Вновь положив свою лапу на Кучерявого, он его вывел за шкирку из комнаты, расположил перед входной дверью и вышиб пинком из квартиры.

— Зачем же так, Митя? — засмеялся Сашка.

Может, Митя ответил бы, но на лестнице грохнуло: Кучерявый пальнул в закрытую дверь, и дырочка в ней задымилась.

— Вот сволочь! — вскричал Сашка. — Иван, уйми своего дурака, милиция прибежит!

— Замри, Кучерявый, мать-перемать, — заорал Агат. — Я иду! Раком поставлю! — Ни на кого не глядя, он вышел.

— Что за люди! — вздохнул Митька. — Мало им, значит.

— Агат не отступится, — сказал Сашка, — пошлет своих. Жди, Артур. Митька пусть поживет у тебя. Осторожней ходи по городу. Дело не шутка. Покоя не будет.

Кучерявый психовал, его мутило от злости. Цыгане! Видал он их всех в гробу… А с этим фраером трепаным надо кончать. Довольно двух раз… Два раза его, Кучерявого, кинули, как сопливого лоха. Дела Агата — это его дела, а он, Кучерявый, замочит Артура этого, если не завтра, так послезавтра.

Вечером Кучерявый уже с холодным расчетом отправился к дому Артура и ошивался там часа два, следя за окном и подъездом. Было предчувствие: выйдет.

Свет в окошке потух. Ага. Подъезд загремел. Вот и хозяин хавиры. Но не один. С Артуром цыган-амбал. Стало быть, прикрывает. Пошли погулять, значит, суки. Ну-ну. Голос фраера:

— Не сидеть же…

— Пройдемся, морэ. — Это амбал.

Гуляйте, суки позорные. Пройдитесь. Пока вы живы.

Они ушли на проспект. Выждав, Кучерявый скользнул в дом, взвился по лестнице, без проблем вскрыл замок. Пошарил лучиком фонаря. В комнате на столе, как на выставке, перстень. Ну, фраер!.. Тот самый замок, на который цыгане только что не молятся. За который Агат отдаст душу. Кучерявый сунул перстень в пистончик брюк, так вернее. Еще были в комнате книги, картинки по стенам, папки с бумагами. Макулатура. Кроме замка с портретом, взять нечего. У Кучерявого опытный взгляд. Для науки оставить бы тут на столе хорошую кучу дерьма, да время не позволяет. Вернутся они с прогулок — нарвешься на этого чемпиона в тяжелом весе. Настроение Кучерявого стало совсем не то. Он внутренне похохатывал. Агат еще и зеленых подкинет. Расслабился, прежде чем отвалить. И вдруг — щелчок выключателя, свет. Он и пушку выхватить не успел.

— Ты что делаешь, поганец? — спросила Гафа пронзительно. — Агат послал? — Она взялась неизвестно откуда и подступила — руки в бока.

Тронуть нельзя. Эта баба — Агата. А подобралась как тихо. Пугнуть? Кучерявый тронул перо, притыренное в рукаве.

— Агат, говоришь? — потянул он резину. — Вроде того, родная. Вроде Володи, наподобие Николки…

— За перстнем?

— За ним, — вздохнул Кучерявый. — Не стой на пороге, защекочу.

— Взял?

— Тут нет. Носит, видать, при себе. Линяем?

— Канай отсюда, парчушка.

— Оревуар… Чао, детка.

Кучерявый рванул мимо Гафы и ссыпался в полутьме по лестнице.

Кабак гремел. Агат сидел с кодлой, пил. Между столиками вертелся цыган с гитарой. Подвалил и к Агату:

— Заказывай песню, морэ.

— Душа болит, — бросил Агат. — Сам знаешь, что надо. Прими коньячку… И делай.

Взорвался аккорд, кабак поутих, официанты умерили прыть: с блатными шутки плохи. И гитарист зарыдал, поводя плечами:

Блатные ловили взгляд Агата. Как он среагирует, так и они. А он пьяно плакал… В такую минуту — не подставляйся, и лучше быть от него подальше. Не вякнуть. Смолкла гитара, и гитарист поклонился. Агат с силой сунул ему в карман веер долларов, не считая их. Тот опять поклонился, тряхнув волосами, и отступил. Вся хевра загомонила.

«Чавэла!» — кричали, не зная, что это значит. Били ладонями по подметкам.

— Канаем! — сказал, поднявшись, Агат, но в зал картинно вступил Кучерявый.

— Здорово, ромалэ, — орал он, хотя из цыган тут были только Агат да лабух с гитарой. — Шампанского всей компании. — Он положил деньги на поднос проходившего официанта.

— Гуляешь? — определил Агат. — С чего бы?

— Люблю тебя, морэ, хочу уважить. — Он растолкал шестерок, зачем-то прикрывших Агата. — I fa, возьми. От души.

Агат принял перстень, на свет посмотрел и тихо сказал:

— Это туфта. Кинули нас цыгане. На том — лик Христов. А на этом замке… Гляньте, мальчики, кто это?

Шестерки придвинулись и ахнули:

— Это ж — Ленин, етитская сила!

Агат бросил перстень в фужер с шампанским и, не качаясь, двинулся прочь. Перед ним расступались…

Старуха гадалка раскурила трубку. Взглянула на Сашку:

— Жизнь, Сашка, вся — секрет. Большой секрет, а в нем меньшие, один в одном. Люди жадны до них.

— О чем говоришь, пхури?

— Ты — баро, ты поймешь, только слушай. Вот жил цыган, кочевал с семьей. Попал раз в деревню одну и увидел Святого Архангела. Тот ловко коней подковывал: отрубит им ноги, приладит подковы, ноги приставит, дунет — срослись. Смотрел-смотрел на это цыган и сам решил попробовать. Кузню наладил, подков наготовил. Людей позвал — любоваться. А тут — царский выезд, срочный заказ. Цыган постарался. Схватил топор и порубил коням ноги. Спешил. А кони легли, и кровь из них хлещет. Цыган давай ноги приделывать. Дул, дул — никак. Забегал, льет воду на лошадей. То дует, то плачет — не получается. Люди плюются. Но тут, на счастье, вернулся Святой Архангел. Обругал цыгана по матушке, сделал, как надо — ожили кони. И говорит он цыгану: «Ты смертный, морэ. Со мной не равняйся».

Гадалка умолкла… Сашка, подумав немного, спросил:

— Не для меня, что ли, перстень с Христом?

— Его место в таборе, а не у вора на пальце. Но ты, баро, тоже в ход его не пускай.

— А кто защитит людей?

— Цыгане сами себя защитят. Послушай еще. Тот, что хотел, как Архангел, работать, прикочевал в одно царство. Слышит: кольцо золотое пропало у тамошнего царя. Царь горевал. Цыган объявил, что сам он гадальщик, любую пропажу находит. Дошло до царя, тот велел его привести. «Даю, — говорит, — три дня. Отыщешь кольцо — озолочу, а нет — голова с плеч». Помыслил цыган тогда так: «Лучше богатым помру». И отвечает царю: «Твоя воля. Но предоставь мне дворец, да всякой еды, да чтоб музыка. Сам соображай, ваше величество, а я свое сделаю». — «Лады», — говорит ему царь. И сел цыган во дворец: ест, пьет, слушает песни… А воры прослышали, что объявился гадальщик, живет во дворце, послали разведчика.

Их было трое воров, укравших кольцо. Пошел разведчик, сел под окнами этого дворца и слышит: «Господи, спаси и сохрани, один прошел, еще два осталось». Это цыган молился перед иконой. Мол, день прошел, еще ему жить два дня. Побежал вор к подельникам. «Ой, — кричит, — смерть нам! Я сел у окна, а гадальщик и не оглянулся. Видно, почуял меня, говорит, один, мол, пришел, еще два остались!» Не поверили воры, хотя и задумались: «Может, ему послышалось? Вызнаем». Второй в разведку пошел. Повторилось: два, мол, уже, остался третий. Приходят к цыгану — бери кольцо, морэ, да золота мешок. Только царю не выдай нас. Смерть ведь. Цыган не оплошал: «Идите с миром. Я вас не выдам». И затолкал кольцо в вареную чечевицу да бросил царским уткам. Их было двенадцать, уток-то, царь с рук их кормил, любил очень. Одна подлетела и проглотила ту самую чечевицу. Три дня прошло, царь спрашивает: «Ну, цыган, где кольцо?» — «Твое кольцо находится, ваше величество, в желудке одной из уток». Расстроился царь, но кольцо дороже. Уток велел зарезать. Нашлось!.. Озолотил царь цыгана и отпустил.