома.

«Вот, значит, куда уходят деньги честных налогоплательщиков, — думал Марио, стоя у застекленного фасада особняка и осматривая просторный зал первого этажа, освещенного изнутри тусклой ночной лампой, — вот как надо тибрить, уважаемые граждане — много и нагло, тогда точно не посадят. Не то, что я — молокосос…»

Усмотрев в глубине комнаты большую витрину, похожую на аквариум, приблизительно полтора метра в высоту и метр в ширину, и предположив, что нужные ему артефакты собраны именно в ней, отправился обратно к задней стороне дома, где находился распределительный щиток.

Марио открыл металлическую дверцу щитка, запиравшуюся на щеколду, отыскал в свете фонарика кабели телефона и интернета (этим нехитрым приемам его научил все тот же интернет) и отсоединил их, тем самым прервав связь дома с внешним миром. Вслед за этим он вернулся к фасаду и перерезал кабель сирены, прикрепленный на наружной стене, сбоку от входной двери.

Все главные препятствия были успешно пройдены, и разносчику пиццы осталось лишь найти способ залезть внутрь жилища. Этой задаче, впрочем, тоже быстро нашлось решение — окошко душевой, приоткрытое, видимо, для отвода лишней влаги, оказалось достаточно широким, чтобы в него протиснуться, что сразу отменило необходимость возиться с дверным замком (хотя в кармане Вегерса имелся и комплект отмычек).

Марио пробрался в душевую, тихонько открыл дверь и очутился в темном коридоре, ведущем в зал. Разносчик пиццы, ступая осторожно и поглядывая на сенсоры движения под потолком, засекающие каждое его движение, но неспособные поднять тревогу, пересек коридор и подошел к витрине, за которой на засыпанной песком подставке лежал дивный клад: фрагменты двух золотых масок, большой золотой венец, десяток монет, несколько перстней и женских украшений, пробитая золотая чаша и два прогнивших клинка.